Гамбургский период жизни Кристины был отмечен ещё одним событием, получившим своё продолжение и после возвращения в Италию. В это время в Польше король Ян II Казимир (1609–1672), уставший от войн и противостояния со шляхтой, отрёкся от престола и уехал во Францию. Этот правитель, брат Владислава IV, младший сын короля Сигизмунда III из рода Васа, держался на троне исключительно благодаря своей супруге, волевой и непреклонной Марии де Гонзага. В 1667 году королева скончалась и он немедленно освободил трон. В Польше начался очередной период междувластия и поиска кандидатов на власть.
На трон претендовали принц Конде, русский царь Алексей Михайлович и многие другие августейшие особы Европы. Свою кандидатуру — не без давления со стороны римского папы и кардинала Аззолино — выставила и королева Кристина. Зачем она это сделала, она и сама не понимала: то ли от безысходности своего положения, то ли повинуясь безотчётному «зову предков», то ли под влиянием понтифика и Друга. Она ненавидела поляков и знала, что положение короля в Польше было незавидным, в том числе и с финансовой точки зрения[133].
Кристина дала заказ известному ростокскому астрологу на прогноз относительно шансов на своё избрание польской королевой. Прогноз гласил, что Кристина завершит свою жизнь «в великой нищете и бедности», за что она приказала как следует наказать прорицателя, но от идеи надеть польскую корону не отказалась.
Агитацию в пользу Кристины в Польше вёл нунций Марескотти, а связующим звеном между ним и претенденткой стал польский католик Антон Михаил Хацкий. Тот сразу же потребовал от Кристины денег — без звонкой монеты, без раздачи «подарков» шляхте и думать было нечего об успехе. Но какими деньгами располагала Кристина? Да если бы и обладала королева необходимой суммой, разве рассталась бы с ней в обмен на пустые обещания? «Я знаю поляков: они деньги возьмут у кого угодно, да и посмеются над ним, а потом поступят так, как им выгодно», — ответила она Хацкому. Так что кампания по выдвижению её кандидатуры на польский трон шла ни шатко ни валко, и сама претендентка мысленно желала себе поражения.
Марескотти пришлось успокаивать шляхту по поводу эпизода с маркизом Мональдески. В письме Хацкому Кристина в резкой форме написала, что ни перед кем об этом отчитываться не собирается и в последнюю очередь — перед Польшей, где зло и насилие творятся ежедневно. «Если Бог призовёт меня на этот трон, — пишет она Аззолино, — то потребую для отдыха один-два года, чтобы потом предпринять что-нибудь против турок. Если же Бог распорядится иначе, я не буду роптать и в этом случае».
Казалось бы, отсутствие у 42-летней Кристины наследников и нежелание их иметь было для Польши большим преимуществом — ведь там королей выбирали. Тем не менее, к большому удивлению и недовольству претендентки, вопрос о детях встал и в Варшаве. Когда в Польше возникли сомнения относительно возраста кандидатки, Аззолино шифрованным текстом проинформировал Марескотти: «…её темперамент ещё полон огня, так что вполне можно надеяться, по крайней мере, на десятилетний период плодоносия». Хотел ли кардинал избавиться от Кристины или желал видеть её на самой вершине славы, чтобы купаться в её лучах? Нам не дано это знать, потому что лукавый ватиканец унёс эту тайну с собой.
Настойчивость кардинала Аззолино в продвижении её кандидатуры на польский трон напугала Кристину, потому что, став королевой Польши, ей пришлось бы с ним расстаться. Она стала подозревать, что кардинал собирался от неё избавиться. И она поставила ему нереальное условие: она согласится править Польшей только вместе с ним, своим Другом.
Папа Климент IX тоже поддержал Кристину в борьбе за польский трон, но поддержка его была условной — он успел уже высказаться в пользу двух других соперников королевы: герцога Нойбургского и князя Лотарингского. Так что, по всей видимости, он пошёл на это не из убеждения, а в угоду Аззолино и самой Кристине. О том, что Ватикан поддерживал кандидатуру Кристины, нунций Марескотти должен был объявить лишь в том случае, когда её кандидатура явно перевесит другие. Но, как мы уже сообщили выше, такого момента в польском интеррегнуме не наступило, и польская кампания закончилась для Кристины поражением.
Характерным является следующий эпизод. Когда весной 1669 года монсеньор Марескотти открыл епископу Познаньскому, одному из влиятельных участников на предвыборной сцене, «великую» тайну, что папа Климент IX выступает в пользу кандидатуры королевы Кристины, епископ несколько раз осенил себя крестом и попросил нунция, если тот не хочет выставить себя на всеобщее посмешище, никогда не произносить это имя вслух.
В июне 1669 года поляки выбрали, наконец, короля из своих аристократов — Михаила Вишневецкого. И Кристина с облегчением вздохнула. Когда в 1672 году под Парижем умер Ян II Казимир, она сказала: «Я рада, что он скончался среди людей. Если бы он остался в стране, в которой когда-то правил, то умер бы среди зверей».
