– Вскорости! Непременно! Сядет так, что не встанет! Уже сели ей на след!
– Сели? – переспросил Власовский, чувствуя приятную отходчивость после разгрома. – Надежно сели?
– Уж как держим! Сам Пушкин по следу идет. И день идет, и ночь идет, никуда она не денется. Деться ей некуда из наших оков!
– Силков, – поправил его обер-полицмейстер. Оковы были припасены для других целей, государственных. – Не упустите?
– Куда ей там деваться! – строго ответил Михаил Аркадьевич. – Поймаем как миленькую. Мои соколы уже кружат над ней.
– Смотри у меня, Аркадич, – Власовский погрозил властным кулаком. – Чтоб не подвел! Слышишь?! Утрем нос столице?!
– Еще как утрем! – спокойнейшим образом ответил Эфенбах. – Утрем, и носом не успеет повести.
В целом обер-полицмейстер был доволен. И хоть начальник сыска плутал в словах, как в березах, но дело свое знает. Скоро, скоро Королева попадет в его лапы. Будет о чем доложить в столицу. А что на этот счет подумал Михаил Аркадьевич, лучше не вызнавать. Мало ли чего. Общение с начальством – это искусство. Которому учит жизнь. Иногда больно, а иногда – как придется. Свои уроки Эфенбах выучил накрепко.
Дверь номера была раскрыта. Коридорный Екимов поклонился и стремительно исчез. Заходить первым гость не желал. Наоборот, жался к стене, всем видом показывая, что не тронется с места, даже если его потащат на аркане. Пушкин снова предложил войти. Немировский, будто не услышав, упрямо разглядывал ковер коридора гостиницы.
– В чем дело, Виктор Филиппович?
Немировский отодвинулся по стенке на полшага.
– Что это… Зачем… Куда мы пришли? – бормотал он.
– Номер четвертый, в котором убили своего брата, – ответил Пушкин. – Чтобы посадить вас под арест, необходимо составить протокол на месте преступления. Покажите, где именно и как убивали Григория Филипповича, запишем ваше признание, и считайте, что схлопотали пять лет каторги.
– Как пять лет? – оторопело спросил Немировский.
– Может, восемь. Как присяжные сочтут. Будет у вас хороший адвокат, докажет, что находились в беспамятстве, или найдет важную причину убийства, так, может, и двумя годами обойдется. Присяжные будут наши, московские, вас многие знают. Кому-то, быть может, кредит давали под грабительский процент. Тоже вспомнится.
Виктор Филиппович сделал движение, будто ноги сами собой решили бежать, но тело не позволило. И он остался на месте. Только крепче вжался в стену.
– Нет… Нет… Невозможно…
– Вы как думали, когда признание делали? Хотели отсидеться в камере до срока, когда проклятие вашего рода закончится, а потом заявить, что ошиблись, спьяну сболтнули лишнего, и выйти на свободу? Разве не так?
Немировский пробурчал что-то жалостно-невнятное.
– С полицией шутки плохи, – продолжил Пушкин, поглядывая внутрь номера. – Дело заведено – до суда надо довести. Наша служба какая: собрать доказательства, а там пусть судебный следователь разбирается.
– Так ведь… Дела-то нет еще…
– Пока нет, – безжалостно уточнил Пушкин. – Осмотрим место преступления – будет.
Братоубийца зажмурился так, что из глаз могли брызнуть слезы.
– Простите меня… Простите… Страх попутал, такой страх, что жить не могу.
– Мстительного призрака испугались?
– За что мне мука эта?
Странно было видеть посреди освещенного коридора лучшей московской гостиницы молодого мужчину, пусть и со следами запоя на лице, хорошо одетого, не глупого, владеющего кредитной конторой, который мелко рыдал и трясся от страха перед привидением. Странно, но это происходило на самом деле.
– Виктор Филиппович, соберитесь с силами, – строго сказал Пушкин. – Возьмите себя в руки. Если не хотите, чтобы я дал ход делу, а вы дорого заплатили за вашу глупость, извольте помогать.
Жалобно всхлипнув, Немировский вытер рукавом пальто покрасневшие глаза.
– Простите. Силы кончились.
Пушкин жестом указал войти в номер.
С трудом оторвав себя от стены, Немировский двинулся в проем двери, как жертва, которую отправили на съедение дракону. Он с трудом перешагнул порог, сделал шаг внутрь и отпрянул, прижавшись к портьере, оформлявшей вход. Пушкин вошел следом и захлопнул дверь. От резкого звука Немировский вздрогнул и схватился за сердце. Страх держал его на коротком поводке. Он рассматривал номер – все, что попадалось на глаза, только больше пугало.
– Ч-ч… что это? – запинаясь, проговорил он, указывая на меловой пентакль на полу. Огарок черной свечи еще стоял на полу. Прочие были снесены суматохой, когда приводили в чувство Кирьякова.
– Именно это хотел у вас спросить, – ответил Пушкин.
– Я… Откуда я… Не знаю… Не понимаю, – язык плохо слушался Немировского. В таком состоянии толку от него было мало.
Пушкин зашел в меловой круг, показывая беспомощность и колдовских чар, и родовых проклятий, и всяких призраков. Беспомощность перед разумом. И математикой. Ну и сыскной полицией, разумеется.
