Маргарита сдержалась и ничем не выдала своего испуга.
— Вот что! Расскажите же, как было дело, — попросила она.
— Обыкновенно, мадам. Как я имел честь доложить вашему величеству, было часов пять утра…
— В пять часов утра, — прервала его Маргарита, — вы уже вышли из дому?
— Простите, ваше величество, я еще не был дома, — ответил Ла Моль.
— Ах, граф, возвращаться домой в пять часов утра! Так поздно! Вы были заслуженно наказаны, — проговорила Маргарита с улыбкой, которая показалась бы лукавой всякому другому, но для Ла Моля была только обаятельной.
— Я и не жалуюсь, — ответил Ла Моль, почтительно склоняясь, — и если бы меня за это даже искромсали, я бы все-таки чувствовал себя во сто раз счастливее, чем этого заслуживал. Словом, поздно или, если угодно вашему величеству, рано я возвращался домой из одного дома, где я провел ночь, как вдруг четыре разбойника с необычайно длинными ножами выскочили из переулка Мортельри и стали меня преследовать. Это смешно, ваше величество, не правда ли, а все же мне приходилось удирать, так как я забыл шпагу в том доме, где я был.
— Ах, понимаю! — ответила Маргарита с самым простодушным видом. — Вы вернулись за вашей шпагой?
Ла Моль взглянул на Маргариту так, точно какое-то подозрение мелькнуло у него в уме.
— Ваше величество, я, конечно, вернулся бы туда, и очень охотно, потому что у моей шпаги был замечательный клинок, но я не знаю, где этот дом.
— Как же это так, граф? — возразила Маргарита. — Вы не знаете, в каком доме вы провели ночь?
— Нет, ваше величество, пусть сам сатана сотрет меня с лица земли, если я только догадываюсь, где этот дом!
— Это странно! Ваше приключение — целый роман!
— Совершенно верно, ваше величество, — настоящий роман!
— Расскажите!
— Это немножко длинно.
— Ничего, у меня есть время.
— А главное, он очень неправдоподобен.
— Рассказывайте, рассказывайте, я как нельзя более легковерна.
— Это приказание вашего величества?
— Да, если оно необходимо.
— Повинуюсь. Вчера вечером, расставшись с двумя обворожительными дамами, с которыми я и мой друг провели вечер на мосту Сен-Мишель, мы поужинали у мэтра Ла Юрьера.
— Прежде всего, — вполне естественно спросила Маргарита, — что это за мэтр Ла Юрьер?
— Мэтр Ла Юрьер, ваше величество, — ответил Ла Моль, взглянув на Маргариту все так же подозрительно, как и в первый раз, — мэтр Ла Юрьер — это хозяин гостиницы «Путеводная звезда» на улице Арбр-сек…
— Хорошо, мне ее видно отсюда… Итак, вы ужинали у мэтра Ла Юрьера и, конечно, вместе с вашим другом Коконнасом?
— Да, мадам, с моим другом Коконнасом. В это время вошел какой-то человек и передал каждому из нас по записке.
— Одинаковой? — спросила Маргарита.
— Совершенно одинаковой. Там была только одна строчка: «Вас ждут на улице Сент-Антуан, против улицы Жуи».
— И никакой подписи? — спросила Маргарита.
— Нет, вместо подписи стояли три слова, три чарующих слова, трижды суливших одно и то же, а именно — тройное блаженство.
— Какие же три слова?
— Eros — Cupido — Amor.
— В самом деле, прелестные слова! И сдержали они то, что обещали?
— О, ваше величество, гораздо больше, во сто раз больше!.. — восторженно сказал Ла Моль.
— Продолжайте; очень любопытно узнать, что ждало вас на улице Сент-Антуан, против улицы Жуи.
— Какие-то две дуэньи, каждая с платочком в руке, объявили, что завяжут нам глаза. Как вы догадываетесь, ваше величество, мы не сопротивлялись. Моя провожатая повела меня налево, другая повела моего друга направо, и мы с ним расстались.
— А потом? — спросила Маргарита, видимо, решившая разузнать все до конца.
— Не знаю куда повели моего друга, — отвечал Ла Моль, — возможно — в ад, но меня отвели в рай.
— Из которого вас, наверно, прогнали за чрезмерное любопытство?
— Справедливо, мадам, вы замечательно прозорливы! Я с нетерпением ждал рассвета, чтобы посмотреть, где я нахожусь, но в половине пятого ко мне вошла та же дуэнья, опять завязала мне глаза, взяла с меня обещание не поднимать повязки, вывела меня на улицу, прошла со мной шагов сто, еще раз заставила меня поклясться, что я не сниму повязки, пока не сосчитаю до пятидесяти. Я сосчитал до пятидесяти и… оказался на улице Сент-Антуан, против улицы Жуи.
— А потом?..
— Потом, ваше величество, я шел в таком счастливом настроении, что не обратил внимания на четырех мерзавцев, от которых насилу отделался. И вот теперь, мадам, сердце мое радостно забилось, когда я здесь нашел обрывок моего пера; я поднял его для того, чтобы сохранить на память об этой чудесной ночи. Но, несмотря на мое счастливое настроение, меня мучит забота о том, что сталось с моим товарищем.
— Разве он не вернулся в Лувр?
