В то время ничто не играло такой важной роли в деле сохранения вассальной верности, как родственные узы. Бланка знала об этом, шла к этому и наконец добилась того, чего хотела. Теперь в королевстве её сына наступит мир.
Так она полагала.
Был июль 1227 года.
Глава 22. Ангулемская интриганка
Генрих III, поняв, что лишился союзников, а одного Филиппа Строптивого ему явно не хватает, пошёл, вслед за временным, на официальное перемирие с королём Франции. Мать Генриха, Изабелла, узнав об этом, вмиг стала схожей с одной из фурий, прислужниц Аида, — глаза навыкате, рот перекошен, из ноздрей того и гляди вырвется пламя. Но поскольку сына не оказалось рядом, она обрушила свой гнев на супруга.
— Что, купили, заманили? — злобствовала она, брызгая слюной. — Тибо распластался у ног испанки, и ты вслед за ним? Эту кастильскую дрянь давно пора убить, а вы лижете ей пятки и целуете руки! Теперь и мой сын предал меня и Англию! Клянусь небом, вы не мужчины, а жалкие тряпки, о которые противно даже вытереть ноги! Все ваши выступления — мыльные пузыри, лопающиеся один за другим.
Лузиньян, не желавший порывать дружбы с Тибо, стал защищаться:
— Чего ты бесишься? Королева-мать — старая, больная женщина, в конце концов, её можно понять.
— Мы с ней одногодки. По-твоему, я тоже старуха?
— Удивительно, но ты не увядаешь. К тому же не больна, а её мучают бессонница и головные боли.
— С таким мужем, как ты, у меня скоро появится и то и другое, к этому добавится нервное расстройство.
— Твои волнения от зависти: как же, она правит государством, а ты всего лишь покинутая мать. Но Людовик ещё юн; когда подрастёт, быть может и он избавится от своей матери.
— Чёрта с два! Она крепко держит корабль на волнах. Увидишь, она не отдаст ему власть, будет править сама. Она дождалась своего часа, теперь её не спихнуть. Её уже называют соправительницей.
— Чего это она дождалась? Что ты имеешь в виду?
Изабелла хлопнула себя руками по бёдрам:
— Смотрите-ка, он даже не понимает, о чём идёт речь! Сколько лет пробыл королём её муженёк? Всего три года. Не кажется ли тебе странным, что он, в самом расцвете сил, так внезапно ушёл из жизни? А ну-ка, вспомни теперь, долго ли проливала слёзы о безвременно почившем супруге его жена? Да она через пару дней забыла о его существовании, а через неделю уже ублажала своими ласками молодого соседа из Шампани, твоего приятеля Тибо, вместе с которым ты бежал из-под Авиньона. Многие догадываются, почему ты ушёл вслед за ним.
— Истёк срок нашего вассального договора, это всем известно.
— Нет! Тибо отравил короля, потому и ускакал, а с ним и ты. Но его ждала возлюбленная королева, а тебя кто?
— Тоже возлюбленная. Или ты уже не королева?
— Ты навлёк на себя позор и, оставив умирающего короля, заставил подозревать тебя как соучастника Тибо.
— Перестань говорить глупости! Твоё больное воображение уводит тебя прочь от реальности. Никто и не думал губить короля, болезнь свела его в могилу.
— Откуда же она взялась?
— От походной жизни. Дизентерия. Да ведь тебе известно! Мясо негде было хранить, на нём сидели мухи, его не могли даже промыть как следует. Люди умирали десятками. Любому грозила смерть.
— Выходит, ты вовремя удрал? Но ты сделал это, не желая покидать Тибо. Он был нужен тебе. Зачем?
— Зачем же? — всё ещё не понимал супруг.
— Чтобы править королевством вместе с ним; он — в качестве фаворита королевы и её первого министра, а ты — в качестве его друга.
— Да ты с ума сошла, Изабелла! Кто мог внушить тебе такие дьявольские мысли! Говорю же тебе, пищи было мало, ели всё подряд, не мыли…
— Всякую смерть можно устроить, было бы желание, — не унималась супруга.
Лузиньян не выдержал, вскочил с места:
— Никто не считает меня убийцей! Это же просто глупо!
— Зато убийцей считают Тибо, а ведь ты дружишь с ним.
— Тибо не убийца, клянусь тебе!
— Все ваши вассальные клятвы лживы.
— Это не вассальная клятва, уясни, наконец! Я говорю это для тебя.
— Ты многого не знаешь. В день коронации Людовика жители Реймса преградили Тибо путь во дворец.
— Мне об этом известно. Пустили ложный слух.
— Он давно достиг Парижа, об этом стали втихомолку поговаривать. Как видишь, пока это только искры, из которых совсем нетрудно раздуть пожар.
— Ты хочешь очернить Тибо? Поссорить его с королевой? Безумная, что ты затеваешь? Чего добиваешься? Что сделал он тебе плохого?
— Влюбился в испанку! Она купила его своей мнимой любовью. Она водит его за нос, потому что он ей нужен. Неужели это не понятно? Теперь она подманила к своей юбке и тебя. Она скоро всех вас купит одного за другим.
— Собственно, чем это плохо? Она будет продолжать дело своего свёкра, расширяя королевство.
— Как же она это сделает? А так: отберёт у вас один за другим все города, оставив каждого на клочке земли, который сможет прокормить разве что ваших слуг.
— При чём же здесь Тибо?
