Треть территории королевского дворца отвоевал для себя роскошный сад с дорожками меж кустарника, плодовыми деревьями — детище Гуго Капета. От дворца его отделяла аллея в два метра шириной; веком спустя она превратится в улицу Понт-о-Мёньер или улицу Мельников, которую в XVI столетии свяжет с правым берегом Сены мост с одноимённым названием.
В конце октября Тибо Шампанский с супругой решили возвращаться в своё графство, но тут произошло событие, заставившее их отложить поездку.
Однажды утром двор, вместо обычной утренней прогулки верхом, высыпал на ристалище. К этому был повод — бракосочетание бастарда Андре де Немура с дочерью сира де Нантейля. Рыцари с энтузиазмом ломали копья, демонстрируя членам королевской семьи, послам из Испании и Венеции, дамам и толпе ловкость и умение в обращении с оружием, затем устроили тренировочные бои на учебных мечах — не заточенных, с тупым концом. После этого, разбившись на команды, приступили к игре «сила на силу». В далёкой Руси она называлась «перетягиванием канатов». Фрейлины визжали от восторга и подзадоривали игроков, а потом дружно рукоплескали той команде, которой удавалось перетянуть толстый пеньковый канат в свою сторону. Затем вышли на Мельничную аллею и здесь устроили состязания в стрельбе из лука.
Внезапно небо потемнело, и поднялся ветер. Все как один подняли головы, увидели тёмные тучи, тупо и неумолимо ползущие на город, словно армия сарацин, и заторопились во дворец.
Торопливо, словно желая во что бы то ни стало исполнить возложенную на него миссию, застучал по черепичным крышам дворцовых хозяйственных построек мелкий дождь. Меньше полминуты прошло — он стал сильнее и вдруг сразу, точно боялся не успеть, обратился в ливень. Многие — как зрители, так и участники состязаний — успели укрыться, других от души хлестал по спинам упрямый косой дождь. И никто не заметил, как в суматохе во дворец проникли пятеро человек в одеждах дома графов Шампанских. Почти в то же время у ворот дворца спешился никому не известный всадник и потребовал, чтобы его пропустили во двор. Он из Оверни. У него поручение к одной из придворных дам.
Дождь, к удивлению, кончился так же неожиданно, как и начался. Тучи, потешаясь над людьми, поплыли себе дальше на юг, и вскоре только лужи вдоль аллеи и на немощёных улицах напоминали о внезапном капризе матери-природы.
В покои вдовствующей королевы, возбуждённые и весёлые, вошли Агнесса де Боже и придворная дама Амальда де Лонгеваль, совсем недавно пожалованная во фрейлины двора. Обе вели себя без стеснения: Агнессу Бланка принимала у себя как подругу; новую фрейлину, миловидную, скромную и добродетельную дочь сеньора де Лонгеваль она полюбила от души и не мешала ей встречаться с Бильжо даже у себя в будуаре. Наверно, она дозволяла эти свидания в угоду верному стражу.
Дамы взяли по табурету и устроились по обе стороны камина. А наверху, под вытяжным колпаком, прямо над ними висел меч в синих бархатных ножнах — подарок супруга Людовика. Оружие Бланки. Она умела с ним обращаться не хуже настоящего бойца — школа её мужа, учителей, а потом и Бильжо. Такие были времена. Свою честь и жизнь защищали с оружием в руках не только мужчины.
— Ах, ну кто бы мог подумать! — сокрушалась мадам де Боже. — Какая дивная стояла погода, ничто не предвещало ненастья. И самое главное — из трёх выстрелов я попала уже в семёрку и в восьмёрку. Третья стрела, клянусь святым Северином, угодила бы в десятку! А тут, как назло, эта туча.
— Долго же она спала в холодных скалах викингов, — заметила Бланка. — Целую неделю не выпадало дождя, а ведь он так необходим для урожая следующего года. Да и чего бы вам так отчаиваться, Агнесса, ведь вы, насколько мне видится, почти совсем не вымокли.
— Я — да, но мой муж промок до нитки. Только он хотел было со всеми вместе скрыться во дворце, как какой-то незнакомец в тёмном плаще крикнул ему, чтобы он позаботился о лошадях и сёдлах.
— Незнакомец? — удивилась королева. — Рыцарь?
— Да, он был со шпорами, на боку меч.
— И вы его не знаете?
— Я смотрела на него из окна и не узнавала, а ведь я всех, кто в свите графа, знаю в лицо.
— Странно, — произнесла Бланка. — Ни один человек, кроме короля, не смеет приказывать графу Шампанскому или давать ему какие-либо указания. Значит, это был чужой. Откуда же он взялся?
— Он отделился от небольшой группы; кажется, их было пятеро.
— Стало быть, они не из придворного штата, — пробормотала Бланка, тщетно пытаясь разгадать эту загадку. — Графа Шампанского все знают в лицо… Но что же дальше, Агнесса?
— Тибо, как вам известно, мадам, большой любитель лошадей. Кажется, это самые любимые им создания после его супруги… впрочем, может быть, как раз наоборот. Так вот, мог ли он допустить, чтобы намокли сёдла, ну и, конечно же, сами лошади? Он огляделся, ища слуг, но те куда-то запропастились. Пришлось Тибо самому отвязывать трёх лошадей и вести их в конюшню. Вообразите, ваше величество, во что превратилась его одежда, ведь всё это время хлестал ливень. Хорошо ещё, что этот незнакомец помог ему. Но что за хозяева, право, у этих лошадей! Можно ли быть такими нерадивыми!
— А потом? — с видимым интересом спросила Бланка. — Что было потом?
