И снова свет ослепил его. Это опять был Леон, огромный мужчина с жестоким взглядом, слуга человека намного страшнее него с лицом мертвеца и глазами дьявола.
– Принеси ему стул, Леон, – приказал Хименес. – Он слишком ослаб, чтобы стоять.
Зегри сел на принесенный слугою стул.
– Ну как, вы ничего не желаете мне сказать? – осведомился Хименес.
– Да, господин архиепископ, у меня есть что сказать вам. Ночью меня в темнице посетил Аллах.
Лицо Хименеса при свете фонаря казалось очень суровым.
– И он сказал мне, – продолжал Зегри, – что я должен безотлагательно креститься.
– О! – издал продолжительный вопль триумфа архиепископ Толедский. На какую-то секунду его губы раздвинулись, обнажив зубы, и на лице появилось некое подобие улыбки. – Вижу, что времяпрепровождение с нами оказало на вас плодотворное воздействие. Весьма плодотворное. Леон, сними с него оковы. Мы как следует накормим его и обрядим в шелк. Наденем на его голову алую шапочку и окрестим его во имя Господа нашего Иисуса Христа. Я благодарю Господа за эту победу.
Зегри почувствовал огромное облегчение, когда с него сняли оковы, – но даже без них он был слишком слаб и не мог идти.
Хименес сделал знак здоровяку Леону, который водрузил Зегри на свои плечи и вынес из мокрой подземной темницы.
Его положили на диван, растерли онемевшие члены и накормили вкуснейшим бульоном. Хименесу не терпелось окрестить такого трудного новообращенного, и он незамедлительно свершил обряд.
Вот так Зегри принял христианство.
– Вы должны возблагодарить Бога за такой удачный исход, – сказал ему Хименес. – Теперь я верю, что многие из соотечественников последуют вашему примеру.
– Если вы и ваши слуги поступите с ними так же, как со мной, – промолвил Зегри, – то в стенах Гранады не останется ни одного мусульманина.
Хименес держал Зегри во дворце до тех пор, пока тот не оправился от последствий тюремного заключения, но постоянно сообщал ему, что новость разнеслась по городу. «Зегри стал христианином».
Результат удовлетворил даже Хименеса. Теперь сотни мавров приходили во дворец архиепископа, чтобы принять крещение и получить шелк и алые шапочки.
Однако Хименес торжествовал недолго. Многие из образованных мавров твердо держались своей веры и склоняли друзей делать то же самое. Они напоминали о том, что случилось с евреями, принявшими христианство, которых обвинили в том, что они вернулись к вере своих отцов. Они рассказывали о мрачных аутодафе, ставших постоянными зрелищами во многих городах Испании. Такого не должно случиться в Гранаде. А те тупицы, что купились на шелка и алые шапочки, утратили здравый смысл и тем самым обрекли себя на неприятности.
Жители Гранады не очень верили ни в какие подобные неприятности. Ведь это Гранада, где они тихо и мирно жили много лет, и даже после победы христиан и окончания царствования Боабдила существовали так же, как и прежде. И они всегда будут жить так. Многие из них сохранили в памяти дни, когда великие суверены, Фердинанд и Изабелла, прибыли, чтобы вступить во владение Альгамброй. И пообещали свободу мысли, поступков и свободу исповедания своей собственной веры.
Хименес понимал, что те, кто мешал успешному проведению его работы, были люди грамотные, ученые, и решил нанести им неожиданный удар. Они заявляли, что им не нужна христианская культура, поскольку у них самих есть культура, гораздо более древняя и значительная, чем христианская.
– Культура! – гневался Хименес. – Что это за культура? Их книги, что ли?
Действительно, мавры создавали манускрипты такой красоты, что о них шла слава по всему миру. А переплеты этих книг и украшения были восхитительны и неповторимы.
– Я устрою аутодафе в Гранаде! – сказал он Талавере. – И это будет только начало. Они у меня увидят, как в их синее небо вздымаются огни костров!
– Но соглашение суверенов… – начал Талавера.
– На этом аутодафе не сожгут ни единого человека. На них будут гореть манускрипты. Это послужит им предупреждением, что с ними случится, если они забудут о своей клятве, данной при крещении. Пусть посмотрят на костры! Пусть увидят, как их дьявольские слова превращаются в пепел, извиваясь в жарком пламени. И будет разумнее пока ничего не говорить об этом Тендилье. Он, безусловно, пожелает сохранить эти манускрипты из-за их прекрасных переплетов. Боюсь, что наш приятель Тендилья благочестив только снаружи.
– Монсеньор, – произнес Талавера, – если вы уничтожите литературу этого народа, они попытаются отомстить нам. Это тихие и спокойные люди только среди друзей.
– Они никогда не найдут себе лучшего друга, чем я, – возразил Хименес. – Посмотрите, скольких я обратил на путь истинный!
Он уже решил продолжать намеченное и не желал терпеть никакого вмешательства. Только увидев воочию, что эти книги превратились в пепел, он ощутит, что в чем-то продвинулся вперед. Он удостоверится, что никто из детей никогда больше не осквернит себя чтением нечестивых слов.
