Крикун, видя такой оборот дела, попытался скрыться, но его поймали и избили. Стража потащила его к заплечных дел мастерам, а народ, рукоплеща и кидая в воздух шапки, радостно кричал:
— Слава нашей королеве! Мы любим её и нашего короля! Слава! Слава!
Глава 15. Шампань в опасности
Кампания против королевы провалилась, зато против Тибо набирала силу. Слишком досадил он мятежной знати изменой её делу и преданностью ненавидимой ею чужестранке. Пьер Моклерк, Филипп Строптивый, бароны семейств де Куси и Дрё создали лигу для борьбы с Тибо — важнее было уничтожить вначале защитника королевы. И булонский правитель, желая стяжать лавры победителя, пошёл войной на графство Шампанское. Узнав об этом, Тибо тотчас вернулся в Провен.
Шампань в те времена — благодатный, цветущий край. Промышленность, торговля вином, ярмарки — всё это ставило её едва ли не выше любого из феодальных владений в экономическом отношении. Сборы с ярмарок в Труа, Провене, Баре и Ланьи, продолжавшихся почти круглый год, существенно пополняли казну графа, сюда добавлялись прибыли с торговли вином и всевозможные пошлины с дорог, ворот, мостов и т. д.
Народ любил своего господина, — граф заботился о нём больше, нежели о вассалах. О нём говорили с уважением, прославляли его. Он давал городам льготы в виде самоуправления; города быстро становились коммунами и подчинялись только своему сюзерену, в свою очередь кормя его, поставляя воинов и пополняя казну.
XIII столетие — расцвет ярмарок в Шампани. Со всех сторон сюда везли… словом, откуда только и чего только ни везли. Рассказывать об этом долго и никому не нужно.
Рождение Шампани — конец XI столетия. Колыбель её — Труа. Собственно, это столица и здесь дворец графа, но Провен — любимое его местопребывание, где чаще всего бывают ярмарки, и город в два раза ближе к столице королевства, нежели Труа.
Первым официально титулованным графом Шампани был Гуго I (начало XII столетия), за ним… Но не стоит продолжать — незачем нам лезть в эти дебри. Будем знать только: то, что процветало в XIII столетии, зачахло уже в следующем с лёгкой руки Филиппа Красивого, внука нашего Людовика.
И вот на это графство двинула свою рать клика недовольных королевской властью — тех, кому милее владычество мужчины, нежели женщины, Генриха Английского, нежели Бланки Кастильской. Такова их цель, но лозунги были другими. Они шли мстить графу за убийство Людовика VIII. Так объявили солдатам, и этого оказалось достаточно для того, чтобы они с энтузиазмом выступили в поход. Кроме того, пустили слух, будто Тибо незаконно носит свой титул, ибо его отец Тибо III, а не Генрих II Шампанский. Посему решено было лишить Тибо прав на Шампань.
Сил придавала помощь со стороны Лузиньяна. Стали поговаривать, что его супруга причастна к покушению на жизнь королевы, причём это уже не в первый раз. Изабелла закатила истерику и, следуя принципу «нападение — лучший способ защиты», бросилась к королеве с жалобами на незаслуженное оскорбление.
Бланка притворилась возмущённой: Бильжо давно уже поведал ей о своих сомнениях, от которых так и дышало неколебимой уверенностью.
— Кто же пустил клевету? — нарочито сдвинула брови королева. — Как посмели? Что за нападки на вашу честь, мадам?
— Ах, я и сама не знаю, — продолжала свои стенания Изабелла, — только постоянно вижу кругом устремлённые на меня недобрые взгляды. А подхожу ближе — все от меня отворачиваются, как от прокажённой. Двор считает меня прямо-таки убийцей, я уверена в этом.
— Но кого же вы убили?
— В том-то и дело, что никого, но думают, будто я пыталась… нет, это и в самом деле чёрт знает что такое! Полагают, я имела намерение заколоть вас кинжалом или отравить!..
Бланка не шелохнулась. Она должна играть свою роль. Уход Лузиньяна — сродни катастрофе.
— Любопытно, кто же сказал вам об этом? Ведь кто-то сказал. Назовите мне имя, и мы потянем за ниточку, которая приведёт нас прямо к игольному ушку. Так кто же?
Взгляд у графини заметался.
— Откуда мне знать? Кого ни спрошу — молчание в ответ. Подошла к лакею — он чистил от грязи мои выездные носилки — и спросила его, не может ли он сказать мне, в чём тут дело. Я чувствовала себя крайне неловко, но спросить, клянусь вам, было больше не у кого. Знаете, что он мне ответил?
Изабелла намеренно не называла титула. Её душило негодование при одной только мысли о том, что она, королева Англии, будет обращаться к этой иностранке «ваше величество». На худой случай можно — «мадам». Хватит за глаза и этого.
Бланка отлично всё понимала, но не подавала вида. Пусть гостья ведёт себя, как ей нравится.
— Что же он вам ответил?
— Он сказал: «Быть может, они думают, что вы покушались на жизнь нашей королевы?» Я чуть не задохнулась от возмущения! Вы только представьте себе — я покушалась на вашу жизнь!
— Не думайте больше об этом, мадам. Всё это ваши домыслы, не более. Никто вас ни в чём не подозревает.
— Нет, я вижу и чувствую. Так больше продолжаться не может; не сегодня-завтра мы с мужем покинем двор.
