-- А я не смею вас больше задерживать.
-- Позвольте... -- начал я.
-- До свиданья, господин паж!
-- Хорошо: я скажу Клавдии Петровне, что вы ей письма не возвратите, -- медленно проговорил я, берясь за ручку двери.
-- Нет, вы этого не скажете! -- закричал он, подбегая ко мне. -- А скажете то, что я попрошу вас.
Краска бросилась мне в лицо.
-- Милостивый государь! -- возвысил я голос.
-- Пожалуйста, оставьте этот тон, -- уже спокойно перебил меня Лепорский, -- не думаете ли вы, что это к вам идет... Впрочем, простите, я забыл, что вы -- благородный защитник (в его голосе послышалась ирония), так передайте ей следующее: я возвращу ей это письмо лично, при первом свидании, которое ей заблагорассудится мне назначить.
И он указал мне на дверь.
В квартире Логиновых царил полумрак. В гостиной на подзеркальном столике горела одинокая свеча. В остальных комнатах было темно. По-видимому, и Петр Васильевич, и прислуга уже спали.
Подходя к будуару, я услыхал тихий разговор. Больше выдавался голос Клавдии. Он звучал как-то особенно неумолимо. Возражал жидкий тенор Иеронимова. В будуаре, кроме них, по-видимому, никого не было. Я притаился в углу за портьерой и стал прислушиваться. После ее письма я уже не рассуждал, я совершенно потерял голову.
-- Никанор Андреевич! -- говорила Клавдия. -- Вы должны извиниться перед Ивановым завтра же. Я так хочу.
-- Помилуйте, Клавдия Петровна, я, право, не виноват, что так случилось... Я только хотел подшутить над ним и никак не думал, что это повлечет за собою серьезные последствия. К тому же это было давно, и я опять встретил его у вас. Следовательно, все уже позабыто.
-- Нет, -- сказала Клавдия, -- как хотите, ваша шутка была неуместна... позвольте, позвольте -- первое апреля тут ни при чем, вы все равно должны были знать, кому вы пишете. Иванов вообще человек довольно жалкий, а тут я его еще распекла... Нет, не спорьте, вы извинитесь перед ним так же, как сейчас извинялись передо мною.
-- Ну, уж я ему ручку-то не поцелую, -- попробовал сострить Иеронимов.
-- Ручка тут ни при чем, -- строго оборвала его Клавдия, -- и я попросила бы вас не ломаться!
-- Нет, я не ломаюсь, Клавдия Петровна, -- громко заговорил Иеронимов, -- я, может быть, говорю не то, что нужно... Мне просто не хотелось бы услышать от Иванова какую-нибудь дерзость, на которую в данном случае он может осмелиться. Это раз. Другое... -- он понизил голос, -- вы говорите, Клавдия Петровна, что я извинялся перед вами! Да разве вы можете ставить себя на одну доску с Ивановым?.. Иванов -- пигалица, убожество, а вы... Господи... неужели вы не догадываетесь, что вы... что я...
Иеронимов совсем запутался. В его голосе послышалась новая нотка. Я насторожил уши.
-- Что я вас люблю, Клавдия! -- вскрикнул он.
Потом я слышал, как он упал на колени. Далее я ничего не мог разобрать. Иеронимов о чем-то умолял, Клавдия тоже что- то говорила, но так взволнованно и тихо, что я не мог понять. Наконец она топнула ножкой и крикнула:
-- Никанор Андреевич! Вы унижаетесь... Подите вон!
Я согнулся весь и прижался к стене. Иеронимов прошел мимо меня, закрыв лицо руками. Я подождал еще немного и вошел в будуар.
Клавдия бросилась ко мне.
-- Ну что, ну что? -- задыхаясь спрашивала она.
-- Я не принес письма назад.
-- Как? -- отступила она. -- Он вам не дал?
-- Не дал.
-- Да говорите же, что было?
Я молчал. Мне было тяжело говорить. Я почти терял сознание.
-- А... -- как-то странно произнесла она, -- я понимаю: вы прочли... Ну что же, радуйтесь! Вы, может бьггь, думаете, что я вас боюсь?.. Я люблю его, а вас всех ненавижу, слышите!
Я подошел к ней ближе.
-- Владимир Николаевич просит вас назначить ему свидание, -- медленно проговорил я и сам удивился своему спокойствию, -- он хочет передать вам письмо лично.
-- Это правда?.. Скажите скорей: правда это? -- восторженно заговорила Клавдия, и взор ее загорелся.
Она схватила меня за руку, потом вдруг побежала к оттоманке, бросилась на нее с размаху и громко захохотала.
-- Ха-ха-ха! -- смеялась она. -- Я так и знала! Какой он глупый! Ведь я ему сказала, что я его люблю, чего же ему еще!..
Боже! Он меня ревнует! Ха-ха-ха! Иван Иванович! Пойдите сюда.
Я подошел.
-- Лепорский меня ревнует к вам... ха-ха-ха! Слушайте, паж! Сознайтесь, ведь вы влюблены в меня? Да?.. Говорите!
