– Государь, здесь вы у пристани, – сказал Ла Моль.
– Ага! Прекрасно, – ответил Генрих. С этими словами он вытер бледный лоб, весь покрытый каплями пота.
– Теперь все пойдет, как по маслу, – сказал Ла Моль. – Дверь чердака выходит на лестницу, внизу она выходит в коридор, а коридор ведет на улицу. Я, государь, проделал весь этот путь ночью, которая была пострашнее этой.
– Идем, идем! – сказал Генрих. – Вперед! Ла Моль первым проскользнул в настежь распахнутое чердачное окно, дошел до неплотно закрытой двери, открыл ее, очутился на верхней ступеньке витой лестницы и всунул в руку короля веревку, служившую поручнями.
– Спускайтесь, государь, – сказал он.
На середине Генрих остановился; он очутился у окошка, а окошко это выходило во двор гостиницы «Путеводная звезда». Видно было, как в доме напротив бегали по лестнице солдаты – одни со шпагами в руках, другие с факелами.
Вдруг в одной из групп король Наваррский увидел де Муи. Он отдал свою шпагу и мирно сходил с лестницы.
– Бедный юноша, – сказал Генрих, – преданное, храброе сердце!
– Ваше величество, – сказал Ла Моль, – вы можете заметить, что он, честное слово, совершенно спокоен. Смотрите, государь, он даже смеется. Он наверняка придумывает отличный выход: ведь де Муи, как вам известно, смеется редко.
– А тот молодой человек, который был с вами?
– Де Коконнас? – спросил Ла Моль.
– Да, господин де Коконнас – что с ним?
– О, государь, уж за него-то я не беспокоюсь! Увидев солдат, он сказал мне только одно: «Давай рискнем!» – «Головой?» – спросил я. – «А ты сумеешь спастись?» – «Надеюсь». – «И я тоже!» – ответил он. И я клянусь вам, государь, что он спасется. Если Коконнаса и схватят, то, ручаюсь вам, это случится только потому, что он по каким-то причинам сам даст себя схватить.
– В таком случае все улажено; постараемся добраться до Лувра, – сказал Генрих.
– Боже мой, да ничего нет проще, государь; закутаемся в плащи и выйдем – улица полна народу, сбежавшегося на шум, и нас примут за любопытных.
В самом деле, Генрих и Ла Моль обнаружили, что дверь открыта, и единственно, что мешало им выйти, – это волна народа, заливавшая улицу.
Тем не менее им удалось проскользнуть улицей Д'Аверон. Но, добравшись до улицы Де-Пули, они увидели, что через площадь Сен-Жермен-Л'Осеруа идет де Муи, окруженный конвоем во главе с командиром охраны де Нансе.
– Вот как! По-видимому, его ведут в Лувр, – сказал Генрих. – Черт возьми! Пропускные ворота будут закрыты... У всех, кто возвращается, будут спрашивать имена, и если увидят, что я возвращаюсь следом за де Муи, то решат, что я был с ним.
– Это верно, государь, – сказал Ла Моль, – но вы возвращайтесь в Лувр другим путем.
– Кой дьявол поможет мне туда вернуться, как по-твоему?
– А разве для вашего величества не существует окно королевы Наваррской?
– Господи Иисусе! – воскликнул Генрих. – Ваша правда, господин де Ла Моль. А я об этом и не подумал!.. Да, но как дать знать королеве?
– О-о, ваше величество! – почтительно кланяясь, сказал Ла Моль. – Вы бросаете камни так метко...
Глава 7ДЕ МУИ ДЕ СЕН-ФАЛЬ
На сей раз Екатерина тщательно приняла все меры предосторожности и полагала, что может быть уверена в успехе.
Около десяти вечера она отпустила Маргариту, вполне убежденная, что королева Наваррская не подозревает, – кстати сказать, это было совершенно справедливо, – какие козни строятся против ее мужа, и пришла к королю с просьбой, чтобы он пока не ложился спать.
Заинтригованный торжествующим видом матери, лицо которой, вопреки ее обычной скрытности, так и сияло, Карл принялся расспрашивать Екатерину.
– Могу сказать вашему величеству одно, – сказала Екатерина, – вечером вы избавитесь от двух злейших ваших врагов.
Король двинул бровью, как человек, который как бы говорит себе: «Хорошо, посмотрим». Свистнув большой борзой собаке, которая подползла к нему на брюхе, как змея, и положила свою красивую и умную морду на колено хозяина, Карл стал ждать.
Спустя несколько минут, в течение которых Екатерина стояла, устремив глаза в одну точку и вся превратившись в слух, во дворе Лувра раздался пистолетный выстрел.
– Что это? – нахмурив брови, спросил Карл, в то время как борзая вскочила и насторожила уши.
– Ничего особенного, просто сигнал, вот и все.
– А что он означает?
– Он означает, что с этой минуты, государь, единственный ваш настоящий враг уже не сможет вам вредить.
– Там убили человека? – спросил Карл, глядя на мать взором властителя, означавшим, что смертная казнь и помилование есть два неотъемлемых атрибута королевской власти.
– Нет, государь; только арестовали двоих.
