Та снова взяла в руки лиру и тронула струны.
Посланец неторопливо подошёл и, поклонившись, протянул королеве письмо. В центре сургучная печать и — больше ничего, ни слова. Секрет таился внутри.
— От кого? — спросила Бланка так, чтобы слышал один посланец.
Покосившись в сторону фрейлин, что возлежали на подушках, гость, наклонившись, так же тихо ответил:
— От Катрин.
Бланка сразу всё поняла.
— Я напишу ответ, но позднее. Вас проводят в приёмную и обеспечат вашу охрану. Бильжо!
— Уже иду, — ответил верный страж.
— Я подожду, пока ты вернёшься, тогда прочту.
Кивнув, Бильжо вышел вместе с посланцем.
Бланка снова взглянула на запечатанное письмо. Катрин! Сестра Алисы Бретонской, жены Моклерка. Давняя подруга принцессы из Кастилии, жены Людовика. К обеим обращались не иначе как «ваша светлость». Ей, невестке Филиппа Августа, было тридцать, а Катрин — семнадцать, когда они впервые встретились в Париже на похоронах старшего сына Бланки, Филиппа, которого предали земле в соборе Богоматери. Отныне дофином становился Людовик, названный так в честь отца[39]. Катрин к тому времени вышла замуж за сеньора де Витри. Оба, по случаю траура, приехали на поминки. Катрин искренне горевала вместе с Бланкой, не отходила от неё ни на шаг, словно обе были закадычными подругами с самого детства и к тому же одногодками. Бланку не могло не растрогать такое участие, и, когда год спустя умер во время родов первенец Катрин, она примчалась к ней, как к самому близкому ей человеку. Обнявшись, точно сёстры, обе долго плакали. Потом бурно радовались, когда Катрин благополучно родила девочку, а Бланка — мальчика, которого нарекли Жаном.
И снова горе в семье герцогов Бретонских: в 1221 году умерла при родах Алиса, жена Моклерка, горячо любимая своей сестрой. Бланка, узнав, немедленно приехала, хоть и опоздала на похороны.
Однако Катрин, любя сестру, презирала её мужа. Грубый, заносчивый, самолюбивый, он вызывал к себе отвращение, и после смерти Алисы сестра с мужем покинули двор. Узнав о политической конфронтации бывшего зятя с новым правительством во главе с королевой-матерью, Катрин и вовсе возненавидела Моклерка. Они с мужем временно проживали в сеньории Монфор, севернее Блуа, и судьбе было угодно, чтобы Моклерк оказался в Дрё, по соседству с Монфором. Дрё — в двух днях пути от Парижа, Монфор — чуть не в два раза ближе…
Бильжо вернулся, встал рядом с королевой, справа. Его приход вывел её из задумчивости; тряхнув головой, она сломала печать и развернула пергамент. Но едва начала читать, к ней осторожно, крадучись, подошла Адалария де Тортевиль с бронзовым канделябром в руке. Бланка, тотчас сложив письмо, подняла на неё вопросительный взгляд.
— В чём дело? Я вас не звала.
Адалария кисло улыбнулась:
— Мадам, я подумала, что здесь темно и свечи вам не помешают. Позвольте, я подойду ближе и посвечу вам.
— Я не нуждаюсь в ваших услугах, дорогая моя, ступайте на место, — несколько раздражённо ответила Бланка.
Но придворная дама не уходила: ей очень хотелось знать содержание письма и имя отправителя.
— Но, мадам, видит Бог, я хотела как лучше, — настаивала она. — Как только вы начнёте читать, так сразу же вам станет ясно, что без меня вам…
Королева слегка повернула голову вправо. Тотчас от кресла отделилась фигура и двинулась прямо на этот канделябр. Адалария побледнела: на неё холодно, не мигая, смотрели два карих глаза, казалось, готовые в следующее мгновение обратить её в кучку пепла. Она хотела что-то произнести, но от ужаса слова застряли в горле: Бильжо надвинулся на неё всем телом, загородив собою королеву, и жёстко бросил ей в лицо:
— Что вам непонятно? Или вы ждёте, чтобы я вышвырнул вас отсюда вон?
— Как… — пробормотала, растерявшись, Адалария. — Меня?.. Вон?
— Убирайтесь! — рявкнул Бильжо.
Но придворная дама не трогалась с места, хлопая глазами и от возмущения не находя слов. Краска стыда стала заливать ей лицо. Она знала суровый нрав верного стража, но считала недопустимым такое грубое обращение с ней.
— Мадам, я больше не буду повторять! — снова произнёс Бильжо. — Не вынуждайте меня применять силу.
Адалария бросила пытливый взгляд на королеву: не выручит ли та её из крайне неприятного положения. Но Бланка не сказала ни слова, лишь молча глядела на неё, и в этом взгляде мадам де Тортевиль уловила насмешку, граничащую с презрением. Не издав ни звука, понимая, что акция не удалась, и ловя на себе отнюдь не дружелюбные взгляды присутствующих, Адалария нехотя отошла в сторону. Ставя подсвечник на место, она приняла твёрдое решение отомстить.
Бланка раскрыла письмо и стала читать. Вот что писала ей Катрин:
«Спешу уведомить Вас, мадам, в том, что над Вашей головой вновь собираются тучи. Мой родственник, подстрекаемый вашим кузеном, не намерен сидеть сложа руки и готовит новый поход. Сейчас он рядом с сеньорией моего мужа, где мы с ним находимся, в известном Вам графстве; со всех сторон к нему стекаются преданные люди. По моим сведениям, выступление назначено на первые числа августа сего года. Не вздумайте приезжать, если захотите уладить дело миром — не миновать беды: противник настроен весьма недружелюбно. Будьте готовы к отражению нападения и помните о Ваших друзьях так же, как помнят они о Вас.