Она рассказала обо всём супругу. Тот пришёл в ярость и немедленно послал гонца в Булонь с известием, что он готов предложить свои услуги бывшим единомышленникам. Так он оказался в стане оппозиции.
Теперь у Бланки осталось двое союзников — Шампань и Фландрия. Остальные — враги короны. Хорошо ещё, что устранена опасность с юга. Раймонда Тулузского Бланка обезвредила уже давно, сразу же после коронации, заявив ему, что, если он вздумает высунуть нос из своей норы, она тотчас пошлёт на него рыцарей и они выжгут дотла весь его край, а самого закуют в кандалы.
Союзником, с оговоркой, правда, можно назвать и императора. Обезопасив себя с юга, Бланка взяла обещание с Фридриха, что он не станет выступать против неё на стороне мятежной знати, если та возьмётся за оружие. Но мы забываем ещё двоих. Города — вот её союзник. Затем Церковь. Святой престол помогает ей, а это вовсе не маловажный факт.
Войско Филиппа Строптивого ускоренным маршем двигалось на юг и вскоре подошло к северным границам Шампани. Два вождя у этой рати, и каждый метит на престол: граф Булонский, по праву сына Филиппа Августа, и Ангерран де Куси, связанный узами родства с самыми знатными семействами. Кроме них, в Бретани сидит Пьер Моклерк, тоже претендент на трон как правнук Людовика VI.
Бланка не бездействовала. Едва Тибо покинул Париж, она немедленно собрала Большой Королевский совет. Стали высказывать предположения, давать рекомендации, уповать на Господа. Бланка слушала недолго, встала из-за стола — величавая, гордая, с решительным взглядом — и громко объявила притихшим советникам:
— Замышляется чудовищное злодеяние — покушение на королевскую власть! Враг уже у границ Шампани. Наш долг — без промедления выступить в поход. Приказываю привести в боевую готовность все наши силы! Коннетабль, вы возглавите войско; маршалы — вы и без напоминаний знаете каждый своё место. Обозы, осадные орудия — не брать! Мы пойдём налегке.
— Ваше величество, но ведь Шампань не в королевском домене, — попытался возразить Гийом Оверньский. — Имеем ли мы право рисковать своими людьми, ведь враг, возможно, разбил свои силы и часть их уже подходит к Парижу.
Бланка широко раскрыла глаза, устремила на епископа пронзительный взгляд и в гневе стукнула ладонью по столу.
— Шампань — наш верный союзник! Наш друг! Этот друг всегда помогал нам, выручал из беды. Забыли Шинон, Беллем, Монлери? Кто, как не Тибо Шампанский, пришёл тогда на выручку? Кто проливал свою кровь за короля и за нас с вами? Не будь его, страной управлял бы Филипп, дядя короля; не уверена, епископ, что при нём вы не лишились бы своего поста и сана. И вот теперь, когда Шампани грозит беда, вы предлагаете отвернуться от неё, опасаясь нападения, о котором никто из мятежников и не помышляет, ибо будут приведены в действие высшие силы, включая сюда власть императора!
Тяжёлым взглядом она обвела молчавших советников и продолжала, несколько сбавив тон:
— Иные полагают, вероятно, что я спешу на выручку тому, кто избрал меня дамой своего сердца и поёт любовные песни, трогающие мою душу? Так вот, запомните все: в сложившейся ситуации нет места любовным мотивам. Мы идём спасать корону Франции! Подчёркиваю — корону! Её щит — Шампань. Упадёт щит — уязвимым станет сердце монархии, которым желают завладеть наши враги. А потому повторяю: выступаем незамедлительно! Всякое промедление в этом деле будет рассматриваться как дезертирство и караться по закону.
— Шампань — наш друг, как верно сказала её величество вдовствующая королева, и наша святая обязанность протянуть ему руку помощи, — прибавил кардинал.
— Вот именно, друг! — повысила голос Бланка. — Считаю предательством оставить его в беде. Мы не имеем такого права, иначе мы — ничтожное правительство, которое заслуживает только того, чтобы его разогнали! Я всё сказала. Не будем терять времени. Маршалам — не мешкая собирать людей! Первый, кто приведёт свой отряд к городским воротам, будет удостоен особой королевской милости.
Совет разошёлся так же быстро, как и собрался.
За короткий срок, так, что потом диву давались, собрали армию из рыцарей, крестьян и горожан. Все близлежащие города как один откликнулись на призыв правительства, магистраты всех коммун клялись защищать короля людьми и, если потребуется, деньгами. Не успели и глазом моргнуть, как у стен Парижа стояло огромное войско, уже поделённое маршалами и капитанами на тысячи, сотни и десятки. Все эти люди были обучены военному делу, это вменялось в обязанность каждому городу. Так повелел мудрый король Филипп Август, и его указ обратили в закон.
Одна особенность, которую нельзя обойти молчанием, наблюдалась в этом войске: всадников и пеших рыцарей здесь гораздо меньше, нежели вилланов и горожан; сознавая свою численность и сплочённость, простолюдины выглядели, пожалуй, даже более воинственно, нежели знать. Они, эти люди, были веселы, шумны и с вызовом глядели на восток, куда им предстояло идти. Были забыты все сплетни. Они шли защищать своего короля. Непосредственная опасность ему, конечно, не угрожала, но враг напал на державу и стал обижать её союзника — чем не повод если и не защищать короля в прямом смысле слова, то с оружием в руках выступать в защиту его друзей! И здесь во всей полноте народ явил свою национально-патриотическую силу, которой до сей поры не существовало.