Смотрины кончились. Бароны отошли от стола. Молчали. В молчании таился вопрос. Значит, королева-мать. Пусть так. Но и при ней должен быть Королевский совет. И вопрос прозвучал:
— Кто же войдёт в совет? Кто станет советником королевы-матери и юного короля?
Архиепископ обвёл всех тяжёлым взглядом.
— Вы слышали текст завещания. Там ясно сказано: королевство и заботу о детях покойный король завещал друзьям своим и короны. Никто из вас не должен сомневаться в этих людях, когда прозвучат в этой зале их имена. Это епископ Санлиса и первый министр королевства отец Гёрен; второй министр Бартелеми де Ла Руа; советник маршал и шамбеллан Жан де Нель. Остальных назовёт её величество королева-мать.
Бланка поднялась с места и, гордо вздёрнув подбородок, объявила:
— Маршал граф де Монфор, коннетабль сир де Бурбон, архиепископы Санса и Буржа, епископы Нуайона, Шартра и Бове. Все названные люди, исключая духовных лиц, вольных в своих действиях, отныне будут жить в королевском дворце. Вероятно, к ним прибавятся ещё двое-трое. Прочие, не названные, остаются вассалами короны, готовыми в случае опасности встать на защиту границ нашего королевства.
— Нам хотелось бы знать решение нового правительства касательно двух узников Луврской крепости, — прозвучал вопрос, который у многих давно уже рвался с языка. Задал его сир де Блуа. — Помнится, покойный король Людовик обещал выпустить их. Теперь это должен сделать его сын. Я говорю «должен», потому что так повелось давно: при коронации обязательно отпускают заключённых на свободу. Это их право на помилование. Так поступает каждый новый монарх.
И в упор, с едва заметной усмешкой барон посмотрел на юного Людовика. Мальчик растерялся, покраснел и беспомощно поглядел на мать. Она тотчас «дала графу пощёчину»:
— Ввиду малолетства короля обращаться следует к его матери. Опекуншей являюсь я, и все вопросы решать мне! Запомните это и не допускайте в дальнейшем подобных оплошностей.
Сир де Блуа опустил глаза, сглотнул слюну, лицо пошло пятнами.
— Прошу простить, государыня, я, кажется, забылся.
— Не будем ссориться, сир де Блуа, но и не забывайтесь впредь. Что касается узников, то его величество не намерен нарушить традиции. Пленники будут отпущены на свободу, король даёт в этом своё слово.
Людовик поднял взгляд на мать и кивнул.
Рено Булонский так и не дождался свободы. Он умер в конце года, незадолго до Пасхи. Отныне графом Булони становился Филипп Строптивый, дядя юного короля, носивший этот титул, покуда Рено сидел в темнице. Этому дяде ещё Филиппом Августом и Людовиком VIII были пожалованы земли и замки, конфискованные у Рено в пользу короны сразу же после битвы при Бувине.
Ферран Фламандский (или Португальский, как его ещё называли по его происхождению) после уплаты выкупа был вскоре выпущен из тюрьмы. Он принёс оммаж новому королю.
— Так всё и было? — спросила Бланка у архиепископа, когда бароны покинули зал и с ней осталось только духовенство. — Король и в самом деле продиктовал такое завещание?
— Так это или нет, но ничто не посмеет оспаривать его подлинность, — тонко улыбнулся в ответ Готье Корню.
— Тем более, что всё это или почти всё было оглашено в присутствии знатных людей королевства, — прибавил бенедиктинец Готье, преданными глазами глядя на архиепископа.
— Мы рады, что воля покойного короля была исполнена, — смиренно молвил Жиро де Вильер и молитвенно сложил руки на груди. — Сам Господь защитил помазанника Своего от происков его врагов.
Гёрен, старый Гёрен, верный слуга трона вот уже 46 лет[11], усилил впечатление от сказанного:
— И служит сие, как и мы служим, грешные, к вящей славе Господней, на благо и процветание королевства Французского.
Глава 6. Этапы прошедшего пути
Оставшись одна, Бланка, в сопровождении Бильжо, направилась в свои покои. Войдя, подошла к окну и устремила взгляд вдаль, на правый берег Сены. Перед ней полуразрушенная каменная арка Пипина, родоначальника династии Каролингов, и всегда оживлённая улица Сен-Жермен Л’Оссеруа; она тянется от Шатле до Луврской башни. Дальше — сеть маленьких городских улиц, которых почти не видно из-за домов. За ними аббатство Святого Иннокентия с кладбищем, и фонтан, первый в Париже. Левее — рынок Ле Аль. Из начавших сгущаться сумерек взгляд выхватывает позорный столб, за ним, северо-восточнее, часовню Сен-Жак де Л’Опиталь и за ней ворота Сен-Дени. За городской стеной, детищем Филиппа Августа, видны вдалеке колокольня и шпили церквей и башен аббатства Сен-Лазар с его фермой и лечебницей. Это последнее, что может видеть глаз из королевского дворца в Сите, если не считать монастыря бенедиктинок слева, на холме Монмартр, и высоких башен Тампля — справа.
