– Пожалуйста… не говори… так. Не говори, что рад. Если ты не будешь скорбеть со мной, никто не будет.
Саша наконец подняла заплаканные глаза и вытянула руку, моля об утешении. Она так часто держала его ладонь – это был жест поддержки, принятия, просьбы, – Кель машинально подался навстречу и сжал длинные тонкие пальцы. Опущенный взгляд пересчитывал веснушки, раз уж губы теперь не могли.
Саша стиснула его ладонь с той же силой, но никто из них не шагнул ближе и не нарушил эту новую границу. Цепляясь за руку Келя, будто утопающая, девушка заговорила снова. Мысли ее заметно путались, слова наскакивали друг на друга, делая исповедь горячей и сбивчивой.
– Я помню Дендар. Крепость. Людей. Леса и холмы. Долина Каарна стала моим домом. Я любила ее больше, чем Килморду.
– Каарн не исчез. Он ждет тебя. Ты можешь туда вернуться, – утешил ее Кель. Он не знал, что Саша хочет услышать. Что ей нужно услышать. Чуткость никогда не была его сильной стороной. Сочувствие, участливость, самопожертвование и самоотречение – всеми этими качествами он попросту не обладал. И все же с того дня, когда Саша вошла в его жизнь, он вынужден был проявлять их снова и снова.
– Ты как-то сказала, что потерялась, – вспомнил он. – А теперь тебя ждет целый новый мир. Ты больше не одна.
– Неправда. Я в жизни не была так потеряна. Падриг сказал, что, когда воспоминания вернутся, я ничего не потеряю. Но он солгал. – Саша подняла на Келя исполненный боли взгляд. – Я потеряла тебя.
Сердце Келя ощетинилось шипами. Они разрастались и терзали его, норовя разворотить грудную клетку.
– Я вспомнила, но не забыла, – повторила она.
– Саша. Пожалуйста. – Кель силился протолкнуть хоть глоток воздуха в легкие, опутанные терном.
– Я Сирша. Но и Саша тоже. И Саша любит Келя.
Эти простые слова заметались между ними. Несколько секунд Кель изумленно молчал, сожалея, что они вообще были произнесены. Он предпочел бы никогда их не слышать – и все же повторял про себя снова и снова, тихим Сашиным голосом, с наслаждением впитывая каждый слог.
– А Кель любит Сашу, – ответил он наконец, и это было самое мучительное признание в его жизни. Он никогда ей этого не говорил и теперь слышал свой голос будто со стороны.
Саша опустила голову и разрыдалась еще горше – так, что не могла говорить. Казалось, ее придавило к земле весом собственных слез. И Кель не выдержал: привлек ее к себе, заключил в объятия и зарылся лицом в волосы.
– Как бы я хотел тебя исцелить. – Он последовательно коснулся ее сердца, щеки и лба, пытаясь разгладить оставленную воспоминаниями складку. Но это была не та боль, которую он мог излечить – даже если бы никогда ее раньше не касался.
– Я бы отдала тебе Сашу, но она не моя, – прорыдала она. – Мне так жаль, капитан.
– Я знаю, – кивнул он, прощая ее. – Я знаю.
В эту секунду Кель задумался, что, возможно, знание все-таки было его сильной стороной. Потому что в глубине души он понимал с самого начала: она ему не принадлежит.
Он опустился на стог сена и притянул ее к себе, по-прежнему баюкая в руках, позволяя отгоревать и безмолвно горюя вместе с ней. Саша еще долго плакала у него на груди, но больше не произнесла ни слова. Когда сотрясающая ее дрожь утихла, а глаза закрылись, Кель бережно переложил девушку в стог и велел конюшему проследить, чтобы ее не будили и не беспокоили. Он был почти уверен, что она не спала с той самой ночи, когда Ларк наложила на нее заклятие. Кель точно не спал. В последние дни сон казался отсрочкой перед казнью, но пробуждение и возвращение в лабиринт памяти было еще страшнее.
Нет, он не будет спать. Он будет пить. И думать.
– Ты дал ей корабли и людей, – произнес Кель с нотками обвинения в голосе. Одной рукой он держал бутыль, другой – собственную голову.
И однозначно был не настолько пьян, чтобы мириться с присутствием брата.
– Да. Я должен был послать корабли еще давным-давно, – ответил Тирас без тени раскаяния.
Кто-то сдал ему Келя – к гадалке не ходи. Должно быть, один из гвардейцев доложил королю, что командир окопался в таверне, и тот примчался спасать его от зеленого змия. Тирас никогда не пил. Если ему хотелось уединения, он просто преображался. Но Кель не мог сбежать от самого себя, как ни старался.
Он смерил брата холодным взглядом, и тот вздохнул.
– Четыре года назад в Джеру потянулись беженцы с севера. Мужчины, женщины и дети пускались вплавь чуть ли не на бревнах – лишь бы спастись от вольгар. Когда некоторые из них добрались сюда, то обнаружили, что у нас дела обстоят не лучше. Но мы выкарабкались, Кель. Пора посмотреть, что осталось от земель за морем. Прошло столько времени.
– Какая удача. Давайте порадуемся возможности открыть дивный новый мир.
