– Нет, Аннибал, после того что произошло сегодня ночью, это будет неосторожно, мой друг. А кроме того, с нас взяли слово, что мы одни туда ходить не будем. Передай мне мой плащ!
– Верно, верно, я и забыл об этом, – ответил Коконнас. – Но какого черта! Где же твой плащ?.. А-а! Вот он.
– Да нет! Ты даешь мне черный, а я прошу вишневый. Я в нем больше нравлюсь королеве.
– Честное слово, его нет, – сказал Коконнас, посмотрев во все стороны, – ищи сам, я не могу найти.
– Как не можешь найти? Куда же он девался?
– Ты, может быть, его продал…
– Зачем? У меня осталось еще шесть экю.
– Надень мой.
– Вот хорошо – желтый плащ к зеленому колету! Я буду похож на попугая.
– Уж очень ты требователен. Тогда делай как знаешь.
Но когда Ла Моль, перевернув все вверх дном, начал посылать всевозможные ругательства по адресу воров, способных пробираться даже в Лувр, в эту минуту вошел паж герцога Алансонского с драгоценным плащом в руках.
– Ага! Вот он! Наконец-то! – воскликнул Ла Моль.
– Это ваш плащ, месье? – спросил паж. – Да?.. Его высочество посылал взять его у вас, чтобы решить одно пари по поводу оттенка вашего плаща.
– О, мне он был нужен только потому, что я собираюсь уходить, но если его высочество желает его пока оставить у себя….
– Нет, граф, вопрос уже решен.
Паж вышел, а Ла Моль пристегнул свой плащ.
– Ну как? Что ты решил делать? – спросил Ла Моль.
– Сам не знаю.
– А я тебя застану здесь сегодня вечером?
– Ну разве я могу сказать это наверно?
– Так ты не знаешь, что будешь делать через два часа?
– Я знаю, что буду делать я, но не знаю, что мне велят делать.
– Герцогиня Невэрская?
– Нет, герцог Алансонский.
– В самом деле, – сказал Ла Моль, – с некоторого времени я замечаю, что он уделяет тебе много внимания.
– Ну да, – ответил Коконнас.
– Тогда твоя судьба обеспечена, – смеясь, сказал Ла Моль.
– Фу! Младший сын! – ответил Коконнас.
– О-о! У него такое желание сделаться старшим, что небо, может быть, совершит для него чудо. Так, значит, ты не знаешь, где будешь сегодня вечером?
– Нет.
– Тогда иди к черту… или, лучше, ну тебя к богу! Прощай!
«Ла Моль – ужасный человек, – рассуждал пьемонтец сам с собой, – вечно требует, чтобы ты сказал, где будешь вечером! Разве это можно знать? Впрочем, похоже на то, что мне хочется спать».
И Коконнас опять улегся в постель. Что касается Ла Моля, то он полетел к покоям королевы. В коридоре, нам уже известном, он встретил герцога Алансонского.
– А-а! Это вы, месье де Ла Моль? – сказал герцог.
– Да, ваше высочество, – ответил Ла Моль, почтительно его приветствуя.
– Вы уходите из Лувра?
– Нет, ваше высочество, я иду засвидетельствовать свое почтение ее величеству королеве Наваррской.
– В котором часу вы уйдете от нее?
– Ваше высочество желаете что-нибудь мне приказать?
– Нет, не сейчас, но мне надо будет поговорить с вами сегодня вечером.
– В котором часу?
– Так между девятью и десятью.
– Буду иметь честь явиться в этот час к вашему высочеству.
– Хорошо, я полагаюсь на вас.
Ла Моль раскланялся и продолжал свой путь.
«Иногда этот герцог вдруг бледнеет, как мертвец… странно!..» – подумал он.
Затем он постучал в дверь к королеве; Жийона, словно ждавшая его прихода, проводила Ла Моля к Маргарите.
Маргарита сидела за какой-то работой, видимо очень утомительной; перед ней лежала исписанная бумага, пестревшая поправками, и том произведений Исократа. Она сделала знак Ла Молю не мешать ей дописать раздел; довольно быстро его закончив, она отбросила перо и предложила молодому человеку сесть рядом.
Ла Моль сиял. Никогда еще не был он таким красивым и веселым.
– Греческая! – воскликнул он, посмотрев на книгу. – Торжественная речь Исократа. Зачем она вам понадобилась? Ага! Я вижу на вашем листе бумаги латинское заглавие:
Так вы собираетесь держать этим варварам торжественную речь на латинском языке?
– Приходится, потому что они не говорят по-французски, – ответила Маргарита.
– Но как вы можете готовить ответную речь, не зная, что они скажут?
– Женщина более кокетливая, чем я, оставила бы вас в заблуждении, что она импровизирует; но по отношению к вам, мой Гиацинт, я на такие обманы не способна: мне заранее сообщили их речь, и я отвечаю на нее.
– А разве польские послы прибудут так скоро?
– Они уже приехали сегодня утром.
– Об этом никто не знает.
– Они прибыли инкогнито. Их торжественный въезд в Париж перенесен, кажется, на послезавтра. Во всяком случае, то, что я сделала сегодня вечером, – в духе Цицерона, вы услышите, – добавила Маргарита с легким оттенком самодовольства и собственного превосходства. – Но бросим эти пустяки. Поговорим лучше о том, что с вами было.