Всегда преданная Вам К.В.».
Бланка сразу же всё поняла: родственник — зять Катрин, Пьер Моклерк, кузен — король Генрих III, сеньория мужа — Монфор, других у Андре де Витри не было; наконец, известное графство — Дрё.
Сложив письмо, она сидела некоторое время, не шевелясь и отрешённо глядя перед собой. Фрейлины смотрели на неё, ожидая приказаний, но уже понимая, что им надлежит уйти.
— Оставьте меня, — коротко бросила Бланка.
Фрейлины поспешно упорхнули, сразу же за дверью принявшись строить догадки.
Бильжо, невозмутимый, как сфинкс, молча глядел им вслед. Бланка протянула ему письмо.
— Читай.
Сама встала и медленно, словно на плечи ей неожиданно взвалили многопудовый груз, тяжёлой поступью направилась к окну. Раскрыв его, она устремила взгляд на излучину Сены, лениво катившей в наступающем сумраке свои тёмные воды, и, глубоко вздохнув, промолвила:
— Боже мой, чего им ещё не хватает? Что они ещё от меня хотят? Кончится ли это когда-нибудь?..
— Им нужна твоя голова, — послышалось у неё за спиной.
Она молчала. Бильжо говорил правду. Она мешала им всем, её необходимо убрать, чтобы править самим. Но это полбеды; другая половина — её кузен король Генрих Английский. Он вырос, стал уже совсем взрослым, а её сын Людовик ещё очень юн, многого не понимает. Её задача — научить его всему, что знает сама. Но как трудно ему уже теперь, когда опасность то и дело угрожает его матери, его королевству, а он ничего не может с этим поделать потому, что, став королём, он, в сущности, оставался ребёнком.
Думая так и не отрывая взгляда от Сены, Бланка произнесла голосом, идущим из самых недр души:
— Людовик, мальчик мой, твоё царствование начинается с неисчислимых бед. За что Господь послал тебе такие испытания? Чем прогневила я Отца Небесного, что не явит наказание своё врагам престола королей франкских и не окажет милости миропомазаннику Своему?
— Не надо было выпускать из клетки одного из де Куси, — снова услышала она позади себя. И возразила:
— Он покаялся в своих прегрешениях перед короной, ты же слышал.
Ответ ещё больше омрачил её душу:
— Таких псов следует держать на цепи; спустив с цепи, рискуешь вновь быть укушенной.
— Что же делать? — после короткого молчания, повернувшись, спросила Бланка. — Как быть, Бильжо, посоветуй хоть ты мне.
— Рубить головы, — был бесстрастный ответ.
— Нельзя, — вздохнула она. — Они все королевской крови. Опора трона, войско короля во время войн. Найди другое решение.
— Я не стратег и не политик, моя королева. Моё дело — охранять твою жизнь. Едва ли здесь помогут даже твои маршалы и епископы. Но есть один, чей ум ценится выше других…
— Гёрен! Ты говоришь о нём! — воскликнула Бланка и, вновь повернувшись к окну, молитвенно сложила руки на груди: — Гёрен, славный мой, помоги мне, дай совет! Мне плохо без тебя. Приди же, верный друг мой, я хочу видеть, слышать тебя! Никто не скажет умнее, чем ты. — И снова она обернулась. — Бильжо, пошли кого-нибудь за Гёреном! Я должна его видеть, мне нужен его совет… Нет! Мы отправимся к нему сами, вдвоём с тобой!
Она рванулась к дверям, собираясь покинуть дворец и бежать к своему первому министру… как вдруг двери раскрылись. На пороге стоял камергер де Немур. Бланка резко остановилась, отпрянула в испуге: лицо того, кто был перед ней, дышало печалью и показалось ей чужим: лоб прорезали морщины, губы дрожали, в глазах читался страх, словно этот человек был в чём-то виноват перед королевой.
— В чём дело, Жан?.. — быстро спросила Бланка, чувствуя, как остановилось её дыхание в преддверии новой беды. — Случилось что-нибудь? Говорите же!
— Случилось, ваше величество, — ответил печальный вестник, опуская взгляд. — Королевство постигло большое горе. Ваш канцлер, ваш министр и верный друг, епископ Гёрен…
— Что с ним?! — бросилась она к нему.
— Он умер.
— Нет, — тихо промолвила Бланка, меняясь в лице и медленно пятясь от камергера, с широко раскрытыми глазами, словно увидела перед собой призрак. — Нет! — громче повторила она, мотая головой из стороны в сторону и бледнея на глазах. — Не-ет!!! — вдруг закричала она, бросаясь на Немура и колотя его кулаками в грудь. — Ты врёшь, виконт! Ты пришёл сюда, чтобы нанести ещё одну рану моему разбитому сердцу! Нет! Нет! Ты лжёшь! Этого не может быть! Не может быть! Ты слышишь? Не может…
И залилась слезами, не в силах продолжать. Бильжо подошёл, обнял её за плечи. Она упала ему на грудь и забилась в рыданиях. Весть была чудовищной и в её представлении не шла в сравнение ни с чем — ни с одним мятежом, ни, может быть даже, со смертью мужа. Ушёл от неё тот, кого она любила больше жизни, кто был ей безмерно дорог как друг, советник, как родной отец, горячо любимый своей дочерью…