Карл вздрогнул. Он подумал, что мать, находя, что он умирает слишком долго, решила сознательно закончить то, что начала, сама того не зная.
— Где же оно, это самое средство? — спросил Карл, приподнявшись на локте и глядя на мать.
— Оно в самой болезни, — ответила Екатерина.
— В чем же заключается болезнь?
— Выслушайте меня, сын мой, — сказала Екатерина. — Вы когда-нибудь слышали о том, что бывают тайные враги, месть которых убивает жертву на расстоянии?
— Железом или ядом? — спросил Карл, ни на секунду не спуская глаз с бесстрастного лица матери.
— Нет, средствами, не менее надежными и не менее страшными.
— Объяснитесь!
— Верите ли вы, сын мой, в действие кабалистики и магии? — спросила флорентийка.
Карл сдержал недоверчивую, презрительную улыбку.
— Твердо верю, — ответил он.
— Так вот, это и есть источник ваших страданий, — поспешно произнесла Екатерина. — Некий враг вашего величества, не смея покуситься на вас прямо, замыслил погубить вас тайно. Против особы вашего величества он направил заговор, тем более страшный, что у него не было сообщников, и потому таинственные нити этого заговора до сих пор оставались неуловимыми.
— Честное слово, так оно и есть! — ответил Карл, возмущенный этой хитроумной ложью.
— А вы поищите получше, сын мой, — сказала Екатерина, — вспомните некоторые попытки к бегству, которое должно было обеспечить безнаказанность убийце.
— Убийце? — воскликнул Карл. — Вы говорите — убийце? Стало быть, меня пытались убить, матушка?
Екатерина лицемерно закатила сверкающие глаза под свои морщинистые веки.
— Да, сын мой. Вы, быть может, и сомневаетесь в этом, но я-то знаю наверно.
— Я никогда не сомневаюсь в том, что говорите мне вы, — язвительно произнес Король. — Каким же способом пытались меня убить? Мне это очень интересно!
— С помощью магии, сын мой.
— Объяснитесь, матушка, — сказал Карл, движимый отвращением к роли наблюдателя, которую ему приходилось играть.
— Если бы заговорщик, которого я вам назову… и которого в глубине души вы, ваше величество, уже назвали сами… если бы он, всецело полагаясь на свои батареи, и будучи уверен в успехе, успел скрыться, быть может, никто не узнал бы причину страданий вашего величества, но, к счастью, государь, вас оберегал ваш брат.
— Какой брат? — спросил Карл.
— Ваш брат Алансон.
— Ах да, верно! Я все забываю, что у меня есть брат, — с горьким смехом прошептал Карл. — Так вы говорите…
— Я говорю, что, к счастью, он раскрыл вашему величеству внешнюю сторону заговора. Но он, неопытное дитя, искал лишь следов обыкновенного заговора, только доказательств бегства молодого человека, я же искала доказательств дела, гораздо более серьезного, потому что я знаю, сколь велик ум этого преступника.
— Вот как! А ведь похоже на то, матушка, что вы говорите о короле Наваррском? — спросил Карл — ему хотелось посмотреть, до каких пределов дойдет флорентийское притворство.
Екатерина лицемерно опустила глаза.
— Если не ошибаюсь, я приказал арестовать его и отправить в Венсенн за бегство, о котором вы упомянули, — продолжал король, — а он, значит, оказался еще преступнее, чем я думал?
— Вы чувствуете, как треплет вас лихорадка? — спросила Екатерина.
— Да, конечно, — нахмурив брови, ответил Карл.
— Вы чувствуете страшный жар, который сжигает вам внутренности и сердце?
— Да, — все более мрачнея, ответил Карл.
— А острые боли а голове, которые, как стрелы, ударяют вам в глаза и через них проникают в мозг?
— Да, да! О, я прекрасно это чувствую! О-о! Вы отлично описываете мою болезнь!
— А ведь все это очень просто, — сказала флорентинка. — Смотрите…
И тут она вытащила из-под накидки какой-то предмет и подала его королю.
Это была фигурка из желтоватого воска дюймов в шесть высотой. На фигурке было платье с золотыми звездочками, а поверх платья королевская мантия, тоже сделанная из воска.
— Но при чем тут статуэтка? — спросил Карл.
— Посмотрите, что у нее на голове! — сказала Екатерина.
— Корона, — ответил Карл.
— А в сердце?
— Иголка.
— Разве вы не узнаете себя, государь?
— Себя?
— Да, себя, в короне и мантии.
— А кто сделал эту фигурку? — спросил Карл, утомленный этой комедией. — Разумеется, король Наваррский?
— Ничего подобного, государь.
— Ничего подобного?.. Тогда я вас не понимаю.
— Я говорю «нет», — возразила Екатерина, — так как вы, ваше величество, могли бы подумать, что он сделал ее сам. Я сказала бы «да», если бы вы, ваше величество, задали мне вопрос по-другому.
Карл не ответил. Он пытался проникнуть во все тайники этой темной души, которая все время закрывалась перед ним в то самое мгновение, когда он полагал, что уже готов прочитать ее.
— Государь! — продолжала Екатерина. — Стараниями вашего генерального прокурора Лагеля эта статуэтка была найдена на квартире человека, который во время соколиной охоты держал наготове запасную лошадь для короля Наваррского.
