Один эстонец спал на животе.
— Класс!
— Ага!
— Я, чур, тенями! — сказала я.
— А я подводкой, — кивнула Ира.
Мы азартно разукрашивали ему спину. Тут я перевернула тени и случайно высыпала часть на голову соседнему блондину. Ну, вот он теперь не блондин, а черно-розовый! Безбровому мы нарисовали брови, с маленьким ртом — пухлые губки. Мы румянили щеки, белили волосы, рисовали узоры подводкой. В общем, оторвались мы на бедных эстонцах, и перешли на веранду.
— Это боящийся пауков, — обличительно пальцем ткнула Ира.
Мы тут же нарисовали ему на плече паука подводкой, благо спал он очень удачно — свесившись головой на пол. И что им неймется, все куда-то свешиваются! Перешли в соседнюю, там спал Даниил. Я разукрасила ему часть лица розовым, часть черным. Ира помадой измазала волосы, подумала и написала на ноге "Я придурок". Ну и бог с ним, что не понимают.
— Лучше на лбу! — хихикнула я.
— Ща…
Ира написала и на лбу.
Сильверу на руке нарисовали рану и кровь, которая стекала как раз Даниилу на волосы. Перешли к следующему.
"Я самый умный", вывела Ира помадной у него на спине.
— Почему это? — удивилась я.
— А ты посмотри на лоб!
Следующему написали "Я блондин, и с этим ничего не поделать, хоть я и брюнет", нарисовали на щеке поцелуйчик, а на виске мишеньку. Так понятнее будет бедным эстонцам.
— Что-то ему мало досталось! — ткнула я в Сильвера. — Дай-ка мне доводку, желательно синюю.
— На, водостойкая.
Я похихикала и нарисовала ему на ногах семейные трусы. Ира выскочила в коридор просметься, где напоролась на ночных вожатых, покрутила пальцем у виска и зашла обратно. Видно, тормознутость все же заразна, вожатые тоже тормозят. Послышались шаги, и кто-то вошел в Подушкину с Одеялкиной комнату. Мы проследили. Парень разделся, лег и вскоре заснул.
— Пошли, я придумала ему пакость, — сказала я.
Вооружилась подводкой, нарисовала ему мелкие кудряшки на спине, и вывела изо рта облачко со словом «Бе-е-е». Мы хотели ему и на руках копыта нарисовать, но решили, что это уже перебор. Ира намазала пенкой ему волосы и сделала рога. Подождали, когда все схватится и включили на мобильнике "Доун вори би хеппи". Эстонцы зашевелились, видимо бормоча, что еще рано. Подушка осоловело хлопал накрашенными ресницами, видно соображая, чего это они потяжелели.
— А-а-а-а-а! — заорал Одеяло, к нему спустился настоящий паук.
— А-а-а-а-а! — заорал верандник на свое плечо.
— Они размножаются??? — почему-то по-русски заорал Одеяло.
Подушка похлопал глазами, посмотрел на Одеяло и отстранился. Одеяло плюнул на ползущего по нему паука и стал отползать от Подушки, что-то говоря по-эстонски. Наверное, так:
— Ты сдурел?
— Я? Ты на себя в зеркало посмотри!
Подушка осмотрел всю комнату (ух ты, какие большие глаза!), вышел на веранду, где «паучник» ощупывал свое плечо. Мы прятались за занавесочками. Подушка сходил в смежную комнату, разбудил там всех и поднял шум по поводу «раны» Сильвера. Проснулся Даниил и ощупал свои «окровавленные» волосы, Сильвер схватился за руку. Подушка увидел татушку на ноге у Даниила и расхохотался.
— Здесь были русские! — сказал он и стал всем переводить, что у кого написано. Долго объяснял всем про «барана», пока до них не дошло. Тот, кому мы нарисовали на спине, пытался увидеть наши художества. Тут паук, которого чуть не затоптали, побежал ко мне и залез на голову. Я открыла рот и беззвучно заорала. Ирка с ужасом смотрела на меня. Я закрыла себе рот руками, дабы паук туда не залез. Не выдержала.
— ПАУУУУУУК! — заорала я и принялась бегать по комнате. У паука закружилась голова, и он спрыгнул на Даниила.
— А-а-а! — воскликнул тот, стряхивая паука. Я поскорее спряталась за занавеску. Подушка завис, решая, была ли это галлюцинация. Я стояла и тяжело дышала. Паук, пошатываясь, пошел из смежной комнаты. Видно, сильно его Даниил об шкаф приложил.
— Не подходи ко мне! — заорала я на паука. Тот шарахнулся к мальчику с пауком на плече. Мальчик ужаснулся орущей занавеске и заорал на паука, я присоединилась, Ира тоже. Все заткнулись разом. Мальчик с ужасом смотрел на паука. Паук шарахнулся и спрятался под кровать. Все прибежали на веранду. Мы любовались своими художествами: на Даниила, наполовину розового, наполовину черного, на Подушку, который никак не мог открепить простыни (а ему идут косички!), на парня, которого я случайно покрасила тенями, на Сильвера с «раной», а все остальные ржали над его семейными трусами в полосочку. Он под конец развернулся, ужаснулся их полосатости и схватился за голову. Смотрели на насупившегося барана, на самого умного, который не знал, что у него на спине, а все хохотали, ибо Подушка им перевел. Все рванули в коридор к зеркалу. Подушка снова распахнул глаза во всю ширь — с накрашенными ресницами это выглядело внушительно — и «полетел» на простыне. Одеяло пытался изобразить дьявола, на что Подушка заметил, что он — какой-то придурковатый дьявол с розовыми губами и сердечком на лбу. Одеяло сказал, что и у него самого какая-то дурня на лбу.
— Это печать господа свыше! — громко сказал Подушка.
— А это сердечко из преисподней, — потыкал себе в лоб Одеяло.
Цветной сокрушался по поводу волос, баран разглядел кудряшки на спине, разукрашенный силился разглядеть рисунок, Даниил провел рукой по накрашенной стороне и припечатал с другой, еще не накрашенной. Я вышла вперед, собрала на руку немного теней и нарисовала ему отпечаток ноги на лбу. Все хохотали, Подушка почесал подбородок.
— И ведь не смывается и не сбривается! — посетовал он.
Мы ушли с красной дачи, зашли за Ксюшей и пошли на зеленую дачу. Нашли Оскальчика, нарисовали ему оскал, глазастику нарисовали анимешные глаза, ушли на желтую, там разукрасили близнецов. Разделили им лица пополам, одному накрасили правую сторону, другому левую. Нашли Костю и сделали ему ярко-голубые губы, набелили щеки, выбелили брови, ресницы, сыпанули рассыпчатой пудрой на волосы, измазали тенями пару прядок, подводкой на груди нарисовали крылья, похихикали, похвалили. Нашли Юлю и написали ей в облачке на щеке «Му-у». Теперь пошли искать Антона, а нашли Бонапарта. Нарисовали ему треуголку и написали на руке "Я непобедим", а на ноге — продолжение "когда встану на табуретку". Нашли, наконец, Антона.
— Моя правая рука! — сказала я.
Они сделали его беленьким с розовеньким. Ангелочек с крылышками из гота вышел отличный. А руку я ему изрисовала паутиной, надела найденные кольца.
— Это не вписывается!
Руку прикрыли простыней.
— Лучше наоборот. А то люди не поймут, что это с готом случилось!
Мы вышли с желтой дачи и врубили "доунт вори би хеппи".
— Да еще же ночь!
— Господи, что это такое? — раздалось из Костиной комнаты.
— Ой, люди вы только посмотрите, — ржали в комнате Бонапарта. — Да вы на ногу посмотрите!
— Что-то как-то одиноко ржет, — удивилась Ира.
— А это все на Антона выставились, а он над Бонапартом ржет.
— Ты иди в зеркало посмотри, — ответил Бонапарт Антону.
Тот вышел.
— Привет, девочки, — поздоровался он. — А-а-а-а! Р-р-р-р!
Антон, злясь, повернулся к нам.
— Посмотри на руку и утешься, — сказала ему я.
— Вот рука — это да. Придется левой умываться!
— Кх… хе… хо… подумаешь, стал немного эмо, — хихикнула Ира.
— Вот, не дай бог, я стану этим словом! — грозно сказал Антон.
— А, — Ира похлопала глазами.
— Во-во! — кивнул он, зашел к себе в комнату и состроил из себя профессионального эмо, только руки перепутал, но потом исправился.
Мы с Ирой были очень возмущены ужасным отношением к эмо, Ксюша нас утешала. Мы спустились вниз и пошли к синей даче.
— Вы что тут гуляете? — почти беззвучно заорал Андрейка.
— А что, нельзя? — так же ответили мы.
— А? — не понял он.
— Вот и говори нормально.
— Так вы что тут гуляете? — по нормальному и тихо спросил Андрейка.
— В кустики и обратно, — ответила Ира.
— А что, туалета для вас не существует? — удивился вожатый.
— Ыгы.
Содержательный разговор получился, а главное, очень продуктивный. Андрейка застопорился. Н-да, переобщались украинцы с эстонцами. Мы поднялись наверх и зашли в комнату к украинкам. Они бойкотировали вожатых и попросили нас сделать тоже самое. Типа вожатые — это привидения.
— Девчонки, ну хватит уже, — зашел Капитошка. — Вы хотя бы переоденьтесь!
Я не выдержала:
— Действительно, девчонки! Вы хотя бы переоденьтесь, а то, выходит, я зря пришел?
Все комната покатилась со смеху, Капитошка надулся.
— Хоть бы отреагировали, — вздохнул он.
— Лучше бы не реагировали, — в тон ему отозвалась Ксюша.
Капитошка остался с нами хохотать, причем обсуждали мальчиков. Кого же еще? Бессмертная тема! Кто-то что-то вспоминал, кто-то что-то рассказывал, кто-то кого-то обсуждал. И неизменно все рассказы заканчивались дружной репликой "Да дауны они все!" Капитошка краснел, бледнел, синел, но сидел на кровати.
— Вот так всегда, — сказал он, когда после очередной фразы про него вспомнили и обернулись. — Лучше бы я девочкой родился…
— Теперь побудешь девочкой, — сказала Ксюша. — Исполнится мечта всей твоей жизни.
— Ну ладно, — парень потер руки. Я хихикала. — Ты что?
— Какую тему выберем? — спросила я.
— Стандартную, — ответила Ира. — А то мы в тот раз договорили только до того, что одной нравятся серые глаза.
— Ха-ха-ха-ха, — я повалилась на кровать.
— Ты чего? — удивились все.
Я не могла выговорить ни слова, и только трясущимся перстом указывала на Капитошку. Захохотали все.
— Побудешь голубым, — вздохнули девчонки, хватаясь за бок.
— Девочка — голубым… удивительно! — изрек Капитошка.
— Значит, розовой! — хихикали мы.
Мы начали обсуждать, и беседа плавно переросла в "Угадай по описанию". Очередь дошла до Капитошки.
— Ну вы его все знаете, — томно сказал он.