– А, доставили, очень хорошо, – проговорил он. – Благодарю, господа, дальше я сам.
Цепко сжав локоть дамы, он рывком повернул ее к себе. Агата потеряла равновесие, но устояла, Лелюхин успел подставить ей ладонь.
– Счастлив видеть, баронесса, – сказал ротмистр, давя взглядом. – Жаль, что без французских браслетов[12]. Или кандалов. Это мы быстро исправим.
Агата ласково улыбнулась и чуть склонила голову, чтобы зимняя шапочка оказалась перед его лицом. Она резко присела, всем телом давя на руку жандарма. Ротмистр не смог удержать захват с прежней силой. Этого было достаточно. Агата дернула руку и оказалась свободной. Следующим движением выпрямилась, как пружина, и ринулась в узкий проход между столом и ротмистром. И у нее все бы получилось, она почти пересекла невидимую линию, за которой уже не достать. Дальше – у кого ноги проворней. Если только ротмистр не станет стрелять. Агата устремилась к спасению, как вдруг зацепилась за что-то и со всего размаха рухнула на пол. Ротмистр прыгнул ей на спину, прижал коленом и завернул руку с такой силой, что хрустнуло. Агата не издала ни звука. И не шевелилась. Ей было так больно, что все силы ушли на то, чтобы не закричать.
Ротмистр дело знал. Защелкнул на запястьях браслеты, рывком поставил на ноги. Агата обмякла, не сопротивлялась.
– Будешь знать, как красть фамильные драгоценности, – в самое ухо прошептал ей ротмистр и обернулся: – Благодарю за помощь, господин чиновник.
Кирьяков сделал вид, что к нему это не относится. Будто не он сделал подножку, будто сама удача отвернулась от ловкой дамы.
– У вас имеется хоть какая-то камера?
– На нашем этаже закуток отгорожен, – заторопился Кирьяков. – Позвольте, провожу.
Ротмистр подтолкнул Агату. Она пошла безропотно. Кирьяков забежал перед ними, как будто указывал дорогу в глухом лесу, а не в полицейском доме.
Лелюхин машинально перекинул листок адресного каталога.
– Бедный Алёша, бедный Пушкин, – пробормотал он. – Попал ты в переплет.
Вокруг было пусто. Но кто знает, какие уши бывают у стен.
Снег, выпавший ночью, припорошил сад и дорожку. Следы Пушкина были первыми. Дверь открыли так быстро, будто Ирина Петровна ждала в сенях. Она тревожно всматривалась, не пуская дальше порога. Глаза проплаканы.
– Что… Что с Викошей? – проговорила она, сжимая на груди руки.
Пушкин заверил, что никаких сведений о ее супруге нет: ни дурных, ни хороших. Ирина Петровна пригласила в дом. Она провела в гостиную, позволила выбирать стул самому и отошла к окну, не задернутому шторами. Она всматривалась в белую чистоту сада, как смотрит женщина, которая ждет с тревогой.
– Почему решили, что с Виктором Филипповичем что-то случилось? – спросил Пушкин, оглядывая комнату и особенно буфет, на котором отчетливо виднелся свежий след от удара. В остальном гостиная идеально убрана.
– Вчера под вечер… Викоша схватил револьвер, подарок отца, патроны и убежал… Ни я, ни Ольга не смогли его остановить. До сих пор не вернулся… Я не знаю, что с ним, где он… Это невыносимые страдания.
– Вновь желаете сделать заявление о пропаже мужа?
Ирина обернулась, будто ища поддержку, отошла к другому окну и снова отвернулась.
– Не знаю… Это выглядит смешно: жена просит полицию найти пьяницу мужа, которому на нее, в сущности, наплевать… Нет, не надо… Буду терпеть, сколько смогу… И ждать… Ждать… Ничего другого мне не остается… Вам, мужчинам, не понять, какая это пытка – вот так ждать.
Пушкин слушал внимательно, но страдающую женщину не утешил. Довольно свободно закинул ногу на ногу.
– В поведении вашего мужа было что-то странное?
– Викоша… – начала она и не договорила. – Я уже перестала понимать, где у него заканчивается пьяный бред.
– Что такого странного он говорил?
– Про какое-то «а-ка»… Вдруг вскочил, ударил себя по лбу, словно разгадал загадку… Потом за патронами побежал. И все приговаривал: «Где все началось, там все и кончится»… Вел себя как безумный.
– Не предполагаете, о чем шла речь? – спросил Пушкин, поглядывая на скатерть, чистую и гладкую.
– И знать не хочу, – ответила Ирина, не отрываясь от окна.
– Куда Виктор Филиппович мог пойти на ночь глядя?
– Куда угодно… Хоть к любовнице…
– Так спокойно об этом говорите?
Ирина Петровна подошла к столу и села напротив него.
– Я готова ко всему, – проговорила она спокойно. – Знаю, что у него кто-то есть, другая женщина, роман или что-то в этом роде. Но мне непозволительно ревновать.
– В таком случае позвольте один вопрос, – сказал Пушкин, стряхнув незаметную пылинку с колена. – Не могли бы описать призрака, который преследовал Виктора Филипповича?
Его одарили взглядом, которым награждают сумасшедших. Или зарвавшихся наглецов. Что, в сущности, одно и то же.
– Смеетесь надо мной, господин Пушкин?
Он вынул черный блокнот, раскрыл и приготовил карандаш.
– Не было такого намерения, госпожа Немировская. Я бы хотел получить описание привидения.
