еребил ее, заявив, что она должна находиться именно там, куда ее направили.
Анна решила озвучить заранее отрепетированную фразу.
— Полагаю, если бы в таком положении оказался Иисус… — начала она.
— Сестра Мейсон, — перебил ее епископ, — вы моя сотрудница. Вы не Иисус.
Конец связи.
Анна пересекла газон и двинулась вдоль цветочных клумб. Здесь было тихо; типичный для больницы шум — крики младенцев, болтовня персонала, стук кастрюль в кухне — уступил место более нежным, ласкающим ухо звукам. Медососы, вися в воздухе и тихонько жужжа крошечными крыльями, пили нектар из головок цветов. Под ногами у нее хрустели веточки. Ящерицы, греющиеся на полуденном солнце, быстро убегали, шурша травой, как только Анна приближалась к ним. В этом месте, наполненном покоем и красотой, гневная тирада епископа словно таяла. Покрасневшее при разговоре лицо Анны снова приобрело нормальный цвет, сердцебиение стало ровным, и она теперь наслаждалась прогулкой. С момента переезда в особняк Кики она все время трудилась, не позволяя себе прогуляться — хотя бы недолго. Впереди она заметила старый шинус, опустивший длинные ветви до самой земли. Дойдя до него, Анна раздвинула ветви и вошла в тайное убежище. Она замерла, так и не опустив ногу: у ствола сидела старая африканка, разбрасывая цветы вокруг себя. Длинные стебли создавали рисунок из скрещивающихся линий; яркие лепестки расплескивались по земле цветными пятнами. Услышав шаги Анны, старуха удивленно вскинула голову.
— Samabeni, — сказала Анна. «Простите».
Она повернулась, собираясь уйти. Ее совершенно не касалось то, что кто-то хотел пообщаться с духами. Еще в Джермантауне Анна и Стенли ясно дали понять, что они медработники, а не евангелисты.
— Нет, постой! Иди сюда, посиди со мной. — Старуха обратилась к Анне на прекрасном английском языке, делая ей знак изящной рукой.
Анна замерла, озадаченная этой речью — и использованными словами, и уверенным тоном. Похоже, у нее не было иного выхода, кроме как подчиниться, и Анна подошла к женщине и села. Внезапно зазвучал внутренний голос, предупреждая ее. Что она делает? Она уже воспользовалась советом знахаря и применила одну из его микстур. Она что, собирается любоваться языческим ритуалом?
— Ее похоронили здесь, — сказала старуха. — Мисс Кики. — Она произнесла это с глубоким сожалением и теплотой в голосе.
— Вы знали ее! — воскликнула Анна, от удивления повысив голос.
— Я была ее горничной, — гордо заявила африканка. — Я делала для нее все. — Она наклонилась к Анне, обдав медсестру запахом застарелого пота, смешанного с ароматом измятых лепестков. — Она спрашивала моего совета даже в очень личных вопросах. Когда ее навещали мужчины, именно я готовила ей спальню любви.
— Спальню любви? — переспросила Анна, сомневаясь, правильно ли поняла фразу.
— Да, это была моя обязанность — проверить, гладко ли застелены простыни. И я всегда клала ей на подушку свежие цветы. Я сама это придумала. Больше всего она любила розы.
Анна ничего не ответила, только позволила значениям слов проникнуть в ее сознание. Любовники. Мужчины. Визиты. Розы на подушках.
Ее собеседница понимающе улыбнулась.
— Я слышала… — начала она. — Кто-то сказал мне… — и замолчала.
— Сказал вам — что? — спросила Анна.
— Что в спальне любви теперь спите вы! Анна недоуменно уставилась на нее.
— Комната Королевы дождя, — добавила женщина. — Разве не эту комнату вы облюбовали?
Анна молчала. Сейчас эта встреча казалась ей нереальной: окружающие их стеной ветки шинуса, странная старуха, яркие цветы. Разговор о любви…
Анна встала.
— Меня зовут Луиза, — сказала старуха. — Если вы решите, что вам нужна горничная, то я к вашим услугам.
— Спасибо, — буркнула Анна.
Раздвинув ветви, она вышла из убежища и замерла на секунду, чтобы распутать волосы, зацепившиеся за ветку. Ощутив жар солнца на своей коже, она осознала, насколько прохладнее было под деревом, возле могилы Кики. Она торопливо двинулась к дому. К суетливому миру больницы.
Один из воинов Китаму ждал Анну в прихожей. Стенли тоже стоял там, и его одежда цвета хаки резко контрастировала с простой набедренной повязкой воина.
— Для вас есть сообщение, — произнес Стенли.
— От кого? — требовательно спросила Анна.
В ней боролись тревога и надежда: она боялась еще одного разговора с епископом и очень хотела услышать наконец Майкла.
— От Китаму, — ответил Стенли.
В голосе мужчины Анна уловила настороженность.
— Что случилось? — спросила она.
— Они собираются созвать нгому. Здесь, на лужайке.
Услышав это слово, Анна нахмурилась: так на суахили назывался большой сбор племени, во время которого люди танцевали, пели и играли на барабанах. Но происходило кое-что еще. Если верить учебникам, которыми пользовался колледж, где обучались миссионеры, гости на нгоме, как и африканцы, пили спиртное домашнего приготовления, занимались любовью и отдавали свои тела во владение духам.
