И снова Бланка (впору назвать её воинствующей королевой) в который уже раз повела свою рать на врага, теперь уже англичанина, которого привёл на земли Франции неугомонный Пьер Моклерк. У неё была армия из рыцарей и хорошо подготовленных к военным действиям отрядов народного ополчения, присланных коммунами и всеми остальными городами королевского домена. Вновь шёл народ проливать кровь за своего короля, избранника Божьего. Шёл с желанием победить, изгнав англичан со своей земли. Шёл так же, как и при Филиппе Августе, с той разницей, что теперь ему предстояло не отбирать у врага территорию, а освобождать её от него. И потому дух патриотизма у людей, конечно же, был выше, если только он вообще имел место при короле Филиппе.
Узнав от своих разведчиков, что на Беллем идёт королевское войско, Моклерк не на шутку перепугался и велел тотчас стянуть к крепости все имеющиеся в его распоряжении силы. Гонцы бросились во всех направлениях исполнять приказ герцога.
Ричард был обеспокоен не меньше. Сколько он привёл с собой людей? Около тысячи. А сколько у Моклерка? Почти столько же. Прошло уже немало времени; за этот срок не один рыцарь нашёл свою смерть на землях Нормандии и Алансона. Выходит, у них едва ли наберётся две тысячи воинов, не считая жителей гарнизона. А у короля? Он задал этот вопрос матери.
— Велика ли численность королевского войска? — спросила Изабелла у гонца. — Сколько рыцарей, пехоты, есть ли осадные орудия? Ты должен был это разузнать.
— Ваша светлость, — ответил разведчик, — случалось ли вам видеть наводнение? Вода стремительно надвигается, заливает всё вокруг, не видно ей конца и нет от неё спасения. Какова численность войска, спрашиваете вы? Его глазом не объять. Много всадников и тьма-тьмущая пехоты. Есть и осадные орудия. С таким войском можно покорять целые страны, не то что крепости или города. Такую силу имел, вероятно, нормандский герцог Вильгельм, когда снаряжал свои корабли с целью покорить Англию.
Лазутчик умолк. Он передал то, что видел своими глазами.
Изабелла Ангулемская молчала, сидя в кресле с лицом, в которое не смогла бы вдохнуть жизнь сама Афродита, сколь благолепным ни казалось бы оно Пигмалиону[65].
Моклерк стиснул зубы и сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Взгляд его застыл, упёршись в зелёное сукно стола.
У Ричарда неожиданно запрыгали губы. Казалось, он силился что-то произнести, но слова не шли с губ. Глаза его расширились; встревоженный взгляд, задержавшись на вестнике, метнулся на герцога, перешёл к матери и остановился на ней в ожидании. И сам он точно обратился в статую, только пальцы рук, лежавших на коленях, мелко дрожали.
Изабелла поняла, что он ждёт, и уже знала: с этого момента её сын будет поступать так, как скажет его мать.
— Что же, герцог, — повернулась она к Моклерку, который к тому времени отпустил своего разведчика, — вы намерены и дальше заниматься грабежом и подвергать опасности жизни вашей людей и тех, что привёл мой сын? Или, подождав их, запрётесь в замке и станете держать оборону?
— А что посоветуете мне вы? — разлепил губы Моклерк, устремив на неё тяжёлый взгляд. — О, я догадываюсь. Даже не начиная сражения, вы рекомендуете мне выкинуть белый вымпел?
— Предпочитаете иной путь?
— Я буду драться.
Изабелла усмехнулась:
— Может ли ворона противостоять орлу?
— Вы советуете мне сложить оружие? Никогда! Повторяю, я буду сражаться до последнего.
— Вы будете сидеть в осаждённой крепости и умирать голодной смертью, как еретики в Тулузе.
— Я жду подкреплений. Я давно их жду! Ваш сын Генрих что-то не торопится завладеть Нормандией. Может быть, она ему не нужна?
— Нужна, но как умный стратег он прекрасно понимает всю бесплодность ваших Митридатовых войн[66].
— Выходит, он не придёт мне на помощь? Не высадится в Нанте?
— Как я могу это знать?
— Он обещал!
— Раз так, он выполнит своё обещание.
— Когда рухнут стены Беллема и крепость падёт, а мы с вами окажемся в плену?
— Что ж, вам не впервой, герцог, если припомнить ваши прежние выпады против нового правительства. Что касается меня, то я не собираюсь выставлять себя на посмешище перед кастильянкой, а тем более смотреть на небо сквозь решётку одной из камер Лувра. То же относится и к моему сыну. Надеюсь, вы меня понимаете?
Герцог сузил глаза:
— Собираетесь удрать? Но ведь ваш сын пришёл мне на помощь!
— От сумасшедших надо бежать, а не помогать им.
— Я не сумасшедший! Я борюсь с неугодной нам всем властью и хочу, чтобы мне помогали те, которым смена правительства принесёт не меньше выгод, чем мне самому.
— Вы предлагаете нам с сыном сидеть здесь и дожидаться, пока испанка закуёт нас в железные оковы? Нет, герцог. Одним прутом не переломить десяток прутьев, а коли так, то надо искать другие методы борьбы против опекунши.
