Фон Шталь выразила глубокое удивление.
– Переехать из столицы? В эту деревню?! И в мыслях нет!
Ольга Петровна вдруг вскочила и обернулась. Все взгляды обратились в ту сторону. Ничего примечательного в зале не случилось: редкие гости поглощали поздний завтрак, кое-где дело дошло до «журавлей».
– Что такое, моя милая? – тревожно спросила баронесса.
Приложив руку к сердцу, как будто пронзенному болью, Ольга Петровна опустилась на стул.
– Мне показалось, – проговорила она тихо. – Мне показалось, что в зал зашел… Гри-Гри. Показалось… Это все медиум и его ритуал.
Фон Шталь быстро перекрестилась.
– Он сказал, что души пребывают в номере, ритуал не удался.
Ирина Петровна закрыла лицо ладонями и застонала.
– Больше не могу… У меня нет сил…
Ольга Петровна обняла ее за плечо, прижала к себе и стала что-то шептать на ухо. Ирина покорно затихла. Села прямо и ровно, глядя в черноту кофейной чашки. Сестра погладила ее по руке и подняла рюмку с ликером.
– Что бы ни было, как бы ни сложилась наша судьба, давайте сейчас не думать о плохом. Завтра Рождество. Хочу поднять тост за милосердие и сострадание.
Баронесса улыбнулась, потянулась за рюмкой, но неловко задела локтем кофейную чашку. Об пол чашка шлепнулась так, будто лопнула граната, обдав скатерть и юбки черной жижей. Пока Подковкин убирал последствия неловкости, у стола возникла большая неразбериха. Баронесса извинялась, как могла, и предлагала свои услуги, чтобы стереть с юбки Ирины Петровны кофейное пятно. От ее услуг отказались. Вскоре порядок был восстановлен. Осколки и кофе убраны. Ольга Петровна снова подняла рюмку.
– За милосердие к обездоленным, – сказала она.
– И за чудеса, которые случаются под Рождество, – добавила фон Шталь. Свою рюмку она держала крепко.
Дамы выпили до дна. Праздничное настроение посетило только баронессу. Она с удовольствием съела другое пирожное.
– Неужели ваша матушка сумела сохранить тайну вашего рождения от законного мужа? – спросила Ольга Петровна.
Наследница рода Немировских пожала плечами, на которые вдруг свалилось огромное наследство.
– Это самое удивительное, что случилось в моей жизни.
– Почему же раньше не искали своих… братьев?
– Зачем мне было их искать? Вышла замуж, получила титул. К чему мне какие-то купцы в родственниках? По правде сказать, я не думала заявлять о своих правах. Пока мои сводные братья были живы, разумеется. Я бы ничего не знала и не вспоминала об этом завещании, если бы не наша встреча, Ольга Петровна.
– Почему же сразу не открылись, кто вы?
– Признаться, фамилию моего настоящего отца я подзабыла. Спасибо медиуму и духам, напомнили…
Ольга Петровна будто собиралась спросить нечто важное, но никак не могла решиться, как вдруг Марина Петровна издала хрипящий звук, откинула голову на спинку стула и медленно, как желе, сползла на пол и упала на бок, неудобно согнув руки. Глаза ее неподвижно уставились на край скатерти. Дамы сидели не шелохнувшись.
– Богдасевич, ваш выход, – приказал Пушкин, толкнув в бок.
Доктор подавился чаем, который мирно попивал в холле ресторана, отдал блюдце с чашкой подвернувшемуся официанту и побежал догонять чиновника сыска, который, обогнав его, поднимал обмякшее тело.
Винить было некого. Только самого себя. Что было особенно неприятно. Который уже раз Сандалов проклял собственную слабость. Ведь знал, наперед знал, что надо остаться дома, нюхом чуял. Предлог самый благовидный: неприлично простуженному портье пугать гостей красным носом и прочими соплями. Сидел бы сейчас в тепле и уюте, попивал чаек с домашней настойкой и горя не знал. А что вместо этого?!
С раннего утра Сандалов трудился, как последний кухонный мальчишка. Сначала от него потребовали устроить разгром и беспорядок в номере четвертом, который к тому времени отмыли и прибрали. Мало того, потребовали не вмешиваться ни во что, что будет происходить, включая появление в гостинице проклятого мага Кульбаха, который заявился как ни в чем не бывало и потребовал ключ от своего номера и четвертого. Как видно, сыскную полицию эта странная личность уже не интересовала. После чего заявилась баронесса, вся в черном. Сандалов сжался, но его взглядом не удостоили. Вскоре вернулся господин Пушкин в сопровождении трех дам, тоже, как на подбор, в черном. После чего прибежал половой, сообщив радостную новость о душах, которые навсегда поселились в номере. В довершение из ресторана выбежал Пушкин, неся на руках даму без чувств, а за ним следовал какой-то господин с саквояжем, по виду участковый доктор, и пара все тех же черных дам. Нервы Сандалова и так были на пределе. А тут ему на ходу бросили приказ отпереть проклятый номер. Портье, конечно, исполнил, но клял себя за глупость последними словами.
Отперев номер, Сандалов распахнул дверь и немедленно получил новый приказ: никого из обслуги близко не подпускать. Что было проще простого: полового с коридорным сюда калачом не заманишь. Сандалову ужасно хотелось остаться в коридоре и хоть чуть-чуть подслушать, что тут будет происходить. Но городовой, который появился у лестницы, так строго поглядывал, что ничего не осталось, как удалиться с гордым видом.