-- Да, -- отвечал я дрожащим голосом.
-- Я вами довольна сегодня: нагнитесь, я вас поглажу по голове.
Я машинально нагнулся. Я был точно загипнотизирован. Она меня и в самом деле погладила. Потом сказала тихо и несколько озабоченно:
-- Иванов! Возьмите стул; нам нужно поговорить.
Я поместился против нее.
-- Видите ли, дорогой паж, прежде всего я вас благодарю за все...
Она вдруг оборвала речь и глубоко задумалась. На ее лице блуждала счастливая улыбка. Какая ужасная пропасть разделяла нас в эту минуту. Я совершенно окаменел и не помню, долго ли она пробыла в задумчивости.
-- Иван Иванович! -- сказала она, как бы очнувшись. -- Сядьте сюда, поближе.
Она указала мне место рядом с собой на оттоманке.
-- Иван Иванович! -- совсем тихо и близко придвинувшись ко мне, произнесла Клавдия. -- Вы нам устроите свидание.
-- Как? -- не веря своим ушам, прошептал я.
-- Вы отдадите нам на несколько часов свою квартиру. К нему я ни за что не пойду, -- добавила она.
-- Я согласен на все, -- отвечал я.
-- Теперь оставьте меня одну... Что у нас сегодня? Воскресенье? Хорошо: ровно через неделю, второго мая -- от часу до четырех... Я ему напишу. Вы уйдете на это время и оставите нам ключ. Прощайте.
Клавдия встала. Я тоже поднялся. И вдруг она пристально поглядела на меня, положила мне на плечи свои руки, притянула меня к себе... и отпустила.
-- Милый... как вы меня любите... как мне тяжело за вас.
Я не чувствовал, как у меня ручьями потекли слезы. Когда я овладел собой, ее уже не было в комнате...
* * *
Вот и вся моя жизнь в этих десяти листках моего дневника, в этих двух месяцах бесконечной казни. А теперь... а сегодня... а завтра?..
Теплый дождь идет с утра; мое окошко открыто настежь, и теплые счастливые слезы весеннего неба скользят и падают с веток акаций ко мне на подоконник. Я чувствую едва уловимый запах, напоминающий мне ее любимые духи. Белые, невинные, еще не распустившиеся цветы! Как мне жаль вас... Сломит вас чья-нибудь грубая рука, выпьет весь аромат ваш, и будете вы лежать где-нибудь на пыльной дороге поблекшие, покинутые...
Боже мой! Завтра, завтра в этой комнате будут они... Завтра в моей квартире праздник!
5 августа
Целых три месяца я не писал в этой тетради. Теперь, когда мне больше ничего не остается делать, как перечитывать эти строки, вся моя жизнь представляется мне какой-то дикой мелодрамой, нарочно для чего-то выдуманной.
Говорят, страдания очищают душу. Неправда, неправда! Мои страдания опустошили мою душу, и на дне ее ничего не осталось, кроме маленьких кусочков льда. Ах, какой ужасный холод причиняют мне эти льдинки! Холоднее может быть только в могиле.
Близко... близко. Близок конец.
Недавно я узнал все. Я пришел к ней вечером по ее просьбе. Она сидела в глубоком кресле -- грустная, бледная, исхудалая. Я стоял перед нею и безмолвно страдал.
-- Иван Иванович! -- сказала она. -- Пойдите к нему сейчас и напомните ему от меня и от себя -- ведь вы меня все еще любите? -- воскресенье второго мая. Скажите ему, что я вполне поняла его и буду верна своему слову...
Она вдруг сделалась бледна как смерть. Я страшно испугался.
-- Клавдия Петровна, что с вами? -- весь дрожа, спросил я.
Она быстро взглянула на меня, чуть-чуть приподнялась в кресле. На ее глазах выступили слезы, лицо исказилось отчаянием. Бедное, дорогое лицо! Как я его запомнил!.. И я догадался, я понял, я все понял...
Я зашатался, сделал шаг вперед и упал к ее ногам. Я целовал эти ноги, я целовал ее колени, платье. Я приник к ней и безумно рыдал.
-- Бедная моя, бедная... -- твердил я.
Когда я прибежал к Лепорскому, он сидел у стола, спиной ко мне, и обернулся в изумлении. Я захрипел и ринулся на него. О, как я его ненавидел, как я хотел убить его! Я все забыл, о чем меня просила она. И когда я закричал на него, произнес оскорбительное слово и поднял на него руку, он тихо встал, не торопясь размахнулся и с силой ударил меня по щеке... потом еще и еще...
-- Ага! -- загоготал он. -- Паж королевы! Ничтожество! Благородный защитник!
Он выбросил меня из своей квартиры, как щенка, как вещь.
Я иду к тебе, моя бедная королева! Ты умерла для других, но твой верный паж скоро явится к тебе, чтобы с приветом преклонить перед тобой колени!.. Скоро, скоро мы будем вместе...
----------------------------------------------------
Впервые: журнал "Север", 1901, No3-4.
Исходник здесь:Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.