– Со мной?
– Да.
– А что со мной было?
– Вы напрасно храбритесь, я вижу, что вы немного побледнели.
– Вероятно, я переспал и смиренно винюсь в этом.
– Бросьте, бросьте! Не прикидывайтесь, я все знаю.
– Будьте добры, неоцененная, объяснить мне, в чем дело, потому что я ничего не знаю.
– Ответьте мне – только откровенно: о чем расспрашивала вас королева-мать?
– Королева-мать, меня?! Разве она собиралась говорить со мной?
– Как?! Вы с ней не виделись?
– Нет.
– А с королем Карлом?
– Нет.
– И с королем Наваррским?
– Нет.
– Но с герцогом Алансонским вы виделись?
– Да, сию минуту я встретился с ним с коридоре.
– Что он сказал?
– Что ему надо дать мне какие-то приказания между девятью и десятью часами.
– Больше ничего?
– Больше ничего.
– Странно.
– Что же тут странного, скажите же мне, наконец?
– Вы не слыхали никаких разговоров?
– Да что случилось?
– А случилось то, несчастный, что за сегодняшний день вы повисли над пропастью.
– Я?
– Да.
– По какому поводу?
– Слушайте. Прошедшей ночью хотели арестовать короля Наваррского, но вместо него в его комнате застали де Муи, который убил трех человек и убежал никем не узнанный; заметили только пресловутый вишневый плащ.
– Так что же?
– А то, что этот вишневый плащ, который один раз ввел в заблуждение меня, теперь ввел в заблуждение и других: вас подозревают, даже обвиняют в этом тройном убийстве. Сегодня утром собирались вас арестовать, судить и, может быть – кто знает? – приговорить к смерти; ведь вы, чтобы спасти себя, не признались бы, где вы были, не правда ли?
– Сказать, где я был?! – воскликнул Ла Моль. – Выдать вас, мою августейшую красавицу?! О, вы совершенно правы: я бы умер, распевая песни, за то, чтобы ни одной слезинки не пало из ваших прекрасных глаз!
– Увы, несчастный мой поклонник! Мои прекрасные глаза плакали бы горько.
– Но каким образом утихла эта страшная гроза?
– Догадайтесь.
– Откуда мне знать?
– Есть только одно средство доказать, что вы не были в комнате короля Наваррского.
– Какое?
– Сказать, где вы были.
– И что же?
– Я и сказала.
– Кому?
– Моей матери.
– И королева Екатерина…
– Королева Екатерина знает, что вы мой любовник.
– О мадам, после того, что вы для меня сделали, вы можете потребовать от меня чего угодно. То, что вы сделали, воистину прекрасно и велико! О Маргарита, моя жизнь принадлежит вам!
– Надеюсь! Потому что я вырвала ее у тех, кто хотел ее отнять у меня. Но теперь вы спасены.
– И вами! Моей обожаемой королевой! – воскликнул молодой человек.
В это мгновение звонкий треск заставил их вздрогнуть. Ла Моль в безотчетном страхе отпрянул назад. Маргарита вскрикнула и замерла на месте, глядя во все глаза на разбитое окно.
Пробив стекло, в комнату влетел камень величиной с куриное яйцо и покатился по паркету.
Ла Моль тоже увидел разбитое стекло и понял причину такого звука.
– Кто этот наглец? – крикнул он и бросился к окну.
– Подождите, – сказала Маргарита. – По-моему, этот камень чем-то обернут.
– В самом деле, похоже на бумагу, – заметил Ла Моль.
Маргарита подбежала к странному метательному снаряду и сорвала тонкий листок бумаги, сложенный в узенькую ленточку и обернутый вокруг камня.
Бумага была прикреплена ниткой, кончик которой уходил за окно сквозь пробитую дыру.
Маргарита развернула бумажку и прочла.
– Вот несчастный! – воскликнула она.
Ла Моль, бледный и неподвижный, стоял как воплощение страха.
Маргарита передала ему записку, и Ла Моль со сжавшимся от горького предчувствия сердцем прочел следующее:
«В коридоре, который ведет к герцогу Алансонскому, длинные шпаги ждут месье де Ла Моля. Может быть, он предпочтет прыгнуть из этого окна и присоединиться в Манте к де Муи?»
– Э, их шпаги не длиннее моей! – сказал Ла Моль.
– Да, но их может быть десять против одной.
– Кто же прислал записку? Кто этот друг? – спросил Ла Моль.
Маргарита взяла записку от молодого человека и пристально взглянула на нее горящим взором.
– Почерк короля Наваррского! – воскликнула она. – Если предупреждает он, значит, действительно есть опасность. Бегите же, Ла Моль, бегите, я вас прошу.
– А как же мне бежать? – спросил Ла Моль.
– В окно. В ней же говорится – из этого окна.
– Приказывайте, моя королева, я готов повиноваться и прыгну, хотя бы мне грозило разбиться двадцать раз, пока я буду падать!
– Постойте, постойте! – сказала Маргарита. – Мне кажется, к этой нитке что-то прикреплено.
– Посмотрим, – ответил Ла Моль.
Ла Моль и Маргарита стали подтягивать привешенный предмет и, к несказанной радости, увидели конец лестницы, сплетенной из конского волоса и шелка.
– Теперь вы спасены! – воскликнула Маргарита.