– Для королевы Сирши он не новый. И я не смог бы остановить ее, даже если бы хотел. Она наследница богатой династии. Все сокровища ее отца – а их было немало – теперь в ее распоряжении. Несколько лет назад она могла бы нанять целую армию, чтобы поехать в Дендар. Но в ту пору у нас самих не хватало людей, и мы знали, что случилось в Килморде. Помнишь, после первой битвы мы привезли в Джеру десять сундуков с выгравированными на них знаками в виде дерева? Она мне их описала. Они принадлежат Каарну и вернутся туда вместе с ней.
Кель швырнул бутыль в стену. В воздухе на мгновение повисла пивная струя, затем раздался грохот, и на пол брызнули осколки. Трактирщик мрачно взглянул на учиненное безобразие и отвесил королю легкий поклон.
– Капитан беседует с дворовой сукой, ваше величество. Зовет ее Максимус Джеруанский и уже два часа никак не допьет одну пинту. Возможно, ему пора отдохнуть, – закончил он с осторожностью, опасаясь снова навлечь гнев Келя и безукоризненно контролируя собственный.
Кель наклонился и запустил пальцы в густую шерсть между ушами собаки, которая составляла ему компанию с момента прихода сюда. Та немедленно закатила глаза, млея от удовольствия, и вывалила язык.
– Ах, Джилли, – вздохнул трактирщик. – Променяла гордость на добрые почесушки – да, девочка? Будьте осторожны, капитан. Теперь эта сука за вами увяжется. Вы от нее в жизни не избавитесь.
Кель с ревом вскочил на ноги. Стол полетел в стену вслед за бутылью, и к осколкам на полу присоединились обломки посуды и несколько новых луж.
Тирас пригнулся, чудом успев разминуться с тарелкой, сунул трактирщику увесистый мешочек с монетами, схватил Келя за руку и практически выволок из заведения.
Солнце на улице было таким ярким, что Кель споткнулся и чуть не упал. Вспышка ярости миновала, и теперь он прикрыл глаза, нимало не заботясь о том, куда его ведут.
– Ты правда так пьян – или используешь алкоголь как оправдание, чтобы беседовать с собаками и срывать злость на невинных людях?
– Я же говорил: просто пропала охота притворяться, – повторил Кель, возвращая их разговор к той злополучной ночи, когда они оба сбросили маски – и он, и Саша. Но он так и не надел новую личину – и сомневался, что уже когда-нибудь сможет.
Наконец Кель почувствовал прохладный сумрак птичьего двора. Тирас любил это место – здесь он чувствовал себя в безопасности, – а Келю недоставало мужества признаться, что ему оно напоминает лишь о безрадостных днях, когда он по крупицам уступал брата проклятию.
Хашим, главный сокольничий, встретил их поклоном и молитвенно сложенными руками. Он был Перевертышем, как и Тирас, и натаскивал почтовых птиц, чтобы те доставляли королевские послания во все уголки Джеру. Именно он несколько лет назад перехватил Келя и Тираса по дороге в Фири, куда их направило ложное донесение, и убедил вернуться домой. Если бы не он, все королевство пало бы к ногам Золтева.
– Ваше величество, – произнес он. – Я только что получил весть из Корвина. К моменту прибытия караванов все будет готово для отплытия в Дендар.
Кель опустился на скамью у дальней стены, ожидая завершения беседы. Тирас поблагодарил Хашима, обменялся с ним еще парой тихих слов, и сокольничий с поклоном удалился.
Кель следил, как брат вышагивает мимо укрытых колпачками птиц: широко развернутые плечи, уверенная поступь, руки сложены за спиной на манер крыльев. Даже в человеческом облике он напоминал орла, в которого так любил превращаться.
Тирас первым нарушил тяжелую тишину:
– Послезавтра она уедет, и тебе станет легче.
– Не станет. Потому что я еду с ней.
Вот что он говорил собаке. Говорил пивной бутылке. Говорил собственной голове и сердцу. И теперь должен был сказать единственному человеку, которого искренне огорчит его отсутствие.
– Кель! – возмущенно начал Тирас и осекся. – Ты… ты пьян. Это неразумно.
– А я никогда и не блистал умом. Это по твоей части, Тирас. И мы оба знаем, что я не пьян.
– Ее вызвалась сопровождать половина чертовой гвардии. Она будет в надежных руках.
Кель фыркнул, но усмешка даже не приподняла уголки губ.
– Конечно, они вызвались. Но они мои люди. И я поведу их сам.
– Ты нужен мне здесь.
– Зачем, Тирас? – недоверчиво откликнулся Кель.
– Затем… что ты капитан моей стражи. Кель Джеруанский. Защитник города.
– А ты могущественный король. Вольгары повержены. Последние два года я спал и видел, кого бы еще убить, чтобы оправдать свое существование.
– Тебе нечего делать в Дендаре, Кель, – запротестовал Тирас.
– Мне нигде нечего делать.
– Это не так. – Голос короля стал умоляющим. – Ты мой брат. Здесь твой дом.
– Нет, Тирас. Не мой. Этот замок никогда не был мне домом. Я оставался здесь только ради тебя. Но дело даже не во мне. Она… Саша однажды сказала, что дело в ответственности. Теперь я ответственен за нее.
Тирас яростно замотал головой:
– Нет, брат. Нет!
– Я рассказывал, как ее нашел? – Кель поднялся на ноги и продолжил, не дожидаясь ответа: – Она лежала изувеченная у подножия скалы. Я сомневался, что смогу ее исцелить. До этого я закрывал такие серьезные раны только у тебя и королевы, но моя преданность вам не вызывает…