– Быть не может! – взвизгнула Элла. – Ты уверена?
Стела рассмеялась:
– Он понятия не имел, что делает.
Терна бросило в жар. Ее смех, столь волшебный минуту назад, резанул ножом.
– Значит, убожество, – предположила Элла.
– Я этого не сказала, – возразила Стела, и Терн воспрянул духом. – Вонючка разошелся. В первый раз кончил быстро, но и я не сильно отстала. А потом только и знали, что кончать.
Улыбка Терна расплылась до ушей.
– А правда, что у всех красийцев маленькие стручки? – спросила Стела и заморозила эту улыбку.
– Не у тех, с кем я ложилась, – ответила Элла. – Не такие здоровенные, как у лесорубов, но побольше, чем у многих.
– Терн наполовину лактонец, – сказала Стела. – Может, поэтому.
– А маленький – это какой?
Наверно, Стела показала руками, и приступы ее хохота преследовали Терна всю дорогу, что он бежал из лагеря.
Терн вынес из своего убежища кое-какие пожитки и вернулся к впадине, которую выкопал под златодревом вдали от охотничьих угодий меченых детей. Он больше не понимал, как относиться к Стеле, но знал, что никогда не сможет ночевать по соседству со Стаей.
В голове царил хаос. Терн добрался до крепости госпожи Лиши. Стража была на месте, но никто не заметил, как Терн перемахнул через стену и пересек внутренний двор, после чего вскарабкался по затененной стене здания.
Бинты на руках мешали: во-первых, не ухватиться; во-вторых, напоминали о пережитом. Как ни крути, а простая разведка изменила его жизнь навсегда.
Пригибаясь слишком низко, чтобы что-нибудь рассмотреть, он пробежал по крыше и достиг места над окном кабинета госпожи, где уцепился за подоконник.
Стараясь оставаться незаметным, Терн первым делом проверил окно коридора. У покоев стояли бдительные охранницы Уонды. Он перебрался к окну Лиши.
Госпожа сидела на тахте, держа на руках Олив. Она устроилась спиной к окну, и больше Терн никого не увидел и не услышал. Он постучал.
– Входи, Терн, – сказала Лиша, не дав ему молвить слова. – Закрой побыстрее окно. Снаружи холодно, как у демона в сердце.
Терн просунул между створками проволоку, нащупывая задвижку. Когда он скользнул внутрь и закрыл окно, его объял жар бушевавшего в очаге пламени. Холод докучал ему редко, но его вообще мало что беспокоило. Он легко приспособился к теплу, ступая осторожно, чтобы не запачкать меченый пол.
У госпожи было расшнуровано платье, младенец припал к груди. Днем раньше Терну было бы нипочем, но теперь он вспыхнул и потупился.
– Не отворачивайся, – сказала Лиша. – В этом нет ничего стыдного, так задумал Создатель. Людям придется привыкнуть к такой картине.
Она указала на чайный столик с угощениями:
– Налей себе чая и перекуси.
При виде сэндвичей рот Терна наполнился слюной. Это были не нежные, без корок, булочки, которые подавали у герцогини Арейн, а толстые ломти хлеба с щедро нарубленным мясом. Зажав один в зубах, он извлек из кармана пригоршню сушеных листьев свиного корня, накрошил их в чашку и залил горячим чаем.
Терн настороженно глянул на пустующий топчан супротив госпожи. Недавно он выкупался, но все равно казался себе слишком грязным, чтобы усесться на такую красоту.
– Сядь, Терн, – сказала Лиша. – Элисса рассказала, как тебе запрещали пачкать мебель в монастыре Новой Зари, но здесь ты мой гость.
Терн сел ровно, будто аршин проглотил, и плотно сдвинул ноги, чтобы по возможности уменьшить площадь соприкосновения седалища с топчаном. Он сгорбился, жуя сэндвич, пока настаивался чай.
Лиша кашлянула:
– Это не значит, что не нужна салфетка.
То же самое тысячу раз говорила мать, и Терн, быстро сдернув со стола салфетку, расстелил ее на коленях.
– Что у тебя с руками? Дай посмотреть.
Лиша отняла грудь, и Олив принялась ерзать и хныкать.
Терн вскинул руки, останавливая ее:
– Они в порядке. Просто ссадины. Промыли и перевязали.
Он хотел рассказать о татуировках, но ложь выпорхнула сама собой. Он не ведал, что означали чернила, и не желал спрашивать, пока не обдумает все сам.
Лиша не собиралась уступать, хотя и позволила Олив еще раз взять сосок.
– Тебе не свойственна неуклюжесть, Терн. Что случилось?
– Наткнулся на Стелу, она сражалась с недрилами, вмешался, – ответил Терн, опуская подробности. – Она отвела меня в лагерь детей.
– Стела Лесоруб одна отправилась на охоту? – недоверчиво вопросила Лиша. – Промышляет по ночам, наклика́ет беду?
– Не так опасно, как вы думаете, – сказал Терн. – Она сильная. Верховодит детьми.
– Стела? – ахнула Лиша. – В ней нет и сотни фунтов, ей не исполнилось и восемнадцати!
– Ее и других меченых шкур боятся все, – ответил Терн. – Виду не показывали, но я-то видел.
– Почему боятся? – спросила Лиша.
Терн пожал плечами. Стела разительно изменилась, едва выставила его. Он еще очень многого не понимал ни в ней, ни в остальных детях.
– Сколько их там?