— К сожалению, нет, ваше величество! Я разыскивал его всюду, где он мог быть, — и в «Путеводной звезде», и в доме для игры в мяч, и в других приличных местах, но нигде ни Аннибала, ни Коконнаса…
Произнося последние слова, Ла Моль грустно развел руками и, приоткрыв этим движением плащ, обнаружил свой колет с зияющими дырами, сквозь которые проглядывала подкладка, как в прорезях одежды тогдашних щеголей.
— Да вас изрешетили?! — воскликнула Маргарита.
— Вот именно, изрешетили, — подтвердил Ла Моль; он был не прочь повысить себе цену, рассказывая об опасности, которую ему удалось избежать. — Смотрите, мадам! Видите?
— Отчего же вы не переменили колета, когда вернулись в Лувр?
— Оттого, что в моей комнате были чужие люди, — ответил Ла Моль.
— Как они попали в вашу комнату? — спросила Маргарита с изумлением. — Кто же это был?
— Его высочество!
— Тсс! — остановила его Маргарита.
Ла Моль умолк.
— Qui ad lecticam meam stant? — спросила по-латыни Маргарита.
— Duo pueri et unus eques.
— Optime barbari! Die Moles, quem inveneris in cubiculo tuo?
— Franciscum ducem.
— Agentem?
— Nescio quid.
— Quocum?
— Cum ignoto[9].
— Странно, — сказала Маргарита. — Значит, вы так и не нашли своего друга? — продолжала она, видимо, совершенно не думая о том, что говорит.
— Вот почему, мадам, как я уже имел честь доложить вашему величеству, я просто изнываю от беспокойства.
— Тогда не стану больше отвлекать вас от ваших розысков, — вздохнув, сказала Маргарита. — Но почему-то мне думается, что он найдется сам собой! Впрочем, поищите.
Сказав это, королева приложила палец к губам. Поскольку красавица королева не поведала Ла Молю никакой тайны, ни в чем не призналась, молодой человек рассудил, что этот очаровательный жест не был сделан с целью предписать ему молчание, а имел какое-то другое значение.
Процессия двинулась дальше, а Ла Моль, продолжая свои розыски, направился по набережной к улице Лон-Пон и вышел на улицу Сент-Антуан. Против улицы Жуи он остановился.
Вчера, как раз на этом месте, две дуэньи завязали глаза ему и Коконнасу. Он повернул влево и очутился перед домом, вернее — перед забором, за которым стоял дом; в заборе была дверь, обитая большими гвоздями, с навесом и с ружейными бойницами по сторонам.
Дом выходил в переулок Клош-Персе, между улицей Сент-Антуан и улицей Руа-де-Сисиль.
«Ей-Богу, это здесь… готов поклясться!.. Когда я выходил, я протянул руку и нащупал совершенно такие же гвозди на двери, потом я спустился по двум ступенькам. Еще когда я опустил ногу только на первую ступеньку, пробежал какой-то человек с криком „Помогите!“, и его убили на улице Руа-де-Сисиль».
Ла Моль подошел к двери и постучал.
Дверь отворил какой-то усатый привратник.
— Was ist das?[10] — спросил он по-немецки.
«Ага! Оказывается, мы швейцарцы», — подумал Ла Моль и, самым обворожительным образом обращаясь к привратнику, сказал:
— Друг мой, я бы хотел взять свою шпагу, которую оставил в этом доме, где я ночевал!
— Ich verstehe nicht![11] — ответил привратник.
— Шпагу… — повторил Ла Моль.
— Ich verstehe nicht, — повторил привратник.
— Которую я оставил… Шпагу, которую я оставил…
— Ich verstehe nicht…
— В этом доме, где я ночевал.
— Gehe zum Teufel!..[12] — ответил привратник и захлопнул перед его носом дверь.
— Черт возьми! — сказал Ла Моль. — Будь со мной шпага, я с удовольствием проткнул бы тушу этого прохвоста… Но раз ее нет, придется отложить до другого раза.
Затем Ла Моль прошел до улицы Руа-де-Сисиль, свернул направо, сделал шагов пятьдесят, еще раз повернул направо и очутился в переулке Тизон, параллельном переулку Клош-Персе и совершенно похожем на него. Больше того: не сделал он и тридцати шагов, как снова наткнулся на калитку, обитую большими гвоздями, с навесом и бойницами и с лестницей в две ступеньки, — точно переулок Клош-Персе повернулся передом назад, чтобы еще раз взглянуть на проходившего Ла Моля.
Ла Моль подумал, что он вчера мог ошибиться и принял правую сторону за левую, поэтому он подошел к двери и постучал, собираясь заявить то же, что и у первой двери. Но на этот раз он стучал тщетно — дверь даже не открыли.
Ла Моль раза три проделал тот же путь и пришел к выводу, что дом имел два входа, один — из переулка Клош-Персе, другой — из переулка Тизон.
Однако это рассуждение, при всей его логичности, не возвращало ему шпаги и не указывало, где его друг.
На одну минуту у него мелькнула мысль купить другую шпагу и проткнуть мерзкого привратника, не желавшего говорить иначе, как по-немецки; но ему тут же пришло в голову, что, может быть, этот привратник служит у Маргариты, а если Маргарита выбрала именно такого, значит, у нее были на то основания и, следовательно, ей будет неприятно его лишиться. Ла Моль же ни за какие блага в мире не стал бы делать что-нибудь неприятное для Маргариты.