Одернув сюртук, Сандалов проследовал в холл и прошел к потайной лестнице, чтобы немного постоять за дверью. Но и там его встретил городовой. Портье кивнул ему, как доброму знакомому, и отправился за конторку улыбаться гостям. Чтобы никто не догадался, какая боль и обида терзают его в общем беззлобную душу.
Между тем Богдасевич выгнал посторонних из спальни, обещав, что сделает все возможное. В гостиной меловой пентакль распластался по полу. Сестры держались от него подальше. Подхватив от стены кресла, Пушкин предложил их дамам.
– Что с Маришей? – спросила Ольга Петровна.
– В надежных руках доктора, – ответил Пушкин. – Скоро придет в чувство.
– Позволите нам дождаться ее?
– Не думаю, что портье сдаст сегодня этот номер.
Ольга Петровна что-то шепнула сестре, они сели. Пушкин подошел к окну и выглянул на Никольскую, как это делает человек, которому решительно нечем занять себя.
– Не возражаете, если подожду Марину Петровну вместе с вами?
Возражений не последовало. Отвернувшись от окна, Пушкин обошел пентакль, встал в его вершине и стал разглядывать нарисованные знаки.
– По словам медиума, души ваших мужей заключены здесь, – сказал он. – Надо для них что-нибудь сделать.
Ирина тревожно сжала руку Ольги, старшая сестра привычно успокоила ее.
– Что же мы можем теперь? – спросила она.
– Например, узнать виновника их смерти. Раз они сами не успели его указать.
– Это выше человеческих сил.
Пушкин перешел к ближнему лучу.
– Зато по силам формуле сыска, – сказал он.
– Каким же образом?
– Если вы, Ольга Петровна, и вы, Ирина Петровна, готовы выслушать, сможете убедиться, как это просто.
– Мы готовы, – ответила Ирина Петровна, глядя на закрытую дверь спальни.
– Тогда не будем тратить время попусту, – сказал Пушкин, перешагивая к следующему лучу, ближнему к сестрам. – Около двух месяцев назад Григорий Филиппович находит послание от своего отца, Филиппа Парфеновича. Оказывается, над семьей нависло проклятие: он убил цыганку, которую любил преступной любовью, был проклят ее матерью, а расплачиваться за грехи отца предстоит сыновьям. Послание произвело глубокое впечатление на Григория Филипповича. И на Виктора Филипповича тоже. Не без повода: братья стали видеть привидение в окнах, вероятно, душу умершей цыганки. Но вот Петр Филиппович никаких привидений не видел. Потому что не верил в них.
Ирина Петровна издала тяжкий вздох. Пушкин готов был сходить за водой для нее, но она отказалась.
– Срок исполнения пророчества приближался. Григорий Филиппович искал возможность снять проклятие, для чего изучал книги по магии. И даже вырвал рисунок вот этого пентакля. – Пушкин поводил носком ботинка по меловой линии. – Вы же, Ольга Петровна, видя мучения мужа, стали искать медиума, который проведет ритуал снятия проклятия. Вам обещал помощь фокусник Коччини, который был знаком с герром Кульбахом.
– Коччини обманул, – сказала она.
– Не сомневаюсь. Настало девятнадцатое декабря. Григорий Немировский снял номер, в котором двадцать лет назад его отец убил цыганку, и собирался самостоятельно провести ритуал. И сохранил это в тайне от всех. Почти от всех. Но в дневнике отметил: «Свид. с А.К». Помните, Ольга Петровна?
– Разумеется, – сухо ответила она. – Я говорила вам, что не знаю никого из его знакомых с такими инициалами. Из знакомых мужчин.
– Ваш муж собирался встретиться не с мужчиной, а с женщиной, – ответил Пушкин.
Ольга Петровна прикрыла уши кончиками пальцев.
– Не желаю знать грязные подробности. О покойном или хорошо, или ничего.
– Григорий Немировский собирался встречаться не с живой женщиной, – продолжил Пушкин. – Он хотел вызвать дух убитой цыганки. Ее звали Аурик. «А.К» – не инициалы, а сокращение имени. Григорий Филиппович использовал первую и последнюю буквы ее имени. Недаром точку поставил только между буквами «А» и «К».
– Вот в чем дело, – проговорила Ирина Петровна, будто нашла разгадку давнего спора с сестрой. – Дух цыганки… И пошел на встречу один.
– Григорий Филиппович не справился бы один. Ему нужен был черный петух, чаша, черные свечи и нож. Мелкие предметы без труда взял у себя в ломбарде. Но просить вас, Ольга Петровна, или приказчика Каткова купить петуха не захотел. Еще надо было переставить вот этот тяжелый стол, – Пушкин указал на стол, прислоненный к стене. – Помочь мог только один человек, Петр Филиппович. И он помог.
– Не может быть! – сказала Ольга Петровна.
– Петр Филиппович принес петуха в корзинке, а стол переставил, чтобы не звать полового. Второй раз переставлял стол перед своим последним ужином. Несмотря на тяжелый характер, Петр Филиппович искренне любил брата и хотел ему помочь. Он ждал, что утром младший брат в ресторане отметит освобождение от проклятия. Виктор Филиппович тоже на это надеялся. И даже снял номер двенадцатый, здесь, в конце коридора. Снял как раз девятнадцатого декабря. Знали об этом, Ирина Петровна?