Бланку мало трогало такое положение дел — она и сама любила сыграть в шахматы или в кости (видоизменённый триктрак), но кардинал ворчал, что сам дьявол научил человека изготовлять шестигранную кость. Как тень он бродил меж игроков, хмуря лоб и готовый пресечь любую ссору, но игроки вели себя мирно, и кардинал приписал это тому, что они ставили на кон мелкие суммы денег. Такое он им поставил условие вместо запрета.
Так развлекался двор в гостином зале санлисского замка. Причём в шахматы дамы зачастую в качестве партнёров выбирали рыцарей.
Пажи тем временем тоже не сидели без дела — играли куклами двух рыцарей, управляемых с помощью верёвок. Оруженосцы, когда в их услугах не нуждались, фехтовали во дворе или играли в кости. Что касается духовенства, то, запрещая азартные игры, оно с удовольствием предавалось игре в мяч и танцам. Разумеется, речь идёт об аббатах, епископах, архиепископах.
После обеда двор высыпал из замка и запрудил аллеи парка. Очень скоро поступило предложение устроить музыкальный час. Немедленно принесли инструменты, устроились на лужайке и стали слушать известного едва ли не всей тогдашней Франции, знаменитого и талантливого трувера — графа Тибо Шампанского. Он исполнил «Песнь о крестовом походе» и несколько своих песен любовного содержания. После него лютню взяла Маргарита Бурбонская; она спела канцону о страданиях дамы по убитому на войне рыцарю, весть о гибели которого ей принёс оруженосец. И вот она плачет и сквозь плач поёт, глотая слёзы:
Зачем уехал ты, милый мой рыцарь?
Отныне навек облекусь власяницей,
Сброшены с плеч горностай и куница.
И вот в сердце — боль,
Ради вас постригусь я в церкви Сен-Поль.
Слушая певицу, дамы, чьи возлюбленные не вернулись из похода или были убиты в поединках, лили горькие слёзы. Потом запела графиня Неверская Маго — о том, как дама просит рыцаря вернуться к ней. Разохотившись, она прибавила сюда «Монолог влюблённой дамы». Аккомпанировала ей на виоле одна из фрейлин.
Настал вечер… В покоях, отведённых для королевы-матери и юного монарха, на стульях сидели четверо: царственные особы и Тибо с супругой. Пятый, — Бильжо, — скрестив руки, стоял у окна. Вначале граф Шампанский читал стихи собственного сочинения, потом спел две песни. Вскоре это надоело, заговорили о литературе, затем о законах, о довольствии в войсках, об управлении бальи на землях королевского домена. Король откровенно зевал — ему становилось скучно. Тибо заметил это:
— В замке прекрасный фехтовальный зал, государь. Не хотите ли размяться? Я покажу вам один любопытный приём. Мне удалось с помощью него поразить точным ударом одного из осаждённых во время вылазки при осаде Авиньона.
— Охотно, брат мой! — воскликнул Людовик, радуясь возможности избегнуть нудных разговоров о внутренней политике. — А вам, дамы, дабы вы не скучали, я пришлю чтицу с любопытной книгой. Граф Санлиса хвастал, что в замке хранится «История франков» епископа Турского.
— И пусть принесут нам вина, — попросила Бланка, пока за сыном и Тибо не упал полог драпировки. — Во-первых, весь день после охоты мучит жажда…
— А во-вторых, скорее побежит время, — подсказала Агнесса.
Бланка с улыбкой кивнула, и полог опустился.
Пикардиец Гискар Жавель служил в замке уже второй десяток лет. Бывший рутьер, весь израненный и к тому же одолеваемый болезнью суставов ног, он оставил военное дело и нанялся в услужение к хозяину замка Санлис. Он любил разливать вино, к тому же делал это всегда так, что, сколько бы ни поставили перед ним кружек или кубков, он наполнял их все одинаково, а потом демонстративно переворачивал донышком вверх пустой кувшин. За это граф нарёк его Ганимедом и определил в виночерпии, хотя бывший рутьер вовсе не отличался красотой и был уже не юн[59].
Получив приказание, Жавель спустился в подвал, наполнил кувшин лучшим вином из тех, что здесь имелись, и направился по ступенькам к монаршим покоям. Он прошёл уже один марш, повернул, миновал другой, снова повернул… и внезапно остановился, точно споткнулся или перед ним вдруг выросла стена.
В двух шагах от него, на лестничной площадке стояла женщина. На ней тёмно-синий плащ с застёжкой на правом плече, на ногах чёрные полусапожки, на голове капюшон, на лице маска; из-под маски блестят тёмно-серые глаза, на губах играет чарующая улыбка.
Дама подняла правую руку; на среднем пальце сверкнул перстень.
— Ни шагу дальше, Ганимед! — сладким голосом пропела она, не сводя глаз с виночерпия. — Ведь так, кажется, тебя зовут?
Какое-то время Жавель в оцепенении глядел на незнакомку, удивлённый, не говоря ни слова. Он не знал, кто перед ним — это вынуждало его молчать. Но голос! Он мог принадлежать только знатной даме, бывший рутьер был уверен в этом.
— Что же ты молчишь? — пленительным голоском проворковала незнакомка и сделала шаг вперёд. — Понимаю, ты удивлён — наша встреча произошла так неожиданно для тебя. И в эту минуту ты, вероятно, задаёшься вопросом: кто эта дама, как и о чём вести с ней беседу?
Жавель хлопнул глазами раз-другой: ведьма она, что ли? Как она прочла его мысли?
Не дожидаясь ответа и не опуская глаз, дама потянулась левой рукой к застёжке и, правой придерживая плащ со спины, распахнула его. Пикардиец отпрянул от неожиданности, увидев на груди у незнакомки рубины и изумруды, а на шее — жемчужное колье с бриллиантами. Тотчас же плащ скрыл всё это, и застёжка на плече защёлкнулась.
— Теперь ты видишь — перед тобой знатная дама. Я графиня Бланка Вандомская. Тебе, наверное, хочется знать, что мне от тебя нужно? И это вполне понятно. Так слушай же и не удивляйся тому, что услышишь. Я сразу заметила тебя, как только королевский двор расселся за столами днём, после охоты. Тебя посылали в подвал, и ты ходил туда за вином, не так ли?
— Да, ваша милость, такова моя обязанность, — растерянно ответил пикардиец.
— Сначала ты наливал вино в бокалы хозяев замка — графа и его супруги.
— Это правда.
— Потом ты стал обносить гостей, в первую очередь тех, что располагались справа от графа Санлисского, потом — тех, что слева от его супруги.
— Верно и это.
— Видишь, я всё помню. Не догадываешься, о чём это говорит? Всё очень просто: я глаз с тебя не сводила, мечтая остаться с тобой наедине, чтобы высказать то, что хотелось. Однако разве могла я это сделать, не рискуя навлечь на себя осуждения окружающих, быть осмеянной ими? Поэтому я ждала только удобного случая. И вот он представился! Теперь мы вдвоём, и нам никто не помешает.
— Так что же вам от меня нужно, мадам? — терялся в догадках бывший наёмник. — Признаюсь, я не совсем понимаю… точнее, совсем не понимаю.
— Ты ещё не догадался? Мне нужен ты! — коротко, властно, одновременно вложив в этот возглас изрядную силу страсти, воскликнула «Бланка Вандомская» и, не давая озадаченному виночерпию опомниться, торопливо продолжала: — Твоя стать, мужественное лицо, походка, голос — всё привлекло меня. Весь вечер, как безумная, я брожу по коридорам и залам, разыскивая тебя. И вот нашла. Бог свидетель, час мой настал! Точнее, наш час… Молчи! — Видя, что Жавель собирается ей возразить, она прикрыла ему рот пальчиком. — Молчи и слушай. Я вдова, мой супруг погиб в битве с еретиками. Я осталась совершенно одна, понимаешь ли ты меня? Знаешь ли, на что способна женщина, когда она лишена мужского внимания, любви? А ведь она ещё совсем нестара и хороша собой, к тому же богата. Но что ей богатство, если она одинока, если нет с ней рядом любимого друга, если её постель холодна и ей хочется выть от тоски, обиды и неутолённой страсти?
Она замолчала, облизнула губы и сделала ещё полшага вперёд. Тела их почти соприкасались, и «графиня Вандомская» удовлетворённо улыбнулась, увидев, как раздулись ноздри у пикардийца и услышав, как участилось его дыхание.
— Мне кажется, я начинаю вас понимать, милая дама, — проговорил Жавель и, как человек, не имевший понятия о куртуазности и не особенно озабоченный выбором выражений, прибавил: — Вам хотелось бы переспать со мной?
Глаза у «графини» заблестели ещё ярче. Она придвинулась ближе.
— Да! — страстно выдохнула она. — Как хорошо, что ты меня сразу понял и избавил этим от мучительного подбора слов.
— Почему же это именно на мне остановили вы свой выбор? — резонно спросил Жавель, пожирая даму глазами. — Вокруг вас столько рыцарей, знатных сеньоров. Всё это люди вашего круга. А кто для вас я? Отставной солдат… ныне виночерпий.
— Ты — тот, кто мне нужен. — Она положила руки ему на грудь. — А те, о которых ты сказал… — Она усмехнулась. — Они, в большинстве своём, женаты, ну а другие… Ах, Ганимед, это двор. Условности, вежливость, этикет. Всё это утомительно и подобно желанному плоду, который созревает лишь к осени. Но даже если и удастся с кем-либо объясниться… Рыцари болтливы, как правило, хвастуны. На другой же день о нашей связи узнает двор, пойдут сплетни, болтовня, меня станут называть шлюхой. Понимаешь ли, что это будет для меня означать? Опалу! А это — изгнание, забвение и смерть. Увы, ныне при дворе строгие нравы.
— Со мной, стало быть, вы не боитесь, дамочка? — легко усмехнулся виночерпий.
— Ты не станешь болтать: послушав тебя, над тобой посмеются и в лучшем случае дадут плетей. Не понимать этого — быть олухом, но ведь ты умён, разве я не права? Ты быстро уяснил суть дела, и мне незачем строить из себя недотрогу, как это принято при дворе. За этим я и пришла сюда. И я буду говорить с тобой на твоём языке, без вывертов и намёков, прямо и просто.
— Лучше всего объясняться прямо и сразу, чего там, — согласно кивнул Жавель и рискнул свободной рукой обнять даму за талию. — Так говорите, я жду.
— Хочешь ты меня, как я тебя? — напролом ринулась «графиня». — Скажи только «да!» Одно только «да!» — и я озолочу тебя! Ведь ты небогат, и это не секрет.
— Небогат, — пробормотал бывший наёмник, чувствуя, как кружится у него голова и ему всё труднее реально воспринимать происходящее.