— Мадам, мои вопросы! Если вы будете так добры…
— Мои инструкции оказались неясными? — Она наклонила голову набок. Во взгляде ее не было никаких эмоций, разве что чуть заметный тлеющий уголек раздражения. — Они были туманны, или мутны, или невнятны? Я вам сказала, чтобы вопросы вы передали моему адвокату. Всего доброго.
— Да, мадам, я помню, но я думал, вы могли бы…
— Всего доброго, — повторила она. И кучеру: — Домой, Малькольм.
Щелкнул кнут, две лошади повлекли карету прочь, а Мэтью остался с письмом в руке и с ощущением, будто все голуби церкви Троицы выложили свое мнение о ситуации прямо ему на голову.
Глава двадцать третья
Колокол звонил не умолкая. Он висел на сторожевой башне в доках, где стоял дозорный и следил за другой сторожевой башней на Устричном острове. Что бы ни говорил колокол, первой его целью было созвать людей либо к оружию для защиты гавани от нападения, либо на лодки для спасения терпящих бедствие. Мэтью положил письмо в карман и двинулся к докам. Через минуту он поравнялся с четой Стокли и чуть не столкнулся с массивной фигурой главного прокурора Байнса, идущего сквозь собравшуюся толпу, но в последнюю секунду сумел повернуть, и Байнс пронесся мимо, зычным басом окликая какое-то официальное лицо впереди.
Соблюдая истинный дух Нью-Йорка, музыканты со скрипками и гармошками уже грохотали в доке, протягивая жестяные кружки, две молодые женщины, одетые цыганками, танцевали среди толпы и тоже протягивали кружки, бродячие торговцы торговали с телег мелочью вроде пирожков с жареной колбасой, дешевых зонтиков и подзорных труб, предприимчивая пекарка миссис Браун продавала деткам с тележки печенье с сахарной глазурью, собаки гонялись за кошками, а те — за крысами, бешено шныряющими под ногами у всей этой толпы.
Мимо бухт каната, бочек смолы, штабелей груза прибывающего и отбывающего, мимо больших купеческих судов с высокими мачтами, постанывающих снастями под ветром и течением, будто им снится открытое море, откуда сейчас, минуя Устричный остров, входит какой-то корабль. Вытянув шею, Мэтью увидел, что корабль побывал в адских проливах, как могли бы сказать старые морские волки. Половины грот-мачты у него не было, как и самого грота, и его мотало как пьяного, когда он пытался поймать ветер стакселем и кливерами. Два баркаса-спасателя уже были спущены на воду и шли на помощь на восьми веслах каждый, потому что даже так близко к гавани казалось, что поврежденный корабль может в любой момент полностью потерять управление и выброситься на скалы, окружающие Устричный остров.
С отходом баркасов тревожный колокол, призывавший спасателей к действию, замолчал, оставив висеть в воздухе музыку скрипок и аккордеонов, вопли разносчиков и общий ропот облегчения, что ни пираты не напали на город, ни голландский флот не решил выкупить свою колонию обратно удачно инвестированными пушечными ядрами.
Мэтью почувствовал, что кто-то его толкает, и вдруг рядом с ним оказался Мармадьюк Григсби. Таким растрепанным Мэтью его еще не видел. Очевидно, печатник бросил работу и прибежал сюда, потому что одет он был в измазанный типографской краской передник поверх обычной одежды и на стеклах его очков пестрели брызги той же краски. Белые брови его приплясывали, каждая в своем непостижимом ритме.
— Никто еще не говорил, что это может быть за корабль? — спросил он у Мэтью.
— Нет.
— Молю Бога, чтобы это была «Сара Эмбри». Боже мой, пусть это будет она!
Мэтью понял, что внучка Григсби должна плыть на «Эмбри» пассажиркой, но еще непонятно, «Эмбри» ли это покалеченное судно, хромающее в порт на трех парусах да на одной молитве.
Григсби вытащил из кармана фартука грязную тряпку и стал внимательно ее рассматривать, надеясь найти на ней сравнительно чистый участок, чтобы протереть очки. Мэтью глянул на него и увидел капли пота на лбу и на щеках — но ведь опять-таки день действительно выдался жарким.
— Выпьем по кружке сидра, я угощаю, — сказал Мэтью, показывая на разносчика, который продавал этот напиток из бочонка на ручной тележке. — Вон там.
— А… да. Спасибо. Да, Мэтью, спасибо. Что, старая развалина внушает жалость?
Пропустив по кружке сидра, Мэтью и Григсби стояли и смотрели, как экипажи баркасов забрасывают канаты на терпящее бедствие судно. Оставшуюся часть пути его проведут на буксире. Возбуждение в публике растаяло под жаркими лучами полуденного солнца, зеваки потянулись прочь. Скрипачи удалились, аккордеонисты перестали играть, цыганские танцовщицы упорхнули — вероятнее всего, не без ценных вещей, почему Мэтью и держался крепко за карман, где лежали часы и бумажник, — разносчики смолкли, упаковались и тоже ушли. Человек двадцать остались наблюдать за перипетиями этой морской драмы.
— Это не «Сара Эмбри», — сказал Григсби после долгого молчания. — Боюсь, Берил погибла.
— Корабли часто опаздывают, — осторожно напомнил ему Мэтью. — Ты сам так говорил.
