— А вы знаете пароль?
— Да.
— А сигнал для сбора?
— Нет.
— Ну, а я знаю. У меня пароль…
Произнося эти слова, пьемонтец поднял голову, и в тот же миг Ла Юрьер сделал ему знак до такой степени выразительный, что болтливый дворянин сразу оборвал свою речь, остолбенев от этой мимики гораздо больше, чем от потери ставки в три экю. Ла Моль, заметив состояние партнера по его лицу, обернулся, но не увидел никого, кроме хозяина, стоявшего позади него, скрестив на груди руки, в той каске, которую чистил за минуту перед тем.
— Что с вами? — спросил Ла Моль Коконнаса.
Коконнас молча переводил взгляд с хозяина на партнера, так как не мог понять, в чем дело, несмотря на отчаянные жесты мэтра Ла Юрьера.
Ла Юрьер смекнул, что необходима его помощь.
— Штука в том, что я сам любитель игры в карты, — сказал он Ла Молю, — я и подошел взглянуть на ваш ход, а граф вдруг увидал на голове простого горожанина боевой шлем, ну и удивился.
— Действительно, хороша фигура! — воскликнул Ла Моль, заливаясь смехом.
— Эх, месье! — сказал Ла Юрьер, хорошо разыгрывая добродушие и пожимая плечами, как бы признавая свое ничтожество, — конечно, мы не вояки и нет в нас настоящей выправки. Это хорошо вам, бравым дворянам, сверкать золочеными касками да тонкими шпагами, а наше дело — отбыть свое время в карауле.
— Так-так! — сказал Ла Моль, тасуя в свою очередь карты. — Вы разве ходите в караул?
— Да, граф, приходится! Я ведь сержант в одном отряде городской милиции, — сказал Ла Юрьер и, пока Ла Моль сдавал карты, тихо удалился, приложив палец к губам, как указание совершенно растерявшемуся Коконнасу, чтоб он не проболтался.
Необходимость быть настороже привела к тому, что Коконнас проиграл вторую ставку так же быстро, как и первую.
— Ну вот и все ваши шесть экю! Хотите отыграться в счет ваших будущих благ?
— С удовольствием, — ответил Коконнас, — с удовольствием.
— Но прежде чем продолжать игру, я хотел напомнить вам: ведь вы говорили, что у вас назначено свидание с герцогом Гизом?
Коконнас поглядел на кухню, где стоял Ла Юрьер, и увидал, что трактирщик смотрит на него во все глаза, повторяя свое предупреждение.
— Да, — ответил Коконнас, — но теперь еще не время. Поговорим лучше о вас, господин Ла Моль.
— А по-моему, мой дорогой Коконнас, поговорим лучше об игре, а то, если не ошибаюсь, я сейчас выиграл у вас еще шесть экю.
— Дьявольщина! Верно!.. Мне всегда говорили, что гугенотам везет в игре. У меня большое желание стать гугенотом, черт меня подери!
Глаза хозяина загорелись, как уголья, но Коконнас, всецело занятый игрой, не заметил этого.
— Переходите к нам, граф, переходите, — сказал Ла Моль, — и хотя желание стать гугенотом пришло к вам путем очень своеобразным, вы будете хорошо приняты у нас.
Коконнас почесал за ухом:
— Будь я уверен, что везенье в карты зависит от веры, ручаюсь вам… ведь я в конце концов не так уже сильно держусь за мессу, а раз и король не очень дорожит ею…
— А кроме того, протестантское исповедание — прекрасное исповедание: оно так просто, чисто…
— И к тому же в моде, — прибавил Коконнас, — да еще приносит в игре счастье: ведь, черт меня подери, все тузы у вас: а между тем с самого начала, как мы взяли карты в руки, я следил за вами: вы играете честно, не передергиваете… Это не иначе как от протестантской веры.
— Вы задолжали мне еще шесть экю, — спокойно заметил Ла Моль.
— Ах, как вы искушаете меня! — сказал Коконнас. — И если этой ночью я останусь недоволен герцогом Гизом…
— Тогда что?
— Тогда я попрошу вас завтра представить меня королю Наваррскому; и будьте покойны, уж если я стану гугенотом, то буду им больше, чем Лютер, Кальвин, Меланхтон и все реформаторы на свете.
— Тсс! Вы поссоритесь с нашим хозяином, — сказал Ла Моль.
— Да, правда, — согласился Коконнас, взглянув на кухню. — Нет, он нас не слышит, он сейчас очень занят.
— А что он делает? — спросил Ла Моль, не видя хозяина со своего места.
— Он разговаривает с… Черт меня подери! Это он!
— Кто — он?
— Та самая ночная птица, с которой он разговаривал, когда мы подъехали к гостинице, — человек в желтом колете и в темно-коричневом плаще. Дьявольщина! Да еще как увлекся! Эй! Мэтр Ла Юрьер! Не политический ли заговор у вас?
Но на этот раз мэтр Ла Юрьер ответил таким властным и энергичным жестом, что Коконнас, несмотря на свое пристрастие к картам, встал с места и пошел к нему.
— Что с вами? — спросил Ла Моль.
— Вам нужно вина, граф? — спросил Ла Юрьер, быстро хватая Коконнаса за руку. — Сейчас подадут. Грегуар! Вина господам дворянам!
Потом в самое ухо прошептал:
— Молчите! Молчите, или смерть вам! И спровадьте куда-нибудь вашего товарища.
Ла Юрьер был так бледен, а желтый человек так мрачен, что Коконнас почувствовал дрожь в теле и, обернувшись к Ла Молю, сказал ему:
— Дорогой господин Ла Моль, прошу извинить меня: я за один присест проиграл пятьдесят экю; мне сегодня не везет, и я боюсь зарваться.
