— Хорошо, мадам, — ответил Генрих, — я не обману ваших ожиданий.
— Станьте героем, сир. Это не так трудно: вам только надо идти своей дорогой; а для меня поставьте красивый трон, — сказала дочь Генриха II.
Неуловимая улыбка скользнула по тонким губам Беарнца. Поцеловав руку Маргарите, он вышел первым посмотреть, можно ли ей пройти, и, выходя, стал напевать припев старинной песни:
Тот, кто строил крепко замок,
В нем не будет жить.
Предпринятая им предосторожность оказалась не напрасной: в ту минуту, когда он отворял дверь своей опочивальни, герцог Алансонский отворил дверь своей передней; Генрих подал рукою знак Маргарите, а затем громко сказал:
— A-а! Это вы, брат мой! Добро пожаловать!
По знаку мужа Маргарита поняла, что надо делать, и убежала в туалетную комнату, вход в которую был завешен огромным гобеленом.
Герцог Алансонский вошел робко, все время озираясь.
— Мы одни, брат мой? — вполголоса спросил он.
— Совершенно одни. Что случилось? У вас такой расстроенный вид.
— Генрих, мы разоблачены!
— Каким образом?
— Захватили де Муи.
— Я знаю.
— И де Муи все рассказал королю.
— Что же он сказал?
— Что я желал занять наваррский престол и что для этого я входил в заговор.
— Экое горе! — сказал Генрих. — Вы оказались в опасном положении, мой бедный брат. Почему же вы до сих пор не арестованы?
— Я сам не знаю. Король, издеваясь надо мной, предлагал мне наваррскую корону. Он, разумеется, рассчитывал вызвать у меня какие-нибудь признания; но я не выдал ничего.
— И хорошо сделали. Святая пятница! Будем держаться крепко, от этого зависит наша с вами жизнь.
— Да, дело щекотливое, — ответил Франсуа, — поэтому, брат мой, я и пришел спросить вашего совета: как вы думаете — бежать мне или оставаться?
— Ведь вы же видели короля, если он с вами говорил?
— Конечно.
— Так вы должны были прочесть ответ в его мыслях. Действуйте на основании вашего чутья.
— Я бы предпочел остаться здесь.
Как ни владел собою Генрих, на лице его мелькнуло радостное выражение, и, несмотря на всю его мгновенность, Франсуа подметил его.
— Тогда оставайтесь, — сказал Генрих.
— А вы?
— Помилуйте! Зачем же мне ехать, если вы остаетесь здесь? Я ведь хотел уехать вместе с вами из дружбы, чтобы не расставаться с братом, которого люблю.
— Конец всем нашим планам, — сказал герцог Алансонский, — вы отступаете без боя при первом ударе злого рока.
— Я не вижу злого рока в том, что останусь здесь; с моим беспечным характером мне везде хорошо.
— Ладно, пусть так, не будем больше об этом, — ответил герцог Алансонский. — Но если вы примете какое-нибудь другое решение, известите меня.
— Ну, разумеется! Поверьте мне, я не премину это сделать. Разве мы не условились, что у нас нет тайн друг от друга?
Герцог Алансонский прекратил свои расспросы и в раздумье удалился, заметив, что в какое-то мгновение гобелен на двери туалетной комнаты чуть колыхнулся.
Действительно, как только герцог Алансонский вышел, гобелен приподнялся и появилась Маргарита.
— Что вы думаете об этом посещении? — спросил Генрих.
— Думаю, произошло что-то новое и важное.
— А что, по-вашему?
— Еще не знаю, но узнаю.
— А до этого?
— А до этого — непременно зайдите ко мне завтра вечером.
— Не премину, мадам! — ответил Генрих, любезно целуя жене руку.
И с теми же предосторожностями, с какими шла сюда, Маргарита вернулась в свои покои.
IXКНИГА О СОКОЛИНОЙ ОХОТЕ
Прошло тридцать шесть часов со времени событий, описанных в предшествующей главе. День только занимался, а в Лувре все уже встали, как это бывало в дни охоты, и герцог Алансонский направился к Екатерине, помня ее наказ явиться в этот день.
Королевы-матери уже не было в ее опочивальне, но, уходя, она распорядилась на случай прихода герцога, чтобы его попросили обождать. Через несколько минут Екатерина вышла из потайного кабинета, где она уединялась для химических опытов и куда никто другой входить не смел.
Вместе с Екатериной, пропитав ее одежду или же просочившись сквозь щель только прикрытой двери, в комнату проник какой-то едкий запах, и герцог увидел в эту щель густой дым, как от сожженных ароматических курений, плававший белым облаком в лаборатории, откуда вышла королева-мать.
Герцогу не удалось скрыть любопытного взгляда.
— Да, — сказала Екатерина Медичи, — я сожгла кое-какие ветхие пергаменты, а от них пошла такая вонь, что пришлось подкинуть в жаровню немного можжевельника, вот откуда этот запах.
Герцог Алансонский поклонился.
— Ну, что у вас нового со вчерашнего дня? — спросила Екатерина, пряча в широкие рукава капота свои руки, кое-где покрытые красно-желтыми пятнами.
— Ничего, матушка, — ответил герцог.
— Вы не видались с Генрихом?
— Виделся.
— И он по-прежнему отказывается уезжать?
— Наотрез.
— Мошенник!