— Я знаю, что говорил. Еще я знаю, как легко шторм ломает корабль пополам. Я тебе говорю, Мэтью, если это не «Эмбри», то Берил пропала. — Он приложил руку ко лбу, потер переносицу между кустистыми бровями, будто пытался их утихомирить. — Я тебе должен сказать, что мне всегда в Берил казалось забавным. Я прежде от этого отмахивался, но сейчас… это может быть трагично. — Он кончил растирать брови и уронил руку. — Она давно уже считает, что несет с собой неудачи. Что она навлекает несчастья на других, причем без всякой злой воли. Первый молодой человек, на которого она положила глаз, на верховой прогулке сломал себе копчик и два месяца провалялся в больнице. Сейчас у него кличка Кривоногий Бен.
— Наверное, лошадь была норовистой, раз его сбросила.
— Лошадь его не сбрасывала. Он испытывал новое седло прямо в конюшне. Почему-то оно расстегнулось, и он приземлился на задницу прямо на глазах у Берил. Она говорила, что слышно было, как хрустнула кость. Он потом ни на одно ее письмо не ответил. Наверное, сильно смущался, потому что до того рассказывал, какой он великий кавалерист.
— Не так чтобы великая трагедия. Такое сплошь и рядом бывает.
— Да-да, я Берил то же самое написал. Вскоре после этого случилась история с одним молодым человеком — у него лицо вдруг пошло нарывами и стало похоже на ягоду малины, когда Берил сопровождала его на вечеринку, устроенную его бухгалтерской фирмой. После того, как дети владельца фирмы испугались его до судорог, будущее молодого человека стало несколько менее лучезарным, чем утренняя звезда.
— Это еще не невезучесть, просто стечение обстоятельств, — ответил Мэтью, глядя на приближающийся корабль.
— Как я ей и сказал. И остальное тоже, сказал я ей, достаточно легко объясняется.
Мэтью почувствовал, что у него слегка пересохло в горле:
— Остальное?
— Пожар в Мэрилбоне, например. Очевидно, ей не стоило приводить козу в школу, но кто мог знать, что дело так обернется? И поломка той кареты прямо возле ее дома — это же она тоже не виновата? После сильных дождей деревья иногда падают на дорогу. Тут все дело в том, когда это произошло — вскоре после того, как она подрезала ветки.
— Понимаю, — сказал Мэтью, хотя на самом деле ничего не понял.
Баркасы умело вводили подбитый корабль в гавань, и в каком же жутком виде он был! Весь нос ниже носовой фигуры провален и заштопан попавшимися под руку досками, зазубренные обломки торчали там, где вырвало грот-мачту, снасти висели перепутанными вдоль бортов — вопиющая картина несчастья и аварии. Когда баркасы подтащили буксируемое судно к причалу, кто-то из портовой команды сложил руки рупором и заорал:
— Эй, на судне! Что за корабль?
С ближайшего баркаса донесся ответ:
— «Сара Эмбри»!
— О Господи! Слава Иисусу Христу во веки веков! — ахнул Григсби, хватаясь за руку Мэтью, чтобы не упасть, но все равно колени у него подкосились. Под его тяжестью Мэтью чуть не свалился вместе с ним. — Боже мой, она не утонула, она не утонула!
Слезы потекли у Григсби за очками, и Мэтью деликатно отвернулся, глядя на баркасы. Гребцы уже подтащили судно к причалу, и причальная команда готова была принять концы и закрепить их на тумбах.
Еще минут через пятнадцать «Эмбри» была пришвартована, якорь ее загремел цепью, опускаясь в мутную глубину, а у релинга правого борта столпились люди с отчаявшимися лицами. Когда закрепили сходни между кораблем и причалом, по ним вдруг слез мужчина с длинной бородой, одетый в синие панталоны и грязную рубашку, которая могла когда-то быть белой, и рухнул, рыдая, прямо на настил причала. За ним по сходням бросилась процессия одуревших и грязных людей в самых разнообразных одеждах, от пурпура до лохмотьев, но все вещи были покрыты серой грязью и зеленой плесенью. Они тащили с собой мешки и узлы, шатались, будто вместо ног им приделали палки с шарнирами. Невозможно было отличить их друг от друга, если не считать того, что мужчины все как один были бородаты, женщины — с невероятно грязными волосами, а дети — засаленные куколки, напоминающие ядовитые грибы в лесу.
— О Боже, это ж какие должны были там твориться ужасы! — Пусть Григсби был обеспокоенный старый дедушка, но еще он был газетчик, которому чем-то надо заполнять «Уховертку». И даже без пера и блокнота в руке он стал собирать материал. — Где капитан? — спросил он у двух одуревших путников, но они будто не поняли его и поплелись дальше мимо. — Капитан где? — требовательно спросил Григсби у седобородого исхудалого джентльмена, на котором отлично сидел костюм. Не сейчас, а двадцать фунтов тому назад. — Где капитан?
Человек показал дрожащим пальцем на седого бородача, рыдающего на досках причала, и пошел дальше, шатаясь, оставив у ног Мэтью один из своих башмаков с пряжками. На глазах Мэтью и Григсби капитан на миг прервал рыдания, чтобы поцеловать доски причала, да так, что в губах остались занозы.
— Деда!
Это был то ли крик, то ли визг.
— Берил! Берил! — закричал в ответ Григсби и бросился навстречу фигуре цвета глины, одетой в драные лохмотья. Девушка (если действительно под всем этим бесформенным тряпьем была девушка) бросила два парусиновых мешка, которые тащила в руках, и попыталась побежать навстречу деду, но на такое действие привыкшие к морю ноги согласия не дали. Два широких шага, резкое качание в сторону — и она свалилась на доски причала, будто ее огрели веслом от баркаса поперек спины. Тут же Григсби нагнулся, помогая ей встать, Мэтью направился к ним, а в это время несколько других пассажиров бросились поднимать капитана, и Мэтью оказался прямо на линии огня, когда бородатый мореход рявкнул шестипушечным залпом: