Вскоре вся площадь была усеяна искалеченными и убитыми пришельцами, и тут те из них, что ещё оставались в живых, бросились удирать. Их догоняли и безжалостно убивали на месте, так что уйти удалось немногим; они тут же побежали к профессорам жаловаться на зверское избиение, которому подверглись со стороны горожан. Последние, закончив дело, довольные, делясь друг с другом рассказами о своих подвигах, оглядывали площадь и качали головами. Повсюду валялись мёртвые тела, ручьями текла кровь. Раненые подавали признаки жизни, стонали, пробовали уползти в ближайший переулок или скрыться в подворотне. Их тут же без сожаления приканчивали дубинками, ножами и топорами.
Наконец всё было кончено. Женщины, злобно рыча, пинали ногами трупы.
— Ишь, учиться они приехали! А сами лапают и насилуют наших дочерей! Находятся ещё дурочки, что выходят замуж за этих черноголовых. А им только того и надо — плодить в нашем городе таких же черномазых ублюдков!
— Слава Богу, отомстила я за свою дочь! — воскликнула жена рыбника с улицы мэтра Альберта. — Бедняжечка моя, еле дотащилась тогда домой, вся в крови.
— А я — за сестру! — подхватила супруга перчаточника. — Все мозги вышибла чёрному ироду за то, что они мою Мелисенду насиловали вчетвером. А ты, Пьеретта? — обратилась она к соседке, убитой горем женщине лет сорока. — Боже, как подумаю о том, что они зарезали твоего единственного сыночка Жака… И ведь за что?! Им не понравилось, как он на них посмотрел! Скоты! Мерзкое, вонючее южное отродье! Ну да отомстила ты, наконец. Видела я, как ты орудовала кухонным ножом, одному вспарывая живот, а другому вырывая сердце.
— Так им и надо, проклятым пришельцам, — подвела итог ещё одна кумушка, — авось не покажется больше на нашей площади ни одна чёрная борода!
Вперёд вышел мыловар.
— Нельзя оставлять здесь трупы. Сбросим их в реку, да и, как говорится, концы в воду. А вы, женщины, смойте кровь с булыжников.
Сказано — сделано. Прошло немногим больше часа, и все тела были сброшены в Сену. Чтобы не всплывали, резали животы.
На следующий день в приёмную королевы с резким протестом явились профессора всех кафедр Парижского университета. Бланке давно уже было известно о бесчинствах южной молодёжи на улицах Парижа; не желая обострять отношений с университетом, она не принимала решительных мер. Теперь, узнав о том, что произошло, она заявила мэтрам наук:
— А чего вы хотели? Или вам было не указано применять строжайшие меры к провинившимся? Ждали, пока горожане возьмутся за оружие? Вот и дождались.
— Убито много студентов из разных стран и городов, — стал жаловаться декан. — Среди них были подающие большие надежды молодые люди. Мы требуем, чтобы виновных подвергли суду и смертной казни.
— Вы требуете! — вскочил с места кардинал и, подойдя к декану, вперил в него жёсткий, немигающий взгляд. — Что же вы не призвали своих молодых людей к порядку? Почему не остановили их, когда они грабили бедную женщину; на последние монеты она купила еды и несла своим маленьким, умирающим с голода детям! Почему позволили изнасиловать юную девицу, единственного ребёнка её больного отца? Её нашли растерзанную и убитую близ своего дома, а её отец не перенёс этого горя и умер. А где вы были, когда они избили до смерти горожанина только за то, что он плюнул на улицу, по которой они прошли! А теперь вы пришли требовать, чтобы наказали тех, кто защищал от ваших подонков своих сестёр, жён, дочерей! Стыдитесь! Во что превратился ваш университет? В сборище насильников и убийц! Но Бог увидел это и наказал виновных руками созданий своих. Такова была Его воля! Смеет ли кто-либо из вас прекословить воле Божьей и указывать карающей деснице Его? Коли так, то не есть ли это еретические побуждения — то, что вы пытаетесь заступиться за богохульников, отрицающих учение Христа, ибо сказал Господь: «Будь краток и незлобен и не причиняй зла никому из людей, ибо есть создания Божии?»
Легат выступил в защиту горожан, и это никак не способствовало успеху миссии профессоров. Мало того, он обрушился на них с позиций Церкви! Это и вовсе загасило последние угольки их надежд. Заодно с ним и королева. Попробуй-ка, потягайся!
— Вы слышали? — обратилась Бланка к декану и профессорам. — Вам нужны ещё какие-нибудь убедительные доказательства виновности ваших студентов? Свершилось справедливое возмездие за их преступления! И знайте впредь: я никому не позволю обижать моих горожан, верных помощников в борьбе против врагов короны!
Делегаты переглянулись. Власть высказала своё мнение. Защиты искать не у кого. Разве что у Папы… Но не сам ли он в лице кардинала де Сент-Анжа только что обрушил на них громы и молнии?
Они покачали головами, думая каждый об одном и том же: не напрасно, стало быть, их студенты сочиняют скабрёзные куплеты и анекдоты в адрес королевы и кардинала. Единодушие налицо. Что ж, постель сближает, в какой-то степени даже роднит. Не местью ли их подопечным за их сальные песенки и стишки навеян вердикт легата и регентши?