— Тибо вернулся во дворец и пошёл к себе в покои сушиться, ведь, как я уже говорила, он вымок до нитки. Сейчас, надо полагать, его одежда просыхает, а сам он… даже без нижнего белья.
Королева рассмеялась:
— Какой удобный момент для супруги, желающей лишний раз доказать мужу свою искреннюю к нему любовь.
— Неплохая мысль, — с улыбкой вскинула брови Агнесса. — Пожалуй, я последую вашему совету, мадам, но немного погодя: пусть мой супруг обсохнет и обогреется.
Бильжо не стал больше слушать; покинув своё место, он подошёл к окну и, как показалось бы любому, принялся разглядывать Нельскую башню и возводимое вокруг неё подворье, где намеревалось обосноваться семейство Немуров.
На самом деле Бильжо размышлял над тем, что услышал. Ему казались не внушающими доверия и этот незнакомец, и его совет графу, и четверо его друзей. Сам дождь казался ему подозрительным!
Молча отойдя от окна, бесшумно ступая по полу, Бильжо прислушивался. К чему именно, он и сам ещё не знал, но прежде всего к тому, что происходило за дверью. Ему казалось, что как раз там притаилась опасность, которой никто не ждёт. Здесь он и остановился, сложив руки на груди и застыв, точно всамделишный сфинкс.
Но вернёмся к беседе дам в тот момент, когда наше внимание отвлёк Бильжо.
— А пока примите наши соболезнования по поводу уплывшего из ваших рук приза, — сочувственно проговорила Бланка. — Кажется, это была черно-бурая лиса?
— Нет, ту уже забрали, мне досталась бы рыжая.
— Не отчаивайтесь, мадам, — попыталась успокоить раздосадованную лучницу Амальда, — вернётся из похода Фридрих, попросите его поделиться с вами своей бородой, она, как говорят, точь-в-точь такого же цвета, как и у его деда Барбароссы, то есть рыжая. К концу похода она у него отрастёт по самую грудь. Не правда ли, ваше величество?
— Увы, императору не суждено сделать супруге графа Шампанского такой роскошный подарок, — с мягкой улыбкой ответила Бланка. — Нежданную весть привёз посланник: Фридрих вернулся в Германию.
— Вернулся? — воскликнули обе дамы почти одновременно. — Вот так-так! Что же вынудило его так поступить?
— Он внезапно слёг с лихорадкой. Не он один. Так, во всяком случае, передал посланец.
— Папа, надо полагать, был весьма опечален таким пассажем, — заметила Агнесса, — ведь, как говорят, в глазах Рима Фридрих — единственный человек, достойный возглавить этот крестовый поход против неверных, — шестой по счёту.
— «Опечалился» — слишком мягко сказано, — стала объяснять королева. — Он пришёл в страшный гнев и отлучил императора от Церкви. Мало того, проклял как безбожника и клятвопреступника. Причина, догадываюсь, не в том, что германец отказался от похода; двенадцать лет со времени принятия креста он год за годом оттягивал своё выступление и вот наконец решился, но и в этот раз обманул доверие Рима.
— Однако у него была уважительная причина, — резонно заметила Амальда.
— Григорий Девятый даже слышать об этом не хотел! Он уверен, что Фридрих изобрёл этот предлог, чтобы отказаться от похода.
— Что же придало ему такой уверенности?
— Образ жизни императора: его насмешка над верой, отрицание евхаристии, его растленная душа.
— Можно ли было уповать на такого монарха, как на предводителя похода против ислама?
— Агнесса права: другого кандидата Рим не видел.
— Что же, приписываемые ему пороки и в самом деле имеют место? Он и вправду безбожник и к тому же отличается безнравственностью?
— Судить об этом не приходится двояко. Начнём с того, что Фридриха воспитывал Иннокентий Третий. Питомец грозного Папы должен был стать верным сыном Церкви…
Бланка поведала о том же, о чём рассказывал Людовику Тибо, но добавила ещё кое-что по поводу растления:
— Это образованный, умный, даже учёный человек[47]. Представьте, он открыл университет в Неаполе! Его перу принадлежит трактат о соколиной охоте и весьма мудрое, на мой взгляд, высказывание по поводу испытания огнём, так называемой ордалии. Он говорил: «Раскалённое железо не может остыть без естественной причины».
— Выходит, он отрицает Божий суд? Не верит, что Богу подвластно всё, и Он может остудить железо в руках невиновного? — округлила глаза Амальда.
— Вот именно, моя милая, — ответила королева-мать. — Он не признает ордалии и утверждает, что всё это выдумки попов; впрочем, того же мнения придерживался и мой свёкор Филипп. Но вот что касается порочности императора, то в этом он, есть все основания полагать, превзошёл Калигулу и Нерона, известных распутников. Вообразите себе, мои дорогие, этого, в общем-то, невзрачного с виду человека с рыжими волосами в роли развратника! Тем не менее это так. Он лишал девства юных девиц — каждый день по одной — и делал их потаскухами, дворцовую церковь превратил в дом терпимости и мочился на алтарь. Он развратничает, притом открыто, не только с молодыми женщинами, но и с мужчинами. Он имеет целый гарем, в котором помимо христианских есть и мусульманские женщины, причём последних больше; каждый год все они рожают ему детей, количество которых уже не поддаётся исчислению. Два года назад он женился на Иоланте, дочери короля Жана де Бриенна; иногда её называют Изабеллой. Не было дня, чтобы он не обманул её с другими женщинами, а как только она забеременела, он отослал её в свой гарем. Таков этот император, которого ты, Амальда, ещё увидишь: он непременно нанесёт визит королю Франции.