Стрельба продолжалась недолго. Караван оказался не по зубам разбойникам, и они умчались в пески. Среди путешественников оказалось двое раненых и убитая лошадь. По общему мнению — отделались легко.
Асия надолго запомнила этот визг пули. Вид раненых не произвел на нее впечатления, но пуля волновала ее, и ей становилось иногда стыдно за свой страх. «Видно, отвыкла от такой жизни, — думала она. — Раньше я ничего такого не испытывала». Теперь не стоило отдаляться от каравана в одиночку. Конь у нее оказался недостаточно резвым, хоть был и выносливее прежнего.
Дни тянулись однообразно и скучно, пески изредка перемежались каменистыми россыпями. Редко встречались кочевья бедуинов. Тогда делались короткие остановки для обмена товаром. Люди радовались возможности поговорить, но держались настороженно. Кочевник всегда себе на уме, и никто не может сказать, когда он взорвется гневом. Однако все проходило мирно. Воды и травы хватало, и враждовать не было причин.
— Асия, — сказал слабым голосом Абу-Мулайл, когда та подсела к его костру на ночном биваке, — не забыла ли ты моих наставлений?
— Каких, господин мой? Их было много, и я все их помню. Вот только не уверена, что сумею выполнить.
— Этого я больше всего и опасаюсь. Береги себя, дочка. Мне бы не хотелось, чтобы тебя постигло несчастье в моих родных местах. Уйду я — и тебя некому будет защитить.
— Я буду стараться, господин.
— Тебе надо найти верных людей, а это трудное дело, Асия. Мой сын Газван, который ждет нас в Маскате, может тебе помочь, но не очень на него рассчитывай. Он занят своими делами и не станет из-за тебя ссориться с шейхами и своими товарищами по делу.
— Вы столько уже говорили мне об этом, что я стала бояться всего, что меня может ожидать. Я почти не пропускаю намазов, отец мой и господин.
— И все же я беспокоюсь о тебе, Асия. Мне не будет покоя на том свете, если ты не станешь выполнять моих советов и пострадаешь из-за этого.
— Все предопределено, так у вас говорится, так чего же волноваться? И так все свершится по воле аллаха, без него и волос с головы не упадет. Я даже несколько сур из Корана запомнила.
— Но ведь их всего сто четырнадцать, Асия.
— Думаю, что все никто не знает, может быть, улемы или имамы.
— Не говори так, Асия. Это кощунство. Лучше молчи!
Вскоре на горизонте показались горы. Они вставали из песков медленно, но росли с каждым днем. Дорога стала подниматься по каменистым склонам, и движение замедлилось.
— Это горы Худжар, — сказал приказчик Хилал. — Скоро появится вершина горы Джебель-Шам. Она будет по правую руку. На вершине еще снег будет блестеть. Но скоро стает.
— Так это значит, что до Маската уже недалеко? — в волнении воскликнула Асия, услышав голос приказчика.
— Конечно, уже близко, ханум. Но дорога будет трудной.
Потянулись ущелья и горы, покрытые лесами и зеленью. Стало прохладно, но топлива хватало, и путники не мерзли у ночных костров. Выли волки, хохотали гиены, тявкали поблизости шакалы и ухали совы. Асия вслушивалась в звуки гор и вспоминала леса родных мест. Там тоже выли волки, но шакалов и гиен она не слышала. Совы тоже ее не пугали, но изредка доносился рык леопарда, о свирепости которого рассказывали погонщики. Ей было страшно и очень хотелось поглядеть на диковинных зверей.
— Э, ханум! Лучше не видеть этих тварей, — отговаривал ее погонщик, слушая сетования на неудачу в поисках зверей. — В горах трудно их заметить.
И вот проплыла мимо гора Джебель-Шам со своей снежной вершиной, и дорога начала спускаться в долины. А два дня спустя вдали показались строения Маската.
Глава 31СТРАШНОЕ ОДИНОЧЕСТВО
Оповещенный гонцом, навстречу каравану выехал сын Абу-Мулайла — Газван ибн Фуад в сопровождении свиты родственников и друзей. Однако встреча оказалась не такой радостной, как думал о том сын. Абу-Мулайл так ослабел и измучился болями, что даже не поднялся. Он только едва кивнул сыну и безвольно принимал знаки любви и внимания.
Всем было ясно, что дни хозяина сочтены. В траурном молчании караван проследовал в город, а далее родственники поспешили в дом Газвана.
На Асию мало кто обратил внимание, и ею занялся слуга, который отвел женщину во внутренние покои, где находилась мать Газвана, престарелая Нузга, превратившаяся от забот и болезней в сморщенное высохшее создание, едва передвигавшееся на искривленных ногах.
— Кого это аллах послал нашему Абу-Мулайлу? — прошамкал беззубый рот старухи, подслеповато разглядывавшей молодую жену ее мужа.
— Ханум с севера и очень любима господином, — ответил слуга, передавая Асию в руки служанок.
— Да, да, любима, — шамкала старуха. — Мы все когда-то были любимы. А что потом? Да простит меня аллах, немощную!
Асия старалась проявить почтительность к старухе, но ее отталкивал и злил этот бесцеремонный взгляд. Служанки смотрели на нее дерзкими глазами с явным любопытством. И когда ей отвели место в одной комнате со старухой, она решила сразу поставить всех на место.
— Покажи-ка мне все комнаты, — приказала она одной из девушек, поразившей ее темным цветом кожи и курчавостью волос. Она и раньше уже видела подобных людей, но издали и мельком.
