– Самое лучшее – яичные белки, взбитые с молоком, но…
– Но… что?
– Но надо было их принять тотчас, а иначе…
– А иначе?..
– Сир, это страшный яд, – еще раз подтвердил Рене.
– Все же он убивает не сразу, – сказал Карл.
– Нет, зато верно: неважно, сколько времени пройдет до смерти; иногда время даже входит в расчеты отравителя.
Карл оперся на мраморный стол.
– Теперь вот что, – сказал он, кладя руку на плечо Рене, – вам знакома эта книга?
– Мне, сир?! – сказал Рене, бледнея.
– Да, вам. При взгляде на нее вы сами себя выдали.
– Сир, клянусь вам…
– Рене, – перебил его король, – послушайте меня хорошенько: вы отравили перчатками королеву Наваррскую; вы отравили дымом лампы принца Порсиан; вы пытались отравить душистым яблоком принца Конде. Рене, я прикажу содрать с вас кожу по кусочкам раскаленными щипцами, если вы мне не скажете, чья это книга.
Флорентиец увидел, что с гневом короля шутить нельзя, и решил взять смелостью.
– А если я скажу правду, сир, кто мне поручится за то, что я не буду наказан еще мучительнее?
– Я.
– Вы мне дадите ваше королевское слово?
– Честное слово дворянина, я сохраню вам жизнь.
– В таком случае – книга принадлежит мне.
– Вам? – воскликнул Карл, отступая назад и глядя на отравителя мутным взглядом.
– Да, мне.
– А как же она ушла из ваших рук?
– Ее взяла у меня ее величество королева-мать.
– Королева-мать! – воскликнул Карл.
– Да.
– С какой целью?
– Мне думается, с целью отнести ее королю Наваррскому, который просил у герцога Алансонского такого рода книгу, чтобы изучить соколиную охоту.
– А! Так, так! – воскликнул Карл. – Мне все понятно! Действительно, книга была у Анрио. От судьбы я не ушел.
В эту минуту сухой, жесткий кашель потряс Карла и снова вызвал боль во внутренностях. Карл глухо вскрикнул раза три и упал в кресло.
– Что с вами, сир? – испуганно спросил Рене.
– Ничего, – ответил Карл. – Мне только хочется пить, дайте мне воды.
Рене налил стакан воды и подал дрожащей рукой Карлу, который и выпил ее залпом.
– Теперь, – сказал король, беря перо и обмакивая его в чернила, – напишите на этой книге.
– Что написать? – спросил Рене.
– То, что я сейчас вам продиктую: «Это руководство к соколиной охоте дано мною королеве-матери, Екатерине Медичи».
Рене взял перо и написал.
– А теперь подпишитесь.
Флорентиец подписался.
– Вы обещали сохранить мне жизнь, – сказал парфюмер.
– Что касается меня, я сдержу свое слово.
– А что касается королевы-матери? – спросил Рене.
– А что касается ее, то не касается меня. Если на вас нападут, защищайтесь сами.
– Сир, если я увижу, что моей жизни грозит опасность, могу ли я уехать из Франции?
– Я дам ответ вам через две недели.
– А до этого…
Сдвинув брови, Карл приложил палец к бледным губам.
– О, будьте покойны, сир!
И, довольный тем, что отделался так дешево, флорентиец сделал поклон и вышел.
Сейчас же в дверях своей комнаты появилась кормилица.
– Что с тобой, милый Шарло?
– Кормилица, я походил по росе, и мне плохо.
– Правда, ты очень побледнел, Шарло.
– Я очень ослабел. Дай мне руку и доведи меня до моей кровати.
Кормилица подбежала к нему; Карл оперся на нее и добрался до своей опочивальни.
– Теперь я сам улягусь, – сказал Карл.
– А если придет мэтр Амбруаз Паре?
– Скажи ему, что мне стало лучше и он не нужен.
– А что тебе дать сейчас?
– Да самое простое лекарство, – ответил Карл, – яичные белки, взбитые с молоком. Кстати, кормилица, бедный Актеон издох. Надо завтра утром похоронить его где-нибудь в луврском саду. Это был мой лучший друг… Я поставлю ему памятник… если успею.
IV. Венсенский лес
На основании приказа Карла IX в тот же вечер Генрих Наваррский был препровожден в Венсенский лес. Так звали в те времена известный замок, от которого теперь остались лишь развалины, но даже они настолько грандиозны, что дают представление о былом его величии.
Генриха перенесли туда в крытых носилках; с каждой стороны их шли четыре стража, а впереди ехал верхом де Нансе, имея при себе королевский приказ, открывавший Генриху двери темницы – его убежища.
Перед подземным ходом в твердыню замка – его большую башню – процессия остановилась. Де Нансе слез с лошади, открыл дверцы носилок, запертые на замок, и почтительно предложил королю Наваррскому выйти. Генрих вышел без всяких разговоров – любое место жительства казалось ему надежнее, чем Лувр; десять дверей, затворяясь вслед за ним, отделяли его от Екатерины Медичи.
Августейший узник перешел через подъемный мост, охраняемый двумя солдатами-часовыми, прошел в три двери нижней части башни и в три двери нижней части лестницы, затем, предшествуемый де Нансе, поднялся на один этаж. Генрих собрался идти по лестнице и выше, но командир королевской охраны остановил его, сказав:
– Ваше величество, остановитесь здесь.