— Кажется, вы уже прибегали к ним, с завидным упорством раз за разом возобновляя свои попытки. Насколько мне помнится, они не принесли ожидаемых результатов, так что вам нечем похвастать, мадам.
— Какой смысл нам оскорблять друг друга? Не лучше ли подумать о том, что следует предпринять?
— Что вы предлагаете?
— Вам? Убраться отсюда подобру-поздорову, пока ещё не поздно. Луврская тюрьма цепко держит свою добычу.
— А мои люди?
— Дождитесь их: вы должны сохранить войско.
— Но гарнизон! Ведь он останется с врагом один на один.
— Думаю, жители легко договорятся с осаждающими, ведь фактически всё, что вокруг Беллема, — владения короля.
— Незаконные владения, хотите вы сказать. Юридически акт сдачи этих территорий не оформлен.
— Испанка не отдаст их, и плевать ей на вашу законность. Её защищает Святой престол, вам этого мало? Только силой можно отобрать у неё эти земли, но поскольку речь об этом уже не идёт, то мы с сыном покидаем вас.
— Жители не сдадут крепости. Они не желают власти женщины над ними.
— У них не останется выбора. Она посадит сюда епископа, и он быстро приведёт население к повиновению существующей власти. А если они восстанут, придут рыцари и сожгут крепость, а её защитников вырежут всех до единого. Вам напомнить, как они проделали это в Безье?
— И всё-таки они будут сопротивляться.
— Вам какое до этого дело?
— Это моя крепость!
— Через пару недель, самое большее через месяц она уже не будет вашей. Корона вернёт себе камешек, выпавший из её зубца.
— Всё же я возглавлю оборону. В конце концов, я просто обязан это сделать. Что до сообщения разведчика, то у страха, как известно, глаза велики; возможно, опасность не так уж велика.
— А если его сообщение подтвердится? Крепость подвергнут осаде, и вам уже не удастся выбраться из кольца.
— В замке есть подземный ход. Он под донжоном, у пыточных камер. В полу две створки, стоит их открыть…
— Надеюсь, герцог, нам с сыном не придётся этим воспользоваться. Ужасно не люблю сырости и темноты. Но если наши люди не успеют вернуться и кастильянка нагрянет раньше них…
— Нам придётся оставить их на произвол судьбы и спасать свои жизни, — подхватил Ричард Гиеньский.
— Не думаю, что всё обстоит так уж мрачно, — сказала мать. — Мы будем ждать наших людей на берегу Сарты, у её истока. Разошлём гонцов. Как только все прибудут, спустимся на кораблях до Луары, оттуда — в Нант.
— А там недалеко уже и до моих владений, куда король не сунет носа, — бодрым голосом произнёс Ричард.
— В Нанте ему тоже делать нечего, это уже Бретань, — напомнила Изабелла. — Там мы будем дожидаться короля Генриха. Вместе и решим, что нам делать дальше. Всё зависит от того, какую армию он приведёт.
— Чёрт бы побрал этого булонского недоумка Филиппа, — проворчал Моклерк. — Будь он умнее, мы объединили бы наши силы, и едва ли после этого испанка смогла бы похвастать численным перевесом своего войска. Но он чересчур спесив, возжелал увидеть корону на своей голове! А ведь мы вместе хотели идти на Шампань. Вместо этого он угодил в булонскую тюрьму, которую зорко стережёт фламандец.
— Ему всегда не хватало ума, — коротко оценила деятельность Филиппа Строптивого бывшая английская королева. И прибавила напоследок: — Вам же, герцог, скажу одно: Беллем — подарок короля, иными словами — стеклянная крепость, и вам надлежало бы её беречь пуще глаза от малейших сотрясений, которые могли бы ей повредить. Вы же не уберегли её и сами разбили.
На этом закончилось короткое совещание в замке, обозначившее позицию каждого из его участников.
Глава 19. Конец беллемской башни
Войско выступило зимой 1229 года. Из тех, кто предан короне, не пришёл только Ферран Фландрский под тем предлогом, что следит за Филиппом Строптивым, не давая тому двинуть свою рать в спину королю. Так оно и было, и Ферран благодарил судьбу: напомним, что ему совсем не улыбалось выступать с оружием в руках против своего торгового компаньона. Бланка не настаивала, понимая и принимая позицию союзника.
Первые несколько дней похода было не особенно холодно, но после Монлери внезапно завьюжило. Вслед за этим ударили морозы. Озябшие, едва не закоченевшие, люди кое-как добрались до Шартра и стали лагерем в виду города. Разбили палатки, но они не спасали от стужи, даже несмотря на горящие вблизи костры. К тому же дул ветер, усиливая холод. Жалели лошадей. Из-за них вошли в город. Жителям пришлось потесниться в своих домах.
Ждали ослабления морозов. И оно наступило. Повеселев, люди выстроились в колонны, и войско снова двинулось вперёд, к Ножан-ле-Ротру. Ещё через несколько дней подошли к стенам Беллема и взяли крепость в кольцо. Окружённая круглыми башнями с бойницами и зубчатыми навершиями, она угрюмо молчала, застывшая, грозная и неприветливая.
Двое всадников подъехали к воротам и вручили послание герцогу Бретонскому. Во избежание напрасного кровопролития