— Отлично, месье, отлично, как вам угодно. Кроме того, я с удовольствием прилягу хоть на минуту. Мэтр Ла Юрьер!
— Что угодно, ваше сиятельство?
— Разбудите меня, если за мной придут от короля Наваррского. Я лягу не раздеваясь, чтобы в любую минуту быть готовым.
— Я сделаю то же, — сказал Коконнас, — а чтобы его светлости не ждать меня ни минуты, я теперь же сделаю себе значок. Мэтр Ла Юрьер, дайте мне ножницы и белой бумаги.
— Грегуар! — крикнул Ла Юрьер. — Белой почтовой бумаги и ножницы, чтобы сделать конверт!
— Положительно, — сказал пьемонтец, — здесь готовится что-то чрезвычайное.
— Доброй ночи, господин Коконнас! — сказал Ла Моль. — А вы, хозяин, будьте любезны показать мне мою комнату. Желаю вам успеха, мой новый друг!
И Ла Моль в сопровождении хозяина ушел по винтовой лестнице наверх. Тогда таинственный человек схватил Коконнаса за локоть, подтащил к себе и торопливо заговорил:
— Месье, сто раз вы чуть не выдали тайну, от которой зависит судьба королевства. Еще одно слово, и я пристрелил бы вас из аркебузы. К счастью, теперь мы одни, так слушайте.
— Но кто вы такой, что говорите со мной в таком тоне? — спросил Коконнас.
— Вам приходилось слышать о некоем Морвеле?
— Убийце адмирала?
— И капитана де Муи.
— Да, конечно.
— Так это я.
— Та-та-та! — произнес Коконнас.
— Слушайте же.
— Дьявольщина! Надо думать, что я вас слушаю.
— Тсс! — прошипел Морвель, поднося палец к губам.
Коконнас прислушался: было слышно, как хозяин захлопнул дверь в какой-то комнате, запер дверь в коридоре на засов и стремительно сбежал с лестницы.
Вернувшись к двум собеседникам, он подал стул Коконнасу и стул Морвелю, взял третий себе и сказал:
— Господин Морвель, все заперто, можете говорить.
На колокольне Сен-Жермен-Л’Осеруа пробило одиннадцать часов вечера. Морвель один за другим считал удары, раздававшиеся в ночи гулко и уныло, и, когда последний удар замер в воздухе, сказал, обращаясь к Коконнасу, совершенно обескураженному теми предосторожностями, которые предпринимали эти два человека:
— Месье, вы добрый католик?
— Ну конечно, — ответил Коконнас.
— Вы преданы королю?
— Душой и телом. Я даже считаю оскорблением, что вы мне предлагаете такой вопрос.
— Не будем из-за этого ссориться. Вы пойдете с нами?
— Куда?
— Это все равно. Предоставьте себя в наше распоряжение. От этого зависят и ваше благосостояние, и ваша жизнь.
— Предупреждаю вас, что в полночь у меня есть дело в Лувре.
— Туда мы и идем.
— Меня ждет герцог Гиз.
— Нас тоже.
— У меня особый пароль для входа, — продолжал Коконнас, считая обидным для себя делить честь приема у герцога с каким-то Морвелем и мэтром Ла Юрьером.
— У нас тоже.
— Но у меня особый опознавательный знак.
Морвель улыбнулся, вытащил из-за пазухи пригоршню крестов из белой материи, дал один Ла Юрьеру, один Коконнасу и один взял себе. Ла Юрьер прикрепил свой к шлему, а Морвель к шляпе.
— Вот как! — удивился Коконнас. — Значит, и свидание, и пароль, и знак — одинаковые для всех?
— Да, месье, лучше сказать — для всех верных католиков.
— Стало быть, в Лувре — торжество, королевский банкет, да? — воскликнул Коконнас. — И на него не хотят пускать этих собак-гугенотов? Хорошо! Здорово! Замечательно! Довольно с них, покрасовались!
— Да, в Лувре торжество, королевский банкет, — ответил Морвель, — в нем будут участвовать и гугеноты. Больше того — они-то и будут героями дня, они же и заплатят за банкет; так что если вы хотите быть на нашей стороне, мы начнем с того, что пойдем приглашать их главного бойца, или, как они говорят, их Гедеона.
— Адмирала? — воскликнул Коконнас.
— Да, старика Гаспара, в которого я промахнулся, как дурень, хотя стрелял из аркебузы самого короля.
— Вот почему, дорогой граф, я начищал свой шлем, вострил шпагу и точил ножи, — прошипел мэтр Ла Юрьер.
Коконнас вздрогнул и побледнел: он начал понимать, в чем дело.
— Как?.. Это правда? — воскликнул Коконнас. — Так это торжество, этот банкет… значит…
— Вы очень недогадливы, месье, — сказал Морвель, — сразу видно, что вам не надоела, как нам, наглость этих еретиков.
— Ага! Вы взялись пойти к адмиралу и…
Морвель улыбнулся и подвел Коконнаса к окну.
— Взгляните туда, — сказал он, — видите в конце улицы, на небольшой площади за церковью, отряд людей, который выстраивается в темноте?
— Да.
— У всех этих людей на шляпе такой же белый крест, как у мэтра Ла Юрьера, у вас и у меня.
— И что же?
— А то, что это отряд швейцарцев из западных кантонов под командованием Токно, а вы знаете, что эти господа из западных кантонов — королевские благожелатели.
— Так-так! — произнес Коконнас.
— Теперь посмотрите, вон там, по набережной, движется отряд кавалерии; разве вы не узнаете его начальника?