Девушка вопросительно глянула на Нузгу. Та прошамкала что-то недовольно, и девушка ответила спокойно и немного вызывающе:
— Старшая госпожа не велит, ханум.
Асия вспыхнула. Она была в дорожном костюме и поигрывала нагайкой, еще висевшей у нее на руке.
— Ты, тварь черная! — крикнула она, сдерживая смущение и робость, загоняя их подальше внутрь. — Как смеешь возражать мне? Веди немедленно, а с госпожой я сама договорюсь! — она хлопнула плетью по сапогу, и служанка, втянув голову в плечи, поспешила исполнить приказ новой госпожи.
— Вот тут две комнаты, но они завалены мусором и хламом, — с робостью мямлила она, открывая узкие двери и проводя Асию в комнаты с узкими зарешеченными окнами.
— Вот и хорошо. Весь мусор и хлам убрать, постелить ковры и устроить постель. Вечером я буду здесь отдыхать. Сафа, проследи, чтоб все было тут сделано хорошо и быстро.
Асия быстро вышла, закутала лицо покрывалом и протиснулась к постели Абу-Мулайла. Вокруг толпились родные и слуги, пригласили хакима, но тот в нерешительности переминался с ноги на ногу.
Асию приняли шиканием и откровенным ворчанием. Она не стала обращать на это внимание и присела на край постели. Абу-Мулайл глянул на нее, и тень улыбки тронула его тонкие губы.
— Асия, — проговорил он слабым голосом. — Удали всех, дай побыть с тобой.
— Слышали? Всем удалиться. Господину надоели ваши рожи! Он хочет быть с женой. Быстрее! — Асия изо всех сил старалась придать голосу суровость и властность, но он подрагивал и дребезжал. Однако это можно было принять за волнение и переживания о здоровье мужа.
— Асия, посиди рядом. Я так устал. Скоро мне не придется проводить время с тобой, и пусть тебя не очень пугает моя назойливость. Это скоро кончится.
— Как можно так говорить, господин мой! — возмутилась Асия, поглаживая высушенную руку старика.
— Не возражай, Асия. Умирающим все должны подчиняться и не перечить.
— Разве можно вам перечить? Вы лежите спокойно и не волнуйтесь, господин. Вам это вредно.
— Э, сейчас мне уже ничего не может быть вредно. Сейчас мне все можно.
Старик замолчал, тяжело дыша. Он уставал от разговоров и сейчас с теплотой смотрел на девушку. Ее пышущее здоровьем лицо согревало старика, он был доволен. Он дома, в родном краю, и предки с радостью примут его на кладбище. Отдышавшись, он продолжал:
— Асия, теперь же закажи резчикам по камню надгробие. Пусть там будет что-нибудь похожее на цветы. Это запрещено шариатом, но ты поручи мастеру, — он помолчал немного. — И слова чтоб вырезал из Аш-шан-фара: «В дорогу пора поднять верблюдов, сородичи! Я больше теперь не ваш, примкнул я к семье другой!».
— Как страшно вы говорите, мой господин! — воскликнула Асия.
— Смерть не должна быть так страшна, когда прожил жизнь. Это ведь конец неизбежный. Один умирает, другой родится. Так предопределено Всевышним, и не нам этим возмущаться, Асия.
— А что это за слова вы прочитали?
— Я любитель поэзии моих далеких предков. Касыда «Песни пустыни». Я так люблю ее. Мне в детстве одна рабыня из знатных пленниц-бедуинок читала по памяти, а потом я читал сам уже взрослым. Это наша история.
— Как мало я еще знаю! И как боязно оставаться одной, господин мой!
— Утешься, дитя мое. Не терзай себя понапрасну раньше времени. Ты госпожа и веди себя подобающе. Я поговорю с Газваном. Он тебя не оставит в беде. Слушай его. Он серьезный купец, не то что Шахаб.
Абу-Мулайл устал. Даже боли перестали его терзать. Он закрыл глаза и задремал. Асия посидела еще немного, потом вышла из комнаты. Толпа людей расступилась перед ней.
— Господин заснул. Не надо его тревожить. Занимайтесь своими делами, — Асия обвела присутствующих взглядом, отыскала Газвана и сказала ему: — Тебя он хотел видеть, когда проснется.
Люди зашептались и медленно стали расходиться. Асия пошла осматривать дом и надворные постройки. Ее сторонились, шептались за спиной, указывали пальцами, но она делала вид, что это все ее не трогает.
Дом был большой, в три этажа, с подвалами из дикого камня. Обширный двор теперь стал тесен от гостей и слуг. Асия поднялась по лесенке на самую крышу и с ее плоской поверхности увидела залив и множество лодок и судов, стоявших у причалов и на рейде. Один парусник тихо скользил к выходу из порта, солнечные лучи высвечивали его, и он резко выделялся на фоне синего моря. Асия забыла все волнения дня и впилась глазами в эту картину. Такое море, все в сиянии солнечных бликов и в белых барашках, опять взволновало ее и потянуло к себе. Хотелось тут же бежать к нему и поплескаться босыми ногами в теплых волнах.
Порт был недалеко, к нему спускались извилистые пыльные улочки, сейчас полупустые в полуденные часы. Но в порту продолжались работы. Грузились и разгружались суда и полуголые носильщики сновали по шатким узким мосткам, сгибаясь под тяжестью мешков и ящиков.