— Здесь? — переспросила Анна высоким от беспокойства голосом.
Вечеринка по случаю бракосочетания в деревне в джунглях, свидетелем которой ей довелось стать, представлялась ей чем-то подобным. И тот опыт ей вовсе не улыбалось повторить.
Воин кивнул.
— Это покрытое травой место, которое принадлежит Кики, мы часто использовали, — объяснил он. — И так было с того самого момента, когда она впервые пригласила племя провести здесь нгому. — Слушая африканца, Анна посмотрела на портрет Кики и снова увидела в ее глазах огоньки юмора. Или, возможно, озорства…
Воин махнул рукой, указывая на почерневшие камни посреди зеленой лужайки.
— Видите, вон там мы разжигаем костры, — сказал он. — А там, около старых деревьев, — круги, оставленные танцорами.
Проследив взглядом за его рукой, Анна отметила, что травяной покров в некоторых местах на газоне истончился, и эти места образуют круги, похожие на гигантские ведьмины кольца: трава там была вытоптана.
— Эта нгома — особое празднование, — продолжал он. — Мы радуемся возвращению вождя с пастбищ. — Он немного помолчал. — Вы присоединитесь к нам, — заявил он.
Анна открыла рот, собираясь отклонить приглашение: в конце концов, она была миссионером! Она не может посещать подобные сборища. Но не успела она произнести и слова, как заговорил Стенли.
— Мы польщены, — учтиво произнес он. — Мы придем.
Пару секунд Анна потрясенно смотрела на него, но быстро поняла — как он понял это раньше, — что другого ответа от них и не ждали. Разве они могли отказаться приветствовать вождя? Тем самым они бы нанесли ему оскорбление. И она принужденно улыбнулась.
— И когда это… событие произойдет?
— Наш вождь должен прибыть завтра, — ответил воин. — А нгому проведут вечером.
Передав сообщение, молодой человек круто развернулся и удалился.
Весь следующий день женщины и дети таскали на лужайку охапки хвороста и складывали их в кучи возле каменных кострищ. Мужчины установили некое подобие павильона, растянув на ветках коровьи шкуры. На земле разложили тканые циновки. К закату деревенские жители начали собираться на лужайке. Анна то и дело поглядывала на них в окна палаты, следя за тем, чтобы у нее при этом был занятой вид. Почти все африканцы были в ритуальных одеяниях: шкуры диких зверей, бусы, головные уборы из страусовых перьев. Их тела были ярко раскрашены. Характерные для ваганга горделивая осанка и исполненные достоинства движения заставляли считать их этаким «племенем дворян».
Анна мельком взглянула на свою одежду, такую привычную и унылую. Она сняла рубашку и брюки Кики, заменив их строгой миссионерской юбкой и блузкой, а к последней прикрепила часы медсестры и значок миссии. Этот стиль она выбрала преднамеренно: раз уж станет гостьей на подобном собрания, по крайней мере, будет походить на того, кем вроде бы и является: на почтенную даму-миссионера. Стенли, как заметила Анна, предпочел свою обычную одежду цвета хаки. Она видела, как он стоит на веранде и спокойно наблюдает за происходящим на лужайке. Догадаться о том, что он думает, было невозможно. Анне пришло в голову, что он далеко не случайно выбрал себе этот наблюдательный пункт: как африканский сотрудник миссии, он не был одним из толпы на лужайке, но, с другой стороны, не был и полноправным обитателем европейского особняка. Он застрял на перекрестке двух миров.
Когда солнце опустилось ниже, место предстоящего праздника залило золотым светом. Разрисованные тела замерцали. На фоне гула голосов можно было расслышать ритм многочисленных маленьких тамтамов. Зажгли костры, и кое-кто уже пустился в пляс вокруг них, а огонь окрашивал их кожу в красный цвет и отбрасывал от их тел безумно мечущиеся тени.
Анна перестала притворяться, что очень занята работой, и подошла к окну. Внизу царила дружеская, немного легкомысленная атмосфера. Это был семейный праздник: дети и старики веселились наравне с остальными. Даже больные принимали участие в веселье: воины вынесли несколько кроватей на лужайку и поставили их так, чтобы лежачие пациенты Анны могли наблюдать за происходящим. Анна не заметила, как к ней подошел Стенли, и испуганно подскочила, когда он сказал:
— Мы должны выйти и присоединиться к ним до того, как прибудет вождь.
Анна вслед за Стенли стала пробираться через толпу. Люди расступались, давая ей пройти. На секунду ее охватила паника из-за близости такого количества тел. Обнаженных, сильных, чужеродных тел. От них исходил запах грязи, раскаленного жира, пота и дыма.
Добравшись до павильона, Анна и Стенли поздоровались с Китаму. Он держался приветливо, но явно был смущен. Похоже, он никак не мог решить, где должна находиться Анна: сидеть в павильоне как почетный гость или стоять в отдалении, ближе к краю толпы. В конце концов он склонился ко второму варианту. Анна стояла, переминаясь с ноги на ногу, чувствуя себя не в своей тарелке. Оглядевшись, она заметила старуху, полулежавшую на носилках, застеленных шкурами, которые внесли в павильон. Женщина пристально смотрела на белую медсестру.