– Ох! – пробормотал Карл. – Вечно эти тайные козни, вечно какие-то заговоры, и все без ведома короля! Черт знает что! Матушка, я уже большой мальчик, такой большой мальчик, что могу и сам постоять за себя и не нуждаюсь ни в детских чепчиках, ни в детских помочах. Поезжайте в Польшу с вашим сыном Генрихом, коли хотите царствовать, а здесь вы напрасно играете в эту игру!
– Сын мой, – отвечала Екатерина, – я вмешиваюсь в ваши дела последний раз. Но эта история началась давно, и вы все время говорили, что я неправа, а потому я всей душой стремилась доказать вашему величеству, что не ошиблась.
В эту минуту в вестибюле остановились люди; было слышно, как небольшой отряд стрелков со стуком опустил приклады мушкетов на каменные плиты пола.
Почти тотчас же де Нансе попросил позволения войти к королю.
– Пусть войдет, – поспешно сказал Карл. Де Нансе вошел, поклонился королю и, обращаясь к Екатерине, сказал:
– Приказание вашего величества исполнено: он взят.
– Как «он»? – в глубоком смущении воскликнула Екатерина. – Разве вы взяли только одного?
– Он был один, ваше величество.
– Он защищался?
– Нет, он спокойно ужинал в комнате и отдал шпагу при первом требовании.
– Кто он такой? – спросил король.
– Сейчас увидите, – отвечала Екатерина. – Господин де Нансе, введите арестованного! Через пять минут ввели де Муи.
– Де Муи! – воскликнул король. – В чем дело?
– Государь! – совершенно спокойно отвечал де Муи. – С вашего позволения я задам вам тот же вопрос.
– Вместо того, чтобы задавать такой вопрос королю, господин де Муи, – сказала Екатерина, – будьте любезны сказать моему сыну, кто недавно ночью находился в комнате короля Наваррского и в ту же ночь, воспротивившись приказу его величества, чего и можно было ожидать от такого мятежника, убил двух королевских стражей и ранил господина де Морвеля!
– Да, в самом деле, – сдвинув брови, сказал Карл, – не знаете ли вы, господин де Муи, как зовут этого человека?
– Знаю, государь. Вашему величеству угодно знать его имя?
– Признаюсь, это доставило бы мне удовольствие.
– Так вот, государь, его имя де Муи де Сен-Фаль.
– Это были вы?
– Собственной персоной.
Екатерина, изумленная такой смелостью, сделала шаг по направлению к молодому человеку.
– А как же вы осмелились воспротивиться приказу короля? – спросил Карл IX.
– Прежде всего, государь, я понятия не имел о приказе вашего величества. Кроме того, я видел только одно, вернее – только одного человека: Морвеля, убийцу моего отца и господина адмирала. Тогда я вспомнил, что полтора года назад вот в этой самой комнате, вечером двадцать четвертого августа, ваше величество обещали мне, лично мне, наказать убийцу, но так как с тех пор произошли важные события, я подумал, что королю помешали осуществить его намерения. Увидав Морвеля прямо перед собой, я был убежден, что мне послало его само небо. Остальное известно вашему величеству: я ударил его шпагой, как убийцу, государь, и стрелял в его людей, как в разбойников.
Карл ничего не ответил; дружба с Генрихом заставила его с некоторых пор смотреть на многое с другой точки зрения, не с той, с какой он видел дотоле, и нередко – с ужасом.
Королева-мать уже давно отметила у себя в памяти слова о Варфоломеевской ночи, срывавшиеся с уст ее сына, – слова, в которых чувствовались угрызения совести.
– Но зачем вы пришли в такой час к королю Наваррскому? – спросила Екатерина.
– Ну, это долго рассказывать, – ответил де Муи. – Но если у его величества достанет терпения выслушать...
– Достанет, – сказал Карл, – говорите, я хочу вас выслушать.
Екатерина села и устремила на молодого вождя тревожный взгляд.
– Мы слушаем, – сказал Карл. – Сюда, Актеон! Собака улеглась в той позе, в какой была до привода арестованного.
– Государь! – заговорил де Муи. – Я приходил к королю Наваррскому как депутат от моих собратьев, ваших верноподданных протестантского вероисповедания.
Екатерина сделала знак Карлу IX.
– Не беспокойтесь, матушка, – сказал тот, – я не упускаю ни слова. Продолжайте, господин де Муи, продолжайте. Так зачем вы приходили?
– Предупредить короля Наваррского, – продолжал де Муи, – что его отречение лишило его доверия гугенотской партии, но что в память его отца Антуана Бурбона, а главное, в память его матери, мужественной Жанны д'Альбре, имя которой всем нам дорого, протестанты считают тем не менее своим долгом выказать ему уважение и просить его, чтобы он отказался от своих прав на наваррскую корону.
– Что он говорит? – воскликнула Екатерина; несмотря на все свое самообладание, она не в силах была вынести без стона этот неожиданный, сразивший ее удар.
– Ай-яй-яй! – произнес Карл. – Но эта самая наваррская корона, которую без моего позволения примеривают чуть ли не ко всем головам в королевстве, по-моему, отчасти принадлежит и мне.
– Государь! Гугеноты больше, чем кто-либо, признают право сюзеренитета, о котором сейчас упомянул наш король. И потому они надеялись уговорить вас, ваше величество, чтобы вы сами возложили ее на ту голову, которая вам дорога.
– Я? На голову, которая мне дорога? – переспросил Карл. – Смерть дьяволу! О какой голове вы говорите, сударь? Я вас не понимаю!