Был издан декрет. Из каждого мавританского дома должны быть вынесены все манускрипты. Их свалят в кучи на площадях города. А кто посмеет скрыть хоть единую книгу, писанную по-арабски, будет подвергнут самому суровому наказанию.
Ошеломленные и потрясенные мавры наблюдали, как книги переходят из их рук к человеку, которого теперь они считали своим врагом. Зегри возвратился от архиепископа совершенно другим человеком: он стал худым как щепка и совершенно больным. Казалось, он был глубоко унижен; весь его вид говорил о том, что силы и уверенность покинули его.
Хименес приказал, чтобы все труды, касающиеся религии, свалили на площадях, однако книги по медицине приказал отнести к нему. Мавры славились своими познаниями в медицине, и Хименесу пришло в голову, что если извлечь из их книг пользу, в том не будет никакого богохульства. Таким образом, он отобрал двести или триста трудов по медицине и распорядился отослать в Алькалу, где они будут храниться в университете, который он там строил.
Затем он приступил к тому, что называл служением вере.
На всех площадях города заполыхали костры.
Мавры печально наблюдали, как их прекрасные произведения искусства превращаются в пепел. Над Гранадой стоял огромный столб дыма, черного, низко нависшего над городом.
В Альбайсине,[17] в той части города, которую полностью населяли мавры, люди собирались за закрытыми ставнями и даже на улицах.
Тендилья пришел на встречу с Хименесом. Он был не один, с ним пришли несколько влиятельных кастильцев, много лет проживших в Гранаде.
– Это опасно! – решительно заговорил Тендилья.
– Не понимаю вас, – надменно ответил Хименес.
– Мы живем в Гранаде уже очень долго, – объяснил Тендилья. – И хорошо знаем этот народ. Или я неправ? – повернулся он к своим спутникам. Те заверили Хименеса, что во всем согласны с Тендильей.
– Вы должны радоваться вместе со мной, – презрительно произнес Хименес, – что с арабской литературой покончено. Если у этих людей не будет книг, их глупые и нечестивые мысли не смогут быть переданы молодежи. Дальнейшие наши планы состоят в том, чтобы воспитывать их детей в истинной вере. И в последующем все – мужчины, женщины, дети – будут христианами.
– Должен напомнить вам об условиях договора, – дерзко возразил Тендилья.
– Уж этот договор!.. – хмыкнул Хименес. – Пришла пора о нем забыть.
– Он не будет забыт. Мавры о нем помнят. Они уважают и чтят суверенов, потому что этот договор соблюдался с тысяча четыреста девяносто второго года… а вот теперь вы им пренебрегаете.
– Прошу прощения у Господа, что не попытался сделать этого раньше.
– Монсеньор архиепископ, я хотел бы убедительно просить вас проявить больше снисходительности. Если вы этого не сделаете, в нашей прекрасной Гранаде начнется кровопролитие.
– Меня совершенно не волнует кровопролитие. Меня волнует лишь то, что здесь проливаются потоки греха!
– Исповедовать свою собственную религию не является грехом.
– Осторожнее, друг мой. Сейчас вы близки к ереси. Лицо Тендильи побагровело от гнева.
– Примите совет от человека, знающего этот народ, монсеньор. Если вы собираетесь сделать из них христиан, умоляю вас, если вам хоть немного дорога ваша жизнь…
– Которой я не дорожу, – перебил его Хименес.
– Тогда – жизнь других людей. Если она вам дорога, умоляю, проводите по отношению к этим людям мягкую политику.
– Мягкая политика годится для временных мер, а не в данном случае, когда под угрозой душа. Если неверующий не способен сам найти путь к спасению, его надо силой наставлять на этот путь. И сейчас, когда нам угрожает мусульманство, у нас нет возможности воздержаться от жестоких мер.
Тендилья растерянно посмотрел на прибывших с ним горожан, которых он привел к Хименесу, чтобы поспорить с ним.
– Итак, я понимаю, что попытки повлиять на вас бесполезны, – резко произнес он.
– Совершенно бесполезны, – кивнул Хименес.
– Тогда нам остается только надеяться, что мы сможем защититься, когда придет время.
Тендилья и его друзья попрощались с Хименесом и вышли, а тот громко рассмеялся после их ухода.
«Тендилья! Тоже мне солдат! – насмешливо думал он. – Королева совершила непростительную ошибку, назначив его алькальдом. У него неискренняя душа. Он любит удобства и комфорт. И души безбожников ничего для него не значили, раз эти люди работали и богатели, делая таким образом богатым и город.
Они думают, что он не понимает мавров. Так они ошибаются! Он полностью осознает, что недовольство этих язычников все больше растет. По крайней мере, его совершенно не удивит, если они устроят какой-нибудь заговор и нападут на него. Какая это будет славная смерть – умереть во имя истинной веры! Но он пока не желал умирать, поскольку в отличие от Торквемады понимал, что никто не достоин надеть на себя его мантию».