– Не нужны мне ваши деньги, верните перстень! – она хлопнула ладонью по прилавку, но тут же сменила тон: – Будьте так добры, господин приказчик. Или нужно заплатить за хранение вещи.
– Так мы бы с радостью! Так ведь у нас ломбард! Сразу на витрину ставим. Перстенек в заклад не изволили оставить? Деньги сразу пожелали? Ну, так изволите получить. Вещь оказалась популярной: первый покупатель после вас взял. Жаль, мало запросил, прогадал-с…
– Кому продали перстень?
– Да кто же его знает! – Катков развел руками. – Нам имена без надобности. Расчет извольте получить.
Агата не ответила, пребывая в раздумьях.
Между тем Катков отсчитал десяток красных купюр. Одна показалась сомнительной. Пробурчав, он побежал к двери, выставил бумажку на мороз и посмотрел на нее под ярким светом лампы, расположенной у порога.
– Все в полном порядке, прошу пересчитать…
К стопке ассигнаций Агата не прикоснулась. Она не знала, что теперь делать. На звякнувший колокольчик не обратила внимания. И только когда приказчик резко попятился, поняла, что происходит неладное. Она обернулась. Дорогу преграждала пара городовых, смотревших без снисхождения.
– В чем дело? – строго спросила Агата.
– Извольте проследовать в участок, – ответил тот, что повыше.
Она еще старалась выиграть время, надеясь на какое-то чудо.
– По какому праву?
– Там разберутся.
– Я… Я работаю на сыскную полицию! – сама не ожидая от себя такого, выпалила Агата.
Городовые усмехнулись:
– Оно и видно.
– Вы не смеете… Не смеете меня задерживать… Я помогаю самому господину Пушкину!
– Он предупредил, что врать будете, – сказал городовой, мягко беря ее за локоть.
Привычка оказалась сильнее. Агата выдернула руку и кинулась к улице, надеясь, что молодая прыть выручит, что городовые в шинелях и с шашками на боку неповоротливы и что вообще мужчины соображают туго.
У нее почти получилось. Она была в шаге от спасительного порожка, оставалось только выскочить в дверь. Дальше – ночь, переулок и быстрый бег, который никогда не подводил. Спасение было рядом. Только руку протяни. Агата изо всей силы ударила в дверь, стекло жалобно застонало под хрип колокольчика. В лицо ударил мороз. Еще рывок, чтобы захлопнуть дверь перед носом городовых, и дальше не поймать. Оставалось совсем чуть-чуть…
Опыт нашептывал: если заваруха началась, то так и пойдет, пока не закончится. После обнаружения тела в четвертом номере вчера ночью, после суматохи, что случилась нынче, хорошего ждать не приходилось. Сандалов был уверен, что случится еще что-то. Оно и случилось. Чиновник сыскной полиции вид имел такой, будто неприятности витали у него за спиной. Как змеи у медузы Горгоны. Сандалов был беззащитен перед змеями. Щит его состоял из почтительной улыбки. Даже в невинной просьбе сыщика ему показалась скрытая угроза.
Тем не менее он аккуратно развернул книгу регистрации гостей, предоставив ее в полное распоряжение чиновника. Нормальный человек водил бы по строчкам записей пальцем. Но чиновник сыска молча уставился в страницу, только глаза бегают.
– Номер перед заездом гостя тщательно убирают?
– Как иначе?! – поразился портье. – У нас гостиница первого разряда. «Славянский базар» – это имя!
– Мне нужны подробности.
– Каждую пылинку сметают. Ни соринки не пропустят! Перины взбивают, подоконники протирают, да что там…
– Складки штор?
– Непременным образом! Чистота и порядок исключительные.
– Где этот номер? – вдруг спросил Пушкин, указав пальцем на запись.
Сандалов так хорошо знал свою книгу, что мог читать вверх ногами.
– На втором этаже.
– В том же коридоре, где и четвертый номер?
– Именно так, в самом конце.
– Гостей записываете сразу, в день приезда?
Портье выразил недоумение.
– Как же иначе?! У нас все строго, извольте заметить…
– Господин этот прибыл девятнадцатого декабря, днем…
Пришлось чуть сощуриться, глаза уже не те, и склонить голову.
– Совершенно верно, – ответил Сандалов, присмотревшись к записи.
– Когда выехал из гостиницы?
– Как можете видеть: росписи о выезде нет. Господин проживает. Оплачено вперед на неделю.
– Частый гость у вас?
– Первый раз, – ответил Сандалов и на всякий случай прочел фамилию: – Немировский Виктор Филиппович. Нет, не наш завсегдатай.
Сандалову жестом указали отодвинуться, чтобы не загораживал ячейку с ключами. Ключ от двенадцатого номера был на месте.
– Когда господин Немировский ушел?
– Да разве возможно за всеми уследить! – искренне ответил Сандалов. Тем более гость неприметный, особых пожеланий не высказывал. – Человек свободный, может делать что хочет.
Господин из сыска снова уставился в книгу.
– Не могу найти, кто живет в соседнем с четвертым номере, – сказал он.
Еще бы мог! Тут помнить надо или всю книгу внимательно изучить.