— Что вы сказали?
— То, что он уедет.
— Вы думаете?
— Уверена.
— Значит, он ускользнет от нас?
— Да, — ответила Екатерина.
— И вы дадите ему уехать?
— Не только дам, а скажу больше: необходимо, чтобы он уехал.
— Я вас не понимаю, матушка.
— Франсуа, выслушайте внимательно, что я скажу. Один весьма искусный врач, давший мне книгу, которую вы отнесете Генриху, уверял меня, что у короля Наваррского — начало какой-то изнурительной болезни, одной из тех, которые не милуют и против которых наука не знает никаких лекарств. Теперь вам понятно, что если ему суждено умереть от страшного недуга, то лучше пусть умрет подальше от нас, а не при дворе.
— Да, разумеется, это сильно огорчит нас, — сказал герцог.
— В особенности вашего брата Карла, — прибавила Екатерина. — Если же Генрих окажет ему неповиновение, а затем умрет, король увидит в его смерти Божью кару.
— Вы правы, матушка, — ответил герцог Алансонский, с восхищением глядя на Екатерину, — необходимо, чтобы он уехал. Но вы убеждены в том, что он уедет?
— Он уже принял для этого все меры. Встреча назначена в Сен-Жерменском лесу. Пятьдесят гугенотов должны его сопровождать до Фонтенбло, где будут ожидать еще пятьсот.
— А Марго? — спросил герцог с некоторым колебанием и заметно побледнев. — Она тоже едет с ним?
— Да, — ответила Екатерина, — это решено. Но как только Генрих умрет, Марго вернется ко двору свободной вдовой.
— А Генрих умрет наверное?
— По крайней мере, врач, давший мне книгу об охоте, уверял, что — да.
— Мадам, а где же книга?
Екатерина не спеша подошла к потайному кабинету, отворила дверь, и через минуту вышла оттуда с книгою в руках.
— Вот она, — сказала королева-мать.
Герцог Алансонский с некоторым ужасом глядел на книгу, которую ему протягивала мать.
— Что это за книга, мадам? — спросил он, дрожа от страха.
— Я уже вам сказала, сын мой, что это книга об искусстве выращивать и вынашивать соколов, кречетов и ястребов, написанная весьма ученым человеком, луккским тираном Каструччо Кастракани.
— И что с ней делать?
— Отнести вашему другу Анрио, который, как вы говорили, просил у вас эту или какую-нибудь другую книгу того же содержания, чтобы научиться соколиной охоте. Так как на сегодня назначена королевская охота с ловчими птицами, он непременно прочтет хоть несколько страниц и не упустит случая показать королю, что внял его советам и взялся за учение. Все дело в том, чтобы вручить книгу самому Генриху.
— Я не посмею, — ответил герцог, весь дрожа.
— Отчего же? — спросила Екатерина. — Книга как книга, только она долго лежала в шкафу, и страницы слиплись. Вы сами не пытайтесь ее читать, потому что придется муслить пальцы и отделять страницу от страницы, а это и очень долго, и очень трудно.
— Значит, только тот, кто горит желанием научиться, станет терять на это время и тратить силы? — спросил герцог Алансонский.
— Совершенно верно. Вы понятливы, сын мой.
— Ага! Вон Анрио уже на дворе. Давайте, мадам, давайте! Я воспользуюсь тем, что его нет дома, и отнесу книгу; он вернется и найдет ее у себя.
— Лучше бы вы отдали ее лично, Франсуа, так было бы вернее.
— Я уже сказал, мадам, что не посмею, — возразил герцог.
— Пустяки! Во всяком случае, положите ее на видном месте.
— Раскрытую? Или класть раскрытую будет хуже?
— Нет, лучше.
— Так давайте.
Герцог Алансонский трепетной рукой взял книгу из твердо протянутой руки Екатерины.
— Берите же, — сказала Екатерина, — раз я ее касаюсь, значит, не опасно; к тому же вы в перчатках.
Для герцога Алансонского этого было недостаточно, и он завернул книгу в плащ.
— Поторопитесь, Франсуа, — сказала Екатерина, — Генрих каждую минуту может вернуться.
— Верно, мадам, иду, — сказал герцог и вышел, шатаясь от волнения.
Мы уже не раз водили нашего читателя в покои короля Наваррского и делали свидетелем происходивших там событий — то радостных, то страшных, в зависимости от того, грозил или улыбался гений-покровитель будущему королю Франции. Но в этих стенах, забрызганных кровью убийств, залитых вином веселых кутежей, опрысканных духами ради любовных встреч, быть может, никогда не появлялось лица более бледного, чем лицо герцога Алансонского, когда он с книгою в руке отворял дверь в опочивальню короля Наваррского.
А между тем здесь, как и ожидал герцог, не было ни одного свидетеля, который мог бы тревожным или любопытным оком подсмотреть то, что собрался делать Франсуа. Первые лучи солнца освещали совершенно пустую комнату. На стене висела наготове шпага, которую де Муи советовал Генриху взять с собой; несколько колечек от кольчуги валялось на полу; туго набитый кошелек и маленький кинжал лежали на столе; легкий пепел еще витал в камине, — все это вместе с другими признаками ясно говорило герцогу Алансонскому, что король Наваррский надел кольчугу, потребовал от своего казначея денег и сжег компрометирующие документы.