– Ага! Как видно, меня удостаивают второго этажа, – сказал Генрих.
– Сир, к вам относятся как к венценосной особе.
«Черт их возьми! – подумал Генрих. – Два-три этажа выше меня бы не унизили ничуть. Тут слишком хорошо, и это может вызвать подозрения».
– Ваше величество, не желаете ли последовать за мной? – спросил де Нансе.
– Святая пятница! Вам очень хорошо известно, месье, как мало значит здесь то, что я желаю и чего я не желаю; здесь значит лишь приказ моего брата Карла. Есть приказ – следовать за вами?
– Да, сир.
– В таком случае, месье, я следую за вами.
Они пошли по длинному проходу вроде коридора, пересекавшему просторный зал с темными стенами, который имел крайне мрачный вид.
Генрих не без тревожного чувства осмотрелся.
– Где мы? – спросил он.
– Мы проходили, ваше величество, по допросной палате.
– А-а! – произнес король Наваррский и стал разглядывать внимательнее.
В палате было всего понемногу: воронки и станки для пытки водой, клинья и молоты для пыток испанскими сапогами; кругом, вдоль стен почти всей комнаты, шли каменные сиденья для несчастных, ожидавших пытки, а около сидений – на их уровне и выше и ниже их – были вделаны в стены железные кольца, но не симметрично, а соответственно роду пытки. Сама близость этих колец к сиденьям указывала их назначение – привязывать к ним части тела тех, кто будет занимать эти места.
Генрих пошел дальше, не сказав ни слова, но и не упустив ни одной подробности этого мерзкого устройства, так сказать, запечатлевшего на этих стенах повесть о человеческих страданиях.
Внимательно разглядывая окружающее, Генрих не посмотрел под ноги и споткнулся.
– А это что такое? – спросил он, указывая на какой-то желоб, выдолбленный в сыром каменном настиле, заменявшем собою пол.
– Это сток, сир.
– Разве здесь идет дождь?
– Да, сир, кровавый.
– Ага! Прекрасно, – сказал Генрих. – Мы еще не скоро дойдем до моей комнаты?
– Вы уже пришли, ваше величество, – сказал какой-то призрак, смутно рисовавшийся в полутьме, но становившийся по мере приближения все более определенным и реальным. Генриху показался знакомым этот голос, а сделав несколько шагов, он узнал и самого человека.
– Ба! Да это вы, Болье! – сказал Генрих. – Какого черта вы здесь делаете?
– Сир, я только что получил назначение коменданта Венсенской крепости.
– Ваш дебют делает вам честь: вы сразу получили узника-короля. Это неплохо.
– Простите, сир, – ответил Болье, – раньше вас я принял двух дворян.
– Каких? Ах, простите, я, может быть, нескромен? В таком случае условимся, что я не спрашивал.
– Ваше величество, у меня нет предписания соблюдать относительно них тайну. Это месье де Ла Моль и месье де Коконнас.
– А, верно! Я видел, что их забрали. Как эти бедные дворяне переносят свое несчастье?
– Совершенно по-разному: один весел, другой печален; один поет, другой вздыхает.
– Какой же вздыхает?
– Месье де Ла Моль, сир.
– Мне более понятен тот, что вздыхает, чем тот, который распевает. Судя по тому, что я видел, тюрьма – место вовсе не веселое. А на каком этаже их поместили?
– На пятом, самом верхнем.
Генрих вздохнул. Ему самому хотелось попасть туда.
– Так покажите мне, месье Болье, мою комнату; я потому тороплюсь попасть в нее, что очень устал за этот день.
– Пожалуйста, ваше величество, – сказал Болье, указывая на растворенную дверь.
– Номер второй, – сказал Генрих. – А почему не номер первый?
– Он уже предназначен, ваше величество.
– Ага! Как видно, вы ждете узника познатнее меня.
– Я не сказал, ваше величество, что этот номер предназначен для узника.
– А для кого же?
– Вашему величеству лучше не настаивать на моем ответе, так как я буду вынужден промолчать и тем самым не оказать вам должного повиновения.
– Ну, это другое дело, – сказал Генрих и еще больше задумался, чем прежде: видимо, номер первый очень занимал его.
Впрочем, комендант не изменил своей первоначальной вежливости. Со всевозможными ораторскими оговорками он поместил Генриха в его комнату, всячески извинялся за могущие оказаться неудобства, поставил двух солдат у его двери и ушел.
– Теперь пойдем к другим, – сказал комендант слуге-тюремщику.
Впереди пошел слуга-тюремщик, и они двинулись в обратный путь, прошли допросную палату, коридор и очутились опять у лестницы; следуя за своим проводником, Болье поднялся на три этажа.
Оказавшись таким образом на пятом этаже, тюремщик открыл одну за другой три двери, из которых каждая запиралась двумя замками и тремя огромными засовами. Когда он начал отпирать третью дверь, из-за нее послышался веселый голос:
– Эй! Дьявольщина! Отпирайте поскорее, хотя бы для того, чтобы проветрить. Ваша печка до того нагрелась, что задохнешься.
И Коконнас, которого читатель уже признал по ег