– Сеньор Альфонс Коччини, – ответил Сандалов так, будто речь шла о коронованной персоне. – Известный фокусник, выступает с гастролью в театре Мошнина, мировая знаменитость, можно сказать. Все нашу гостиницу знают и ценят.
Кажется, на Пушкина громкое имя не произвело никакого впечатления.
– Когда приехал? – только и спросил он.
– С месяц назад, как раз под начало выступлений. Газеты пишут: изумительное представление. Особо отмечают фокус с исчезновением.
К рассказу портье интерес не проявили. Господин снова уткнулся в книгу, как ястреб, что выискивает добычу. Сандалов убедился, что человек этот дурно воспитан, мрачен. И подъехать к нему будет трудно, если вообще возможно. Неприятная, холодная личность, будто не свой, не московский.
– Прибыл девятнадцатого декабря… Алоизий Кульбах, – прочел неприятный господин вслух. – Германский подданный?
Сандалов оказался в ситуации, когда нужно было выбирать между честью портье, который не должен разглашать сведения о постояльцах, и шансом угодить в участок. Фактически выбора не имелось.
– Только между нами, – просительно сообщил он. – Дело в том… Дело в том, что это не совсем простой постоялец.
– В чем его сложность?
– Известный медиум. Знаменитость. Он не совсем германский подданный… Вернее, совсем не подданный, но просил записать так, чтобы не раскрывать инкогнито. Творческая натура, имеет дело с миром духов.
Судя по записи, известная в мире духов личность проживала в номере восемь.
– Тоже на втором этаже? – спросил Пушкин.
Сандалов подтвердил.
– Как его настоящее имя?
Оглянувшись, портье дал знак приблизиться. Имя было названо Пушкину шепотом, самое что ни на есть отечественное, провинциальное имя. С подобным духи и общаться не пожелают. Алоизий Кульбах – это другое дело.
– Ключи на месте, господа в отлучке, – сказал Пушкин, еще раз взглянув на ключницу. – Тогда займемся вами, господин портье.
Сандалов сглотнул ежовый ком и улыбнулся. Кажется, начиналось самое неприятное. Но судьба или удача, кто знает, явно были на его стороне. Парадная дверь распахнулась, впуская городового. Служивый так спешил, что запыхался. С ночной темноты прищурился, но сразу заметил того, кого искал. Подбежал к Пушкину и чуть взмахнул рукой, изображая отдание чести.
– Взяли! – облегченно выдохнул он. – В участке сидит.
– Еще вернемся к нашей беседе, – пообещал Пушкин портье и поспешил за городовым.
Пытка не отменялась, только откладывалась. Сандалов это понял. И еще понял, чутьем портье, что Пушкин оставил его не просто так.
Около дома виднелась одинокая фигура. Ольга Петровна отпустила извозчика, дошла по утоптанному снегу до забора.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
Виктор Филиппович был трезв и сильно промерз. Прятал руки в пальто и топтался на месте.
– Зайдем в дом, – глухо сказал он.
Пройдя по саду, спавшему под снежными холмами, Ольга Петровна открыла дверь ключом и посторонилась.
– Теперь это твой дом, Викоша, заходи как хозяин.
– Ольга, прошу тебя, не время и не место глупостям.
Тем не менее Викоша прошел первым, скинул пальто в сенях. Ольга Петровна оставила на вешалке полушубок, зажгла в гостиной подсвечники. Стало светлей.
Сидя на стуле, Викоша покачивался, обхватив себя руками.
– Тебе холодно? – спросила она. – Растопить печь?
– Оставь… Пустяки… Сядь, – Викоша не замечал, что отдает приказания.
Ольга Петровна подчинилась.
– Я в твоей власти.
– Не надо, прошу тебя, – он протянул ладонь, на которой виднелся мятый комок бумаги. – Прочти…
– Что это?
– Говорю, прочти.
Она с опаской прикоснулась к бумаге и развернула кончиками пальцев.
– Конверт? Без адреса?
– Внутри.
Из смятого конверта выудила полоску бумаги, смятую. Развернула и прочла строчку.
– Почерк Гри-Гри. Откуда это у тебя?
Викоша посмотрел исподлобья.
– Зачем ты это прислала?
Ольга Петровна отшвырнула конверт и записку.
– Ты с ума сошел! Мне не хватало еще шутки шутить? С чего ты взял, что я?
– Больше некому.
– Викоша, ты пьян? Говоришь какую-то невероятную чушь.
– Это не чушь, Оля. Это письмо мне принесли в контору сегодня утром. Понимаешь? Сегодня утром.
– Ты хочешь сказать, что… – она зажала рот ладошкой и не смогла больше ничего сказать. Глаза ее расширились.
Викоша нагнулся и сгреб с пола помятую записку с конвертом.
– Значит, не твоя шутка, – сказал он. – Очень жаль. Была надежда…
Ольга Петровна вскочила и подбежала к окну, как будто хотела открыть его и надышаться морозным воздухом. И вдруг резко обернулась.
– Ответь мне: что ты должен закончить?
– Налей водки, – обреченно ответил он.
– Что вы натворили с Гри-Гри?! Ради чего он погиб?! С чем вы заигрались?! Вас же предупреждали, просили! Что вы наделали?! – кричала Ольга Петровна истерически.
– Оля, успокойся… Сделанного не вернуть… Дай мне выпить…