– Ваш брат, Григорий Филиппович, провел здесь ритуал, – сказал Пушкин, оглядываясь и невольно проверяя: не появилось ли чего-то нового.
Твердость и спокойствие чиновника полиции оказали целительное действие. Виктор Филиппович немного успокоился. Взгляд его стал осмысленным.
– Ритуал? Какой ритуал?
– Ритуал снятия проклятий. По методике средневековых магов. Нарисовал мелом пентакль, разместил по концам лучей каббалистические символы и черные свечи. Зарезал петуха и выпустил его кровь. Сам же был в кальсонах и сорочке в центре пентакля на коленях.
– Гриша?! – проговорил Виктор Филиппович с таким изумлением, будто не ждал от брата подобной лихости. – Он сам все это сделал? Петуха зарезал?
– Не похоже на привычки вашего брата?
Немировский окончательно оправился. Страх был побежден. Он сделал несколько шагов к пентаклю, но не решился пересечь меловую черту.
– Гришка крови боялся, не то что петуха зарезать. Значит, провел все-таки ритуал. Решился…
– Намекал вам на это или говорил прямо?
– Говорил, что нашел средство избежать проклятия. Научился ворожить или что-то такое. Я не верил, думал, просто так болтает. А он… Какой молодец. – Тут Виктору Филипповичу в голову пришла мысль, которая стала для него откровением. – Позвольте, но если Гриша провел ритуал, выходит, проклятие снято? Почему же мне записка от него пришла?
На такие вопросы сыскная полиция отвечать не может.
– Ваш брат не говорил, что ему кто-то обещал помощь в магии?
Виктор Филиппович отрицательно мотнул головой.
– Не знаю, Гриша ничего толком не говорил, все намеками.
– Намеки на конкретную личность?
– Не знаю. Ничего не знаю…
– Кто из знакомых вашего брата имеет инициалы «А.К.»?
Тяжелой голове нелегко справляться с работой мысли. Немировский тужился. Но так никого и не смог вспомнить.
– Не припомню таких людей, никто не подходит. Чем вызван ваш интерес?
– Вечером девятнадцатого декабря у Григория Филипповича была назначена встреча с господином, носящим эти инициалы.
– Господин Пушкин, позволите вопрос не из любопытства?
Ему позволили.
– Отчего же Гришка умер? Не справился с… с призраком?
Из спальни раздался звук, будто треснула половица. Или сломалась сухая ветка. Немировский охнул и схватился руками за шею, словно невидимые руки душили его. Страх вернулся с новой силой.
В счастливую случайность Пушкин не верил: застукать убийцу, который прятался за кроватью и случайно выдал себя, – так не бывает. Но проверить надо. Он вынул из кармана револьвер Немировского и вошел в спальню. Постельное белье и трюмо были не тронуты. Заглянул в платяной шкаф и на всякий случай под кровать. Призрака не было. Делать здесь было нечего.
Немировский от напряжения кусал кулак.
– Кто там? – сдавленно проговорил он.
– Старая древесина, треск рассыхающейся мебели, – ответил Пушкин, пряча оружие, и продолжил как ни в чем не бывало: – Хотели знать, отчего умер ваш брат?
– Да, да… Конечно.
– Его отравили.
Виктор Филиппович ждал, что будет продолжение, но оно не последовало.
– Как отравили? – растерянно проговорил он.
– Дали лекарство, которое ему категорически запретил врач.
– Дигиталис?! Но это глупость! – Немировский откровенно возмутился. – Все прекрасно знали, что ему запрещен дигиталис. И сам он никогда бы не прикоснулся. Этого не может быть.
– Факт отравления установлен доктором Городского участка. Ваш брат выпил огромную порцию лекарства.
Немировский растерянно развел руками.
– Но как?! Зачем?! Откуда у него взялся дигиталис?!
– Эти вопросы не будем обсуждать, – сказал Пушкин. – Сейчас важнее другой: почему вы так боялись этого номера?
Ударение на «вы» было сделано слишком явно. Виктор Филиппович опять попал в затруднительное положение.
– Должны знать, что тут произошло, – ответил он, подбирая слова.
– Я – знаю. Откуда вы знаете, что здесь двадцать лет назад ваш отец убил цыганку?
– Так ведь… Это же… Давно… Известно…
– Иными словами, ваш отец рассказывал детям об убийстве, хвастался им и даже точно указывал номер в «Славянском базаре»? Как же так? Вроде бы семья узнала о семейном проклятии два месяца назад?
Виктор Филиппович понял, что попал в западню.
– Отец ни словом не обмолвился, – проговорил он. – Мы узнали про эту историю из письма, что Гришка раскопал.
– Там был указан точный номер гостиницы?
– Нет… Разумеется… Нет…
– Тогда откуда знаете его?
Вот теперь приперли окончательно. Деваться некуда.
– Гришка рассказал.
– А ему откуда стало известно?
– Не знаю. Слово чести – не знаю! – Немировский даже приложил ладонь к сердцу. – А я не подумал уточнить. Говорил: четвертый нумер, самый лучший в «Славянском базаре». Где все началось, там все и кончится.
– Знали, что Григорий Филиппович был здесь в ночь с воскресенья на понедельник?
– Нет! – чуть не выкрикнул Виктор Филиппович. – Не знал! А если бы знал… Он на утро праздничный завтрак назначил. И не пришел…