Встаёт вопрос: почему такие умные и прозорливые люди, как римский папа и кардинал Аззолино, всерьёз занялись продвижением Кристины на польский трон? Разве они не видели всю бесперспективность этого начинания? С папой Климентом, кажется, всё ясно: он поддался уговорам Аззолино. Но каковы были мотивы у всеведущего кардинала? Прельщала ли его перспектива быть другом польской королевы? Вряд ли. Скорее всего, за его инициативой и в самом деле стояло желание раз и навсегда решить для Кристины пресловутый финансовый вопрос и избавиться от её присутствия в Риме. Д. Мэссон полагает, что кардинал не оставил мысли достичь самой верхней ступени ватиканской иерархической лестницы — папского достоинства. Климент IX, по его расчётам, долго занимать этот пост не будет, и вот когда пробьёт его час, он выставит свою кандидатуру в папы. Присутствие же Кристины в Риме, по мнению Мэссон, могло сослужить ему лишь дурную службу.
Как бы то ни было, кардинал и вида не подал, что сильно разочарован поражением Кристины. Видимо, он смирился с судьбой и решил честно нести свой крест до конца, оставаясь верным другом королевы.
…За день до отъезда из Гамбурга к королеве Кристине явился шведский наместник в Бремене Дитрих Клейхе, который от имени короля и донёс до неё «приятную» весть о том, что она больше никогда не увидит свою родину. Король якобы предложил Кристине выбрать для проживания любую шведскую провинцию в Германии. Королева ответила гордым «спасибо, не надо» и покинула Гамбург.
Двадцатого ноября она встретилась с Аззолино в городе Нарни. Поскольку никаких подробностей об этой встрече нигде не сохранилось, можно сделать предположение, что она проходила в обстановке глубочайшей секретности. Судя по всему, между друзьями произошло серьёзное объяснение, результатами которого Кристина, кажется, осталась довольна. Во всяком случае, многие потом в Риме отметили её ровное и умиротворённое состояние, «розовые настроения» и «сверкающие от радости свидания глаза».
А глаза, на самом деле, были зеркалом её души.
Глава девятнадцатаяБОЛЬШАЯ ЛЮБОВЬ
Сердце создано для любви.
Из предыдущих глав мы узнали о сексуальнопсихологической раздвоенности личности королевы Кристины и о её «романах» как с представителями мужского (Карл Густав, М. Г. Делагарди), так и женского пола (Э. Спарре). Смена веры и переезд в Италию мало что изменили в характере и натуре королевы. В Риме она с первых дней окружила себя красивыми мужчинами и женщинами и эпатировала местное общество своими свободными манерами поведения. Но как и прежде, она не переходила ни с кем границ и держала всех на расстоянии.
В числе её «слабостей» в этот период называли племянницу кардинала Мазарини Марию Манчини, в которую был влюблён король Людовик XIV. Манчини вышла потом замуж за князя Лоренцо Колонну и в 1661 году появилась в Риме, но через четыре года она покинула мужа и стала вести рассеянный образ жизни, ни в чём не уступая, а во многом и превосходя «эскапады» самой Кристины — правда, в другом роде. Конечно, никаких интимных отношений между обеими женщинами никогда не существовало, Манчини была самодостаточной женщиной, так что Кристина любовалась ею в основном на расстоянии.
Зато рядом постоянно находился красавец-кардинал Децио Аззолино.
Мы уже писали, что Кристина считала себя человеком стоических убеждений, способным возвыситься над толпой путём контролирования своих чувств и наклонностей. Но также хорошо известно, что, будучи вольнодумкой, она постоянно нарушала налагаемые на себя конвенции и табу.
Теперь на её пути появился Аззолино. Он начал свою карьеру секретарём у кардинала Пансироле, папского нунция в Испании, и зарекомендовал себя умным и проницательным дипломатом. По возвращении Пансироле в Италию Аззолино взяли в папский секретариат, в частности в отдел шифров и кодов. Фактически он занял ключевые позиции в дипломатической и разведывательной службе Ватикана. Он вошёл в фавор к папе Иннокентию X и сумел поладить с его честолюбивой и жадной свояченицей Олимпией Майдальчини (ходили даже слухи о их интимных отношениях). В 1654 году Аззолино стал кардиналом. Майдальчини прочила его на пост статс-секретаря папской канцелярии, то есть правительства Ватикана. Иннокентий X, однако, не захотел расстаться со своим прежним статс-секретарём кардиналом Киджи, и Майдальчини должна была удовлетвориться компромиссным решением: Аззолино статс-секретарём не стал, но присутствовал на всех аудиенциях кардинала Киджи[134].
Кристине, вероятно, было кое-что известно о взаимоотношениях Друга с женским полом, и она пару раз с горькой игривостью делала намёки по поводу интереса, проявляемого кардиналом к красивым актрисам. Естественно, саркастически замечает она, его тянуло к ним стремление облагородить свою душу.
В защиту кардинала можно лишь вполне определённо сказать, что он на протяжении многих лет оставался самым верным другом королевы Кристины и помогал ей в самых сложных ситуациях. Объяснялась ли эта лояльность истинными чувствами, карьерными или церковно-политическими соображениями, сказать невозможно.