– Немного мешает решетка. Не находите?
– Мне не мешает.
В ответ баронесса проявила смирение:
– Вы тут хозяин. Я всего лишь гостья.
– На правах хозяина хочу знать: для чего вам это надо? – сказал Пушкин, закинув ногу на ногу и устроив на колене кольцо с ключом. – Фантазии про воровскую честь оставьте. В чем истинная причина? Нужна правда.
– Правда проста, – ответила она сразу, как будто подготовила ответ. – У каждого свой талант. Я умею управлять мужчинами, заставлять их делать то, что я хочу. Тем и зарабатываю на жизнь. Кто-то грубо убил, вероятно, моего клиента и забрал все, что должно было стать моим. На моей территории. Такие вещи нельзя прощать.
– Ради этого готовы сотрудничать с полицией?
Баронесса фыркнула.
– Вот еще! Я драгоценности получить хочу. А не того, кто их взял. Ну не убивать же мне его. А вы им займетесь.
– Мир воровской вас не пугает?
Она улыбнулась:
– Разве я похожа на ту, кто не может за себя постоять?
Даже за решеткой дама совсем не казалась беспомощной. Скорее наоборот.
– Сколько вам потребуется дней?
– От силы два, разделаюсь и уеду из Москвы, чтобы встречать Рождество. И больше не вернусь, обещаю!
– Куда отправитесь?
Ему погрозили пальчиком.
– К нашей сделке это не имеет отношения. Достаточно, что меня вы больше не увидите. Так что же?
Не вставая с места, Пушкин воткнул ключ в замок и дважды повернул. Дверцу баронесса открыла сама, вышла, величаво потягиваясь.
– Как хорошо на свободе, – сказала она, разминая плечи. – Быть в клетке – это так утомительно. Сделка заключена?
Пушкин не пожал протянутую ручку.
– Что вам нужно знать об убитом? – спросил он.
– Пока самые общие сведения.
– Некий Немировский Григорий Филиппович, из купцов, двадцати шести лет, владелец ломбарда, женат, детей нет. Домашнее прозвище Гри-Гри. Убит вчера около десяти вечера. Место убийства: «Славянский базар», второй этаж, номер четыре.
– Как его убили?
– На этот счет точные сведения будут несколько позже.
– Нож или револьвер? – деловито спросила она.
– Считайте, что его отравили.
– Это все, что можете сообщить?
– Некоторые мелочи для вас несущественны.
– А сколько пропало… драгоценностей?
– Немало. Приданое его жены.
Он почти не сомневался, что баронесса показала чуть больше, чем хотела: легкое движение бровей, которое выдает невольное удивление. Движение было мимолетным, но оно было.
– Вы его знаете? – спросил Пушкин.
– Если бы знала, то не стояла сейчас перед вами, – она умело владела собой, – а сбывала мои брильянты. Так по рукам?
Сделку даже с воровкой надо заключать по правилам. Пушкин встал и крепко, по-мужски, сжал ее пальцы. Баронессе было больно, она скривилась, но тут же улыбнулась.
– Даю вам сутки, – сказал он, не отпуская тонкую ладонь. – Не вздумайте делать глупости.
– Я теперь в вашей власти. – Она вырвала руку, но не стала растирать больное место. – Проводите до пролетки?
– Не желаете взглянуть на убитого?
Она проявила интерес:
– Покажите-покажите фото.
– Могу показать его тело. В морге Городского участка. Здесь близко.
Баронесса сморщилась:
– Фу! Не люблю смотреть на мертвых мужчин.
Настаивать Пушкин не стал. Вернул меховой полушубок, надеть не помог, ждал, пока она мучилась с рукавами, с застежками, потом пристраивала меховую шапочку с вуалью и, наконец, натянула кожаные тонкие перчатки, не по морозу. Они вышли на пустой Гнездниковский переулок. Только один извозчик ждал невдалеке. Пушкин свистнул и махнул ему. Пролетка подъехала. Баронесса забралась по ступенькам и уселась на промерзший диванчик.
– Когда ждать от вас вестей?
– Не позже завтрашнего утра, – ответила она, старательно улыбаясь.
– Прошу быть к девяти утра, без опозданий, – сказал он.
– Как прикажете, господин сыщик.
– Куда изволите, барыня? – спросил извозчик через ворот тулупа, в который был завернут, как в кокон.
– На Сухаревку… До завтра, Пушкин, – и она отвернулась.
Пролетка тронулась и покатила к Тверской.
Он надеялся, что она оглянется. Баронесса не оглянулась. Оставалось ждать вестей.
Ольга Петровна дожидалась, пока приказчик отпустит покупателя. В торговле покупатель глава, ему почет и уважение. Проводив до двери клиента, который купил набор столового серебра, заложенный по цене в пять раз меньшей, Катков изящно поклонился жене хозяина.
– Чрезвычайно рады-с вашему визиту! – сказал он, быстро соображая: надо ли сплетничать о странном появлении Виктора Немировского или доложить сперва хозяину. И счел за лучшее придержать язык за зубами.
– А вот мне тебя, Павлуша, порадовать нечем, – ответила Ольга Петровна. Вид ее был печальный, под глазами темные круги, сами глаза красные и заплаканные. Каткову стало не по себе.
– Да что ж стряслось-то? – спросил он заботливо.
– У тебя теперь новый хозяин.