– Не меньше сотни, – сказал Терн, – меченые шкуры, кости, насосы, шарумы и братья. Зовут себя Стаей.
Олив заснула на груди. Лиша осторожно отняла ее и встала, подняв Олив на плечо. Та довольно рыгнула, не просыпаясь, и Лиша, подплыв к яслям, уложила ее.
Через секунду она вернулась в туго зашнурованном платье и уселась напротив Терна. Ее небесного цвета глаза пронзили его.
– Выкладывай все до конца.
Терн вернулся в лагерь меченых детей, когда небо уже потемнело. Он рассказал Лише все, умолчав только об интимных подробностях своего с ними общения. Это ее не касалось.
Дети суетились, готовясь к скорой ночи. Они латали и сворачивали сети из меченых пластин, точили клинки и рисовали на коже метки. Юная красийка Шаливах преподавала шарусак большой компании, в которую входили все касты Стаи. Девушка напоминала змею, с немыслимой грацией перетекая из позы в позу.
Завороженный Терн подступил ближе.
– Да благословит Эверам мою внучку, – сказала Джарит, становясь рядом. – Она постоянно смотрела, как Каваль тренирует ее братьев. Однажды он застал ее за отработкой движений и ударил. «Раз уж осмеливаешься принимать священные позы, то делай правильно! – заорал он. – Если мужчина, не муж твой, коснется тебя, как ты поступишь – опозоришь дом Каваля или сломаешь ему руку?»
Джарит улыбнулась:
– Мой достопочтенный муж заставлял ее по сотне раз повторять движения и без конца прибирать тренировочный зал.
– Шарак Сан идет в пятидесяти милях со всех сторон. – Терн использовал красийский термин, обозначавший Дневную Битву – завоевание человечества, которое, как учил Эведжах, станет залогом победы в Шарак Ка. – За кого ты будешь, когда докатится до тебя?
– Стая не примет участия в Шарак Сан, – ответила Джарит. – Сын Джефа открыл нам: «Нет чести в пролитии алой крови».
– Честное слово, – сказала подошедшая к ним Стела. Она похлопала Терна по спине. – Тебя долго не было, я начала беспокоиться.
– Люблю быть сам по себе, – ответил Терн.
– Ага, усекла. Но свет меркнет. Нам пора на посвящение.
Терн пытливо взглянул на Стелу, но последовал за нею. Она привела его к месту сбора меченых шкур. Там ожидало более двадцати женщин, одетых в лоскуты и покрытых метками. Многие были малы и худы, но с глазами хищниц. Среди них стоял брат Франк, облаченный лишь в коричневое бидо. Его мускулистое тело было испещрено татуировками, но он не расстался и с кривым посохом.
Они дружно сорвались в ночь, устремившись к высокому утесу, который был со всех сторон уставлен мечеными столбами – кроме ведшей наверх тропинки.
– Жди здесь, – бросила Стела Терну.
Не дожидаясь ответа, она с гиканьем воздела шест с петлей для ловли алагай и помчалась за остальными.
Терна так и подмывало либо отправиться на шум битвы и сполохи меченого света, либо бежать от них, но он терпеливо ждал; спустя какое-то время он заметил, что грохот и вспышки приблизились.
Вскоре показались меченые шкуры, ведомые Стелой и Франком. Между собой они волокли упиравшегося лесного демона, согнутого петлей чуть ли не пополам. Его шею крюком обхватил кривой посох. Шкуры неистовствовали позади – толкали и пинали подземника, норовя сбить с ног, пока его тащили в меченый круг, где стоял Терн.
Эта картина сняла все вопросы, которые оставались у Терна насчет «посвящения». Он начал разбинтовывать руки, а меченые шкуры окружили его. Ладони немного саднило, но метка нажима и ударная виднелись четко.
Втащив с Франком на пару демона на утес и поставив его перед Терном, Стела объявила:
– Посвящение свершится, когда он умрет.
Терн кивнул, и она, нажав на шесте кнопку, ослабила шнур, а Франк отвел посох. Он начертил над Терном метку:
– Да пребудет с тобой благословение Избавителя, Терн Дамадж.
Затем они оба отступили и влились в кольцо зрителей.
Лесной демон с ревом встряхнулся, хапая воздух и раздирая себе горло. Серьезно он не пострадал, и магия грозила восстановить его силы через считаные секунды.
Терн не дал ему времени оправиться, подскочил и врезал правой ладонью в колено. Ударная метка вспыхнула, и демон с визгом упал, а в руку Терна хлынула энергия. Покуда демон лежал распростертый, Терн ослепил его плевком сока свиного корня. Меченые шкуры возликовали.
Семифутовый недрила с руками столь длинными, что когти чиркали по земле, вскочил на ноги, и Терн отступил. Демон попытался отыскать Терна на слух, но крики Стаи его оглушили. Он стал принюхиваться, чихая от смрада свиного корня.
Чихая же, демоны, как люди, закрывали глаза и сгибались. Терн воспользовался этим, подошел и левой рукой схватил леснягу за плечо. Прижатая к шкуре метка нажима задымилась, наполняя Терна силой, и меткой ударной он раздробил недриле запястье.
Демон взвыл и вцепился в повисшую клешню, а Терн отскочил подальше и закружил по утесу.
Рассудок советовал не торопиться. Терн становился сильнее с каждым ударом и наносил увечья быстрее, чем те заживали, – вдобавок он высасывал из демона магию. Благодаря такой осторожности Терн выживал много лет, с шести лет обитая в открытой ночи.