Ирина сделал резкое движение, как будто хотела выставить его вон, но сумела взять себя в руки и отошла к буфету, прислонившись спиной.
– Как это возможно?! Это дух… Бестелесное… Необъяснимое…
– Вы же его видели?
– Да! Видела! – выкрикнула она.
– Значит, можете описать, – деловито сказал Пушкин.
– Это… Это… Невозможно… У него нет лица… Это что-то такое бесформенное, от чего кровь стынет в жилах…
– Какого цвета?
Она не поняла вопрос.
– Какого цвета был призрак? – уточнил Пушкин, по-игрывая карандашом над пустым листом. – Черный? Белый? Кровавый? Зеленый?
– Скорее… прозрачный…
– Что так пугало вас и Виктора Филипповича в прозрачном духе?
– Не могу объяснить словами… Это не поддается словам. Не желаю вам когда-нибудь увидеть нечто подобное.
Блокнот вернулся в карман. Пушкин встал, показывая, что визит его окончен.
– Кстати, хотел спросить: отчего ваша сестра, Марина Петровна, надела траур?
– Мы по-прежнему очень близки, – ответила Ирина. – Ольгино горе – это наше горе. Я и Мариша не могли поступить иначе.
Зазвенел дверной колокольчик. Ирина Петровна бросилась с такой прытью, будто Пушкин намеревался опередить. Из сеней раздавался шорох снимаемой одежды, за которым трудно было различить шепот. Пушкин не пытался вслушиваться. Женщины имеют такое свойство, что при первых секундах встречи должны насплетничать все самое важное. И неважное. Можно не сомневаться, Ирина рассказывает о госте.
Она вернулась с Ольгой, прячась за сестру и держа ее за руку.
– Господин Пушкин, рада вас видеть, – сказала Ольга с легким поклоном. – Что вас привело в такой ранний час?
Пушкин не утруждал себя ответной вежливостью.
– Хотел узнать у вашей сестры, как выглядел призрак семьи Немировских.
Ольга Петровна не поверила и переглянулась с Ириной.
– Что за странная выдумка?
– Проверка факта. Если призрак пугал вашего покойного мужа, пугал вас, вашу сестру и Виктора Филипповича, мне бы хотелось знать, что в нем было такого ужасного. На кого или что он был похож? Вот вы можете описать?
Ольга Петровна подтянула к себе сестру, как будто сама нуждалась в помощи.
– Но это… Это невозможно, – наконец проговорила она.
– Почему?
– Но ведь это призрак… Нечто бесформенное, от которого исходит ужас… Там не было лица…
– И я о том же, – быстро вставила Ирина.
– На цыганку не было похоже?
– Конечно, нет… Он… Оно ни на что не похоже… Без глаз, но смотрит на тебя… Мороз по коже…
– Кстати, не припомните, как звали цыганку, которую убил отец ваших мужей?
– Не знаю. – Ольга Петровна обернулась к сестре, но та отрицательно мотнула головой.
– В письме про семейное проклятие, которое нашел Григорий Филиппович, ее имя не называлось?
– Ни слова об этом.
Пушкин сделал шаг к двери, чтобы покинуть не очень гостеприимный дом, и остановился.
– Ирина Петровна сообщила, что вчера вечером Виктор Филиппович упоминал что-то про место, где все началось и должно кончиться… – начал он.
– Я была с Ириной, когда он вернулся, – сказала Ольга Петровна.
– Не могли бы пояснить, о чем шла речь?
Она молчала, задумавшись. Взгляд ее блуждал, как будто смотрела глубоко в себя.
– Боюсь подумать о самом страшном, – наконец ответила она.
– О чем же?
– Быть может, Викоша решил отправиться по следам Гри-Гри.
Ирина издала возглас, более похожий на стон.
– Это логично, – сказал Пушкин. – Если взять в расчет записку, которую Виктор Филиппович получил неизвестно откуда.
– Господин Пушкин, вам что-то известно о Викоше? – Ольга Петровна говорила тревожно. – Не жалейте нас.
Больше скрывать не имело смысла. И мучить и без того замученных женщин.
– Точных сведений нет, – сказал он. – В утренней сводке происшествий прочел, что в Городской участок доставлено тело неизвестного мужчины. При нем имелся револьвер старинной модели…
– Это Викоша?! – вскрикнула Ирина Петровна, до боли вцепившись в руку сестры.
– …из которого неизвестный застрелился, – закончил Пушкин. – Мой совет – съездить в участок и проверить.
Ольга Петровна накрепко прижимала к себе Ирину. Пушкин прошел мимо них. Надел пальто и покинул купеческий дом. Который уже принадлежал новому хозяину. Завещание неумолимо.
Василий Яковлевич не находил себе места. Возвращаться в сыскную было тяжко. Осуждать поступок Кирьякова он не имел права: тот поступил, как обязан, помог задержать подозреваемую. Но и делать вид, что ничего не случилось, было противно. Сидеть с ним за соседним столом, обмениваться фразами, пойти вместе отобедать, то есть продолжать обычный порядок, он не мог. Прямо сейчас – не мог. Со временем уляжется и вернется в прежнюю колею. Только не сегодня. Лелюхин не был кристально честным чиновником. В полицейской службе бывало всякое, в белых перчатках не служат. Вот только Василий Яковлевич считал, что есть границы, никем не проведенные, которые любому человеку, не только чиновнику полиции, переступать нельзя. Раз переступив чуть-чуть мелким, гадостным поступком, назад не вернешься. Сделать легко, а обратного пути нет. Вопрос тонкого свойства, каждый решал