Хмурые и недовольные, они ушли. В коридоре повстречали короля с охраной. Мелькнула смутная надежда. Чем чёрт не шутит? Король всё же! И пожаловались ему. Выслушав их, Людовик ответил:
— Разумеется, виновных в этом злодеянии следует строго наказать. Сколько студентов, вы говорите, было убито?
— Сорок, государь, и они подавали большие надежды…
— Тем не менее, как мне доложили, именно ваши студенты были виною столкновения на площади Мобер. Зачем они пытались изнасиловать дочь трактирщика, да ещё и на столе?
— О, сир, кто вам сказал? Уверяем вас, это невозможно, такого просто быть не могло.
— Мне сообщила об этом стража, делающая обход тех мест. А им рассказали очевидцы.
— Надо полагать, ваше величество, они, как всегда, преувеличили. Однако даже если это и так, то за такой проступок, думается, стоило наказать лишь одного, ну, может быть, двоих… Но ведь сорок молодых умных голов!
— Да, это многовато. По-видимому, народ очень обозлился на ваших учеников, как вы считаете? Смог бы разве он в противном случае осмелиться на такое душегубство? Однако, как бы там ни было, я поговорю об этом деле с моей матерью и с кардиналом. Уверен, они примут надлежащие меры. Прощайте, господа.
Профессора опустили головы.
Последствия конфликта оказались непредсказуемыми: преподаватели наук ушли из Парижа и разбрелись кто куда: в Тулузу, где Раймонд VII обещал открыть свой университет; в Нант, куда их давно уже приглашал герцог Бретани, и даже в Англию, где Генрих III недавно открыл Оксфордский университет. За ними ушли и студенты. Но большинство всё же предпочло не слишком отдаляться от Парижа, где имелись хорошие условия для жизни и получения образования: Рим должен был навести порядок и образумить королевскую власть. Ибо лишиться такого огромного богословского центра означало для короля потерю своего влияния и могущества.
И Рим вмешался, призвав к ответу королеву-мать. Что же это такое, в самом деле? Университет! Христианский институт, придающий авторитет монархии! Интеллектуальная столица христианского богословия — мечта Папы! Факультеты искусств, наук, теологии! Магистры, выходящие из стен университета, пополняли ряды высшего духовенства.
И вдруг — разом лишиться всего этого! Скандал, да и только.
Григорий IX писал легату, королеве и епископу Парижскому, требуя провести переговоры. Необходимо немедленно урегулировать это дело!
Бланка упорствовала. Кардинал попал между двух огней: желал угодить и королеве, и Папе. Епископ стоял за Рим.
Конфликт разгорался. Университет желал независимости и юридических привилегий; Бланка — авторитета и права блюсти порядок в городе.
И тут вмешался король. Ему уже четырнадцать лет, он воспитан в крайней набожности и страхе перед карой небес. Он встревожился: как бы Господь не упрекнул его в день Страшного суда и не отверг за то, что из его королевства исчезла учёность; это может пагубно отразиться на спасении его души. Он заплатил университету крупный штраф, возобновил привилегии и признал за магистрами и студентами право на забастовку, коли вновь разразится скандал и виновных не призовут к ответу. Кроме этого, он обязал горожан также заплатить штраф университету, возмещая моральный ущерб. Всё это — после буллы, присланной Папой. От себя же юный король заставил парижан принести клятву в том, что впредь они не станут причинять никаких огорчений представителям университета…
Так Людовик впервые проявил своеволие, не слушая мать и кардинала. Те не стали возражать — указание Рима!
Глава 22. Разменная монета
Изабелла не торопилась в Ангулем. Её деятельная натура не давала ей покоя. Примирение с королевской властью не входило в её планы (хотя и сыграло ей на руку, как скоро станет видно), и она сыпала бранью в адрес тех, кто поддался на эту акцию. Объяснялось это только одним: бароны отступили перед мощью, которую явила им новая власть. Её поддерживает, ей благоволит Рим. Ещё бы, крестоносцы бросили к его ногам мятежный Лангедок, а это новые епархии и десятки тысяч послушных Церкви христиан!
Помимо духовной стороны вопроса, королевская власть сильна войском, значительную часть которого составляют рыцари. Они пришли из Шампани и привёл их Тибо, верный союзник и защитник короны. Без него она не имела бы такой мощи, какую явила у стен Беллема. Шампань — правая рука Парижа; стоит её убрать, и он станет слаб и уязвим, как Антей, оторванный от земли.
Об этом и шёл разговор в замке герцога Бретонского в августе 1231 года. Собеседников двое — сам Моклерк и Изабелла Ангулемская. Её супруг выезжал на охоту, устраивал балы и пирушки; она тем временем плела сети новых козней.
— Графа Шампанского надлежит устранить, — стоя у окна, заявила она, в упор глядя на хозяина замка.
— Убить? — поднял на неё тяжёлый взгляд Моклерк.
Вскинув брови, Изабелла изобразила на лице улыбку.
— О чём вы, герцог? Кто здесь говорит об убийстве?