— Всё это она проделает с его помощью, и ты вместо графа де Ла Марша станешь жалким сеньором, а я из королевы стану всего лишь помещицей.
— Никто не собирается отнимать у тебя твоё Ангулемское графство, а у меня — Ла Марш. Напротив, благодаря этому брачному союзу владения наши увеличатся.
— Они всегда останутся под рукой иностранки, поскольку принадлежать будут её сыну, а Изабелла, невеста нашего Гуго, поступит так, как захочет её мать. Вот мы и под властью испанки! Раньше это был только ты, теперь стану и я. Однако я королева, и мой сюзерен — сын Генрих! Лучше быть вассалом собственного сына, чем полностью зависеть от кастильянки. Но она не уберёт своих лап от наших владений, а потому её надо… устранить. Вначале, однако, следует рассорить её с любовником.
— Ты снова начинаешь молоть вздор! Она не спит с ним, всякий тебе скажет. Ни один человек не может похвастать тем, что видел их вместе в обстановке, не оставляющей сомнений в том, в чём ты хочешь её уличить.
— Вот и надо сделать так, чтобы было кому похвастать такими сведениями, — вкрадчиво заворковала супруга на ухо не слишком твёрдому в своих убеждениях муженьку. — А заодно следует раздувать слухи о том, что испанка спит с убийцей своего мужа. Пойми, их необходимо поссорить.
Лузиньян отшатнулся от жены, недоумевая:
— Зачем?!
— Боже мой, как долго до тебя доходит! Вот уже сколько времени мы с тобой говорим, а оказалось, топчемся на месте. А может быть, ты не хочешь меня понять, потому что кастильянка тебе по нраву?
— Я этого не говорил.
— Ответь мне, желаешь ли ты своему другу добра? Не делай удивлённых глаз, я говорю о Тибо.
— У меня нет причин ненавидеть его. Мы с ним старые приятели. С какой стати мне враждовать с ним и его женой, хотя она и выдала нас в деле при Шиноне и, похоже, при Беллеме.
Изабелла сделала вид, что пропустила последние слова мужа мимо ушей.
— Стало быть, ты желал бы, чтобы он был оправдан в деле с Людовиком Восьмым? Он, а значит, и ты?
— Опять ты за старое!
— Нет уж, будь добр, ответь мне.
— Разумеется, чёрт возьми!
— Так вот, их разрыв явится для него лучшим доказательством невиновности — всем станет ясно, что он не убивал короля. С какой стати ему делать то, что расстроит их отношения с королевой? Выходит, и ты будешь обелён во всей этой истории.
— Будь я проклят! Ты по-прежнему подозреваешь меня в сговоре с ним?
— Подозрения исчезнут, когда ты сделаешь то, что должен сделать. Пойми, оставшись одна, испанка уже не будет иметь прежней силы, какую имеет сейчас, а стало быть, есть смысл продолжить ваше дело, которое на корню погубил твой друг Тибо. Король Англии, мой сын, поможет вам людьми, деньгами. Власть английского монарха принесёт нам новые земли и вернёт старые, те, что у тебя отобрали. Вернёт свои территории и король, мой сын. Вам с ним нечего больше будет делить, вы заживёте в мире, и ты станешь могущественным властелином, преданным вассалом английского монарха, который даст тебе всё, уж я позабочусь об этом.
— Твоя интрига ни к чему не приведёт, — неуверенно возразил Лузиньян. — Пойми, на престоле её сын, и за счастье его и своих детей она будет бороться до конца.
— Вот и надо сделать так, чтобы бороться было некому. Испанка должна исчезнуть. Но в этом деле мешает граф Шампанский. Их разрыв — дело святое и богоугодное. Вот задача, которая стоит перед нами!
— Перед тобой! — сверкнул глазами Лузиньян, начавший понимать — и это после стольких лет! — коварство женщины, с которой жил. — Ты толкаешь меня на преступление!
— Я забочусь о будущем графства Ла Марш, о наших с тобой детях. О чём же ещё надлежит думать матери и их отцу, моему супругу, которого я горячо люблю? — Она села перед ним на корточки, ласковой кошечкой потёрлась щекой о его ладонь, преданно заглянула в глаза. — Надеюсь, он отвечает мне взаимностью?
— Разумеется, дорогая, — промямлил Лузиньян, тая и уже плохо соображая, — как можешь ты сомневаться во мне?
— Коли так, милый, то нам надлежит сообща бороться с произволом, в лице иностранки.
— Да, но её дети! Я подписал договор…
— Всё это в будущем, — продолжала мурлыкать Изабелла. — Мы породнимся с королём, будь уверен, но с ним уже не будет его матери, чьей свояченицей я вовсе не собираюсь становиться. Одним словом, я не желаю подчиняться испанке. При юном короле, — повторяю тебе, дабы ты уяснил как следует, — так вот, при юном короле будет его дядя Филипп Строптивый, ну а ты — в числе его лучших друзей. Может ли быть иначе, если ты помог ему подобраться к трону? Вот мы и у власти, Гуго!
— А Тибо? — хмурясь, нерешительно спросил супруг.
— Тибо? Зачем он тогда будет нам нужен?
— Как, негодная! Ты хочешь сказать, что он… что его…
— Успокойся, дорогой, я просто хочу дать тебе понять, что он останется вассалом короны, только и всего, а на его месте, которое уготовила ему кастильянка у трона, будешь ты.