Бланка не смотрела ни влево, ни вправо. Плотно сжав губы и широко раскрыв глаза, застывшая, точно окаменевшая, глядела она прямо перед собой в серую даль, на чернеющие в этой дали башни аббатства. Мысли унесли её далеко, во времена её далёкого отрочества, когда ей было всего двенадцать лет…
1200 год. Сколько событий произошло тогда! С Франции был снят интердикт: Филипп Август признал наконец Ингеборгу своей женой; затем брак Изабеллы Ангулемской с королём Иоанном, похитившим невесту прямо из-под носа у жениха. Что же ещё произошло в этом году?.. Стена! Ограда вокруг Парижа по правому берегу Сены. Её закончили наконец. А вот и самое главное — брак с принцем Людовиком. Ему исполнилось тогда тринадцать. Как это было?.. Лёгкая улыбка тронула губы Бланки. Она стала вспоминать…
Инициатива исходила от Алиеноры, бабки юной Бланки. Она прибыла в Кастилию вместе с Гийомом, епископом Лизье; ему надлежало препроводить невесту в Нормандию. Не обошлось и без королевских послов, троих, тех, кому свёкор Филипп в особенности доверял.
Жизнь принцесс (а их было две) не отличалась разнообразием: целыми днями молитвы. Они просили Бога избавить Испанию от проклятых мусульман, которые затопили даже Гибралтар. Лишь под вечер девочкам позволяли послушать жонглёров и полюбоваться представлениями бродячих актёров. Прибытие посольства из Франции обрадовало принцесс: хоть какое-то разнообразие. Посмотреть на людей из другой страны, послушать их — и то радость! Одну из них должны были увезти в Нормандию, обе знали об этом. Похоже, старшую, — Бланка на два года моложе неё. Сестре будет вдвое горше, ведь теперь она останется одна.
Брак этот династический, а значит, важный. Английский и французский короли заключили мирный договор, одно из условий которого — это сватовство. Альфонс Кастильский, муж Элеоноры, дочери престарелой королевы-матери, не возражал: его дочь — королева Франции! Чем не удачный альянс?
Обеих сестёр привели и поставили рядом друг с дружкой. Смутившись и порозовев, девочки опустили глаза. Потом осторожно подняли взгляды. Нет, ничего, вовсе не страшные дяди, напротив, очень даже любопытно на них посмотреть.
Послы тоже их разглядывали, время от времени тихо переговариваясь между собой. Им больше, по-видимому, понравилась та, что старше. Волосы, конечно, у обеих — вороново крыло, глаза тоже — по два блестящих уголька. Но на этом сходство и кончалось. У первой, старшей, было добродушное, круглое лицо с чуть вздёрнутым носиком, с весёлыми, без конца бегающими туда-сюда глазами. На губах — лёгкая приветливая улыбка; пальцы рук, сложенных на животе, в беспрестанном движении. Лицо второй принцессы овальное, губы на нём поджаты, глаза холодно, не мигая, устремлены на послов. Нос тонкий, прямой, как стрела, волосы собраны на затылке в пучок. Руки — по швам, ни один пальчик не шелохнётся, словно принцесса стоит в строю по команде «смирно».
Одеты сёстры тоже по-разному. Старшая — в розовом платье с вызывающим квадратным вырезом на груди; шею украшает ожерелье из жемчуга. Кроме того, слева на платье приколота брошь в виде бабочки с распростёртыми широко в стороны алыми крыльями; в них также вкраплены жемчужины. В ушах у принцессы серьги — два сверкающих изумруда. На голове белая шапочка, украшенная разноцветными камешками. У сестры — ни жемчужин, ни камешков. Платье застёгнуто наглухо, на груди тоже брошь, но это не бабочка, а коричневый жук с раскинутыми в стороны лапками (не сосчитать, сколько их) и четырьмя маленькими рубинами на спине. Ворот платья блестит позолотой, а в ушах — по крупному аметисту в золотой оправе.
Роста принцессы одного, словно под общей планкой росли, да и стать у обеих одинакова — не худенькие и не полные. Глаза у первой чуть дальше от переносицы, чем следовало бы; у второй — наоборот, чуть ближе.
Послам приглянулась первая. За ней, собственно, они и приехали. Король с королевой сразу поняли, что дочь пришлась им по вкусу — ещё бы, ведь французы глаз с неё не сводят. Оба — отец и мать — переглянулись с улыбками: ну, кажется, удастся пристроить дочку, да ещё не куда-нибудь, а отдать в жёны французскому принцу, сыну Филиппа Августа, самого сильного и мудрого короля, как говорят о нём повсюду.
Осталось узнать имя. Послы уже радостно потирали руки: король будет доволен, а имя наверняка красивое, королевское, иначе и быть не может.
Несколько смутившись, король произнёс:
— Уррака.
У послов вытянулись лица, стёрлись улыбки с губ. Пресвятая Дева! Где это видано, чтобы у королевы Франции было такое имя! Да их на смех поднимут! Куда вы ездили, кого вы привезли? Люди будут хохотать до упаду, а потом станут высмеивать принцессу в своих стишках. А король — тот просто выставит их за дверь и отправит за другой принцессой… Кстати, как её зовут? Упаси Бог, если и тут имя времён Тутанхамона.
Альфонс Кастильский уже не смущался. Второе имя должно понравиться, он был уверен в этом. И назвал его:
— Бланка.
Вытягивание лиц прекратилось. На губах заиграли улыбки. Такую не стыдно привезти во Францию. Настоящее королевское имя! А что моложе, так это даже лучше — почти ровесники они с будущим женихом.