Приказчик подумал, что дама выражается фигурально, образно.
– Как? Новый хозяин? Позвольте-с, но…
– Гри-Гри… Григорий Филиппович вчера ночью скончался. Ломбард переходит к Викоше… То есть Виктору Филипповичу…
Внешне Ольга Петровна была спокойна. Даже платочек не вынула. Все уже выплакала.
Смысл сказанного не сразу дошел до сознания. Катков не хотел принять правду, как проста она ни была.
– Но как же-с?.. – пробормотал он.
– Вот так бывает в жизни, Павлуша. Ты знаешь, у него было больное сердце. Оно не выдержало. Теперь у тебя новый хозяин. С чем тебя и поздравляю. Тебе волноваться не о чем, места не лишишься.
Катков не был готов к такому повороту. Его быстрый ум уже прикидывал, что будет. Будущее не внушало оптимизма. У него с Виктором Филипповичем отношения не сложились. А еще и утренний визит… Плохо дело, как бы не погнали…
– Да-да, благодарствуем, – пробормотал он и вовремя спохватился: – Прошу простить… Примите мои самые искренние…
Ольга Петровна показала, что не хочет принимать никаких соболезнований.
– Ты хороший человек, Павлуша. Хоть и жулик. Я зашла попрощаться с тобой, больше мне тут делать нечего, – и она легонько пошевелила пальчиками в знак расставания.
– Постойте!
Катков нагнулся под прилавок, из каких-то тайных глубин извлек сафьяновую коробочку и подвинул вдове. Он никогда бы не выдал хозяина. Но раз хозяина больше нет, то пусть сама разбирается.
– Что это?
– Извольте взглянуть.
Она приподняла крышечку. И долго смотрела на перстень.
– Как он к тебе попал?
Теперь предстояло самое трудное – рассказать правду. Катков прокашлялся, но храбрости это не сильно прибавило.
– Такое дело, Ольга Петровна…
– Павлуша, не тяни. Теперь можно говорить все.
– Конечно-с… Кх-эм… Оно так-с вышло… Кх-эм…
– Да говори уже: кто принес перстень?
Поезд стоял под парами. Отправлялся с Брестского вокзала до Смоленска через десять минут. Акаев в тулупе извозчика, нервно топтавшийся, указал на вагон второго класса. Жандарм, дежуривший на перроне, обещал не давать пока сигнала к отправлению.
Пушкин нарочно запрыгнул на подножку вагона третьего класса, с деревянными лавками и тяжким духом, прошел насквозь и остановился в тамбуре, чтобы осмотреться. В вагоне второго класса были мягкие диванчики для удобства чистой публики. Пассажиров было немного, большая часть мест пустовала. Мало найдется любителей трястись по зимней дороге. К тому же в вагоне было холодно, хорошо топили только в первом классе. Шапочка с вуалью маячила в самом конце, поближе к дальнему тамбуру и двери. Пушкин быстро прошел коридорчик и сел напротив.
Импульсивным движением баронесса вскочила, но сразу же села. Попытка была не столько глупой, сколько обреченной. Она улыбнулась, как побежденный, признающий поражение, и протянула сведенные кисти рук.
– Закуете в кандалы?
Дама была столь умна и сообразительна, что не спросила: «Как меня нашли?» Она поняла, что поспешила и толком не разглядела извозчика. А он так покорно свернул к Брестскому вокзалу, не торговался, не требовал больше за поездку. Упустила из виду…
– В этом нет смысла, – ответил Пушкин, вольно откинувшись на спинку диванчика. – Вас держит цепь куда более крепкая, чем французские браслеты.
– Поможете мне снять? – она чуть-чуть кокетничала.
– Я не смогу. Сможете только вы.
– Не люблю цепи. Особо когда не вижу их. Разве только ваша обида?
– Мне обижаться не на что. Я знал, что обманете меня. И принял меры.
Такая прямота была немного неожиданной. Если не сказать вызывающей. Если не сказать беспощадно оскорбительной. Баронесса стерпела. Даже губку не закусила.
– Выходит, вы, господин Пушкин, не такой, как все… мужчины.
– Абсолютно такой же.
– Тогда почему же…
– Хотите знать, почему на меня не действуют ваши чары? Я верю в разум и математику. Остальное меня не занимает.
Она улыбалась мужественно. Из последних сил.
– Теперь поведете в тюрьму?
– Значительно хуже.
– Что может быть хуже тюрьмы?
– Предоставлю вам свободу выбора…
Предложение было столь странным, что баронесса выдала себя:
– Это что же такое?
– Свобода выбора в вашем случае означает избрать наименьшее из зол, – ответил Пушкин. – Решение первое: вы уезжаете на этом поезде. Кстати, бежите только до Смоленска или дальше, в Варшаву? Ну, не важно. Вы уезжаете. Что произойдет дальше. Ваша фотография через считаные дни будет у каждого городового каждого крупного города империи. А в мелких городах вам делать нечего. Впрочем, и там скоро фотографии окажутся. У вас земля будет гореть под ногами.
– Почему? – быстро спросила она.
– Убийство в «Славянском базаре» мой начальник, господин Эфенбах, с радостью повесит на вас. Портье Сандалов ради того, чтобы сберечь место, даст на суде показания о чем угодно: хоть о том, что видел вас с ножом. Но и это не самое главное.