— У де Ла Моля? — спросил Карл.
— Да, у него! Взгляните, пожалуйста, еще раз на стальную иглу, которая пронзает сердце, и вы увидите, какая буква написана на вставленной в ушко бумажке.
— Я вижу букву «М», — ответил Карл.
— Это значит смерть — такова магическая формула, государь. Злоумышленник пишет, чего он желает, когда наносит эту самую ранку. Если бы он хотел поразить вас безумием, как это сделал герцог Бретонский с Карлом Шестым, он вонзил бы иголку в голову и вместо «М» написал «F»[77].
— Итак, — сказал Карл IX, — вы полагаете, матушка, что на мою жизнь покусился Ла Моль?
— Да… постольку, поскольку покушается на чье-либо сердце кинжал, но ведь кинжал держит чья-то рука, которая его и направляет.
— Так это и есть причина моей болезни? Значит, как только чары будут уничтожены, мой недуг пройдет? Но каким образом этого достичь? — спрашивал Карл. — Вы-то, конечно, это знаете, моя добрая матушка, — ведь вы занимаетесь этим всю жизнь, а я в отличие от вас полный невежда и в кабалистике, и в магии.
— Смерть злоумышленника разрушает чары. В тот день, когда чары будут разрушены, пройдет и болезнь. Все это очень просто, — отвечала Екатерина.
— Вот как? — удивленно спросил Карл.
— Неужели вы этого не знаете?
— Разумеется, нет! Я не колдун, — сказал король.
— Но теперь-то вы убедились в этом, ваше величество? — спросила Екатерина.
— Конечно.
— Эта убежденность победит вашу тревогу?
— Победит окончательно.
— Вы это говорите из любезности?
— Нет, матушка, от души. Лицо Екатерины разгладилось.
— Слава Богу! — воскликнула она; можно было подумать, что она верит в Бога.
— Да, слава Богу! — насмешливо повторил Карл. — Теперь я знаю, кто виновник моего недуга и, следовательно, кого надо наказать.
— И мы накажем…
— Господина де Ла Моля: ведь вы сказали, что виновник — он?
— Я сказала, что он был орудием.
— Хорошо, сначала Ла Моля — это самое главное, — ответил Карл. — Приступы, которым я подвержен, могут вызвать в нашем окружении опасные подозрения. Чтобы открыть истину, необходимо срочно все осветить.
— Итак, господин де Ла Моль?..
–..прекрасно подходит мне как виновник, я согласен. Начнем с него, а если у него есть сообщник, он его выдаст.
— Да, — прошептала Екатерина, — а если он не выдаст, то его заставят это сделать. У нас есть для этого средства, которые действуют безотказно.
Затем она встала и громко спросила Карла:
— Итак, государь, вы позволяете начать следствие?
— Чем раньше, тем лучше, матушка, — ответил Карл, — такова моя воля.
Екатерина пожала руку сыну, не поняв, почему нервно вздрогнула его рука, пожимавшая ей руку, и вышла, не услышав язвительного смеха короля, а за ним глухого, страшного проклятия.
! Король спросил себя: не опасно ли предоставлять свободу действий этой женщине, которая в несколько часов может натворить таких дел, которых уже не поправишь?
Но в ту минуту, когда он смотрел на портьеру, опускавшуюся за Екатериной, он услыхал подле себя легкий шорох и, обернувшись, увидел Маргариту — она приподняла стенной ковер, закрывавший коридор, который вел в комнату кормилицы.
Бледность Маргариты, ее блуждающий взгляд, ее тяжело дышавшая грудь выдавали страшное волнение.
— Государь, государь! — воскликнула Маргарита, бросаясь к постели брата. — Вы же знаете, что она лжет!
— Кто «она»? — спросил Карл.
— Слушайте, Карл! Это, разумеется, ужасно — обвинять родную мать! Но я подумала, что она осталась у вас затем, чтобы погубить их окончательно. Клянусь вам жизнью, моей и вашей, клянусь душой нас обоих, что она лжет!
— Погубить?! Кого она хочет погубить?.. Оба инстинктивно говорили шепотом; можно было подумать, что они боятся услыхать самих себя.
— Прежде всего Анрио, вашего Анрио, который вас любит и который предан вам, как никто в мире.
— Ты так думаешь, Марго? — спросил Карл.
— Государь! Я в этом уверена!
— Я тоже, — отозвался Карл.
— Но если вы в этом уверены, брат мой, — с удивлением сказала Маргарита, — почему же вы приказали его арестовать и посадить в Венсенн?
— Потому что он сам просил меня об этом.
— Он сам вас просил, государь?
— Да, Анрио человек своеобразный. Быть может, он ошибается, но, быть может, он и прав: одно из его соображений заключается в том, что ему безопаснее быть у меня в немилости, чем в милости, дальше от меня, чем ближе, в Венсенне, чем в Лувре.
— Ах, вот как! Понимаю, — сказала Маргарита. — Так он там в безопасности?
— Еще бы! Что может быть безопаснее для человека, за жизнь которого Болье отвечает мне головой?
— Спасибо, брат мой, спасибо за Генриха! Но…
— Но что?
— Но там есть и другой человек, государь… Быть может, я виновата, что он мне небезразличен, но он мне небезразличен, вот и все.