Возможно, стоит дать ей небольшой нагоняй.
– Мисс Смит, мне нужен секретарь. Я хочу продиктовать письмо. Можете прислать кого-нибудь из ваших девочек, чтобы записать?
В сад выходит юная женщина, высокого роста, с проворными руками – такая бы пользовалась спросом на балах мулаток[22]. Она становится рядом с директрисой.
– Я могу записать письмо для мисс Кирван.
– Это миссис Томас, мисс ван ден Вельден. – Вид у мисс Смит такой, будто она хочет влепить девчонке пощечину. Но вместо этого директриса склоняется к Мэри. – Пора на урок. Пойдемте, маленькая мисс Фуллартон. Когда-нибудь вы станете лучшей ученицей Кенсингтон-хауса.
Мэри дуется, но увидев, что я поджала губы, идет к директрисе. Мне говорили, будто от моего хмурого взгляда застывает сам воздух. Но я не понимала, что такое холод, пока не приплыла в Англию.
Директриса строго смотрит на служащую.
– Мисс ван ден Вельден, надеюсь, вы окажете истинно кенсингтонский прием нашей прекрасной благодетельнице.
Та кивает.
– Конечно, мэм.
Я разминаю пальцы, внутренне готовясь сражаться.
– Возможно, вам понадобятся бумага и перо, мисс ван ден Вельден?
– У меня прекрасная память. Уверена, что смогу надлежащим образом вас обслужить.
– Похоже, вы не любите, когда вам велят следовать указаниям. Подозреваю, вы предпочли бы сами их давать. – Я присаживаюсь на каменную скамью у куста чайных роз. – Устроюсь-ка я поудобнее. Говорите все, что хотели сказать.
Она удивленно распахивает глаза. Моя откровенность застала ее врасплох. Я бы хихикнула, но она должна выбрать: по-дружески себя вести или докучать мне.
– Мой отец говорит, вы приехали, чтобы устроить неприятности.
Значит, выбрала докучать, впиться, как клещ-краснотелка или муравей-вредитель с Барбадоса. Муравьи эти погубили много скота. Но и насекомых погибло множество.
– Ваш отец? – переспрашиваю я. – Вам точно известно, кто он?
Она быстро моргает. Принимается гадать, видела ли я ее метрики.
– Вы знаете, кто он, – хмыкает мисс ван ден Вельден. – Он состоит в Совете Демерары.
– Да, один из прихвостней губернатора Мюррея[23], я хорошо его знаю. Я устраивала прием для него и губернатора Барбадоса. Он нашел угощение, которое приготовил мой шеф-повар, великолепным.
От удивления она разевает рот, так широко – вот-вот муха залетит, но все же отвечает:
– Жду не дождусь, когда у меня будет собственный повар – как только обзаведусь средствами. Отец пришлет их быстрее, если я заставлю вас воздержаться от глупостей и вернуться домой.
Утонченная, почти изнеженная девушка нервно стискивает свои локти. На длинных тонких пальцах ни шрамов, ни огрубелой кожи. Ни малейшего признака, что ей приходилось работать в поле, сносить лишения и выживать.
Она усмехается, и в этой усмешке будто отражается мое прошлое – танцы в отелях, милые улыбки солдатам в красивых мундирах, прикосновения к золотистым шнурам, стекающим с эполет на плечах. Те тоже усмехались, думая, что певцы и танцоры – лишь в пешки в игре им на забаву.
Я помню себя, девочку, которой пришлось заново осознать свою ценность, когда все пошло наперекосяк. А потом стало еще хуже.
– Что вы думаете, мисс…
– Миссис Томас.
– Мисс Долли Кирван. Мой отец называет вас Долли. Говорит, так вы именовались, когда были проституткой, когда соблазнили собственного брата и родили от него ребенка.
Белые мужчины всегда хотят переложить свои грехи на плечи цветных женщин. Их пороки – наша вина. Если мы терпим насилие, чтобы прожить еще хоть один день, мужчины говорят, что мы их совратили. А историю пишут они.
– Моя фамилия Томас, дуреха. Миссис Дороти Томас. В Демераре все знают, как меня зовут. Ты еще слишком мало прожила на свете, чтобы понимать, что к чему.
Мисс ван ден Вельден шипит от злости. В уголках губ пузырится слюна.
– Я просто пыталась…
– Да, пыталась.
– Отец рассказал мне, кто вы! Он все о вас знает. Он много писал мне о вас с тех пор, как узнал, что вы собираетесь в Лондон. Я знаю, что творилось в давние времена, знаю о вас. Я пришла передать послание. Прекратите поднимать скандал и заплатите налог. Шумиха, которую вы устроили, хуже, чем очередной мятеж.
Девчонка не представляет, как больно было мятежникам. Как сильны мужчины, способные усмирить женщину. Разве она не понимает, что покорность только заставит мужчин выдвинуть новые требования? Покорись хоть раз – и они будут придумывать все худшие законы, чтобы держать нас в кулаке.
Расправив плечи, Люси направляется к двери.
– Возвращайтесь туда, откуда явились.
– В следующий раз приходи с бумагой и пером. И держи свои надутые губы закрытыми.
– Я сказала правду. Вы просто шлюха с балов для мулаток. Старая негритянка, которой деньги вскружили голову. Пусть вы танцевали с принцем – но теперь вы старая и потасканная.
– Если попадешься мне на глаза завтра, называй меня миссис Томас. В отличие от тебя, у меня деньги уже есть. Я заплатила за уважение. И тебе придется его оказывать. – Я смотрю на нее, будто на пустую улицу позади Кенсингтон-хауса, будто на всех, кто принес в мою жизнь ненависть. – Я сражаюсь за своих внуков, за себя и даже за тебя, глупая курица.
Люси останавливается у порога.
– Вы мне не нужны.
– Еще как нужна. Женщинам нужны женщины, готовые сражаться за наши права.
Я откидываюсь на спинку скамьи, прижимаясь к холодному камню.
– Запомни: мис-сис Томас-с-с. И в следующий раз захвати бумагу.
Люси встряхивает головой и уходит, бормоча, что, мол, еще мне покажет.
Дверь с грохотом закрывается, потом все стихает.
Я устремляю взгляд за забор, словно это окно и можно увидеть звезды. Я все еще надеюсь, но не уверена, что мое терпение будет вознаграждено.
Монтсеррат, 1770. Вперед
Моя маленькая закорючка лежала в своей колыбели. Малышка Лиззи, моя дочь, в этом месяце ей исполнился год. Хорошенькая и здоровая, я уже отняла ее от груди. Она вовсю ползала, вот-вот должна была начать ходить.
Если бы я могла с ней расстаться, снова бы приторговывала в городе. Одной лишь платы за уборку дома Келлса и очистки его книг от зеленой пыли не хватит на выкуп четверым.
Китти прислонилась ко мне, заглядывая через плечо.
– Она маленькая, Долли, как куколка.
– Но она растет. Пригляди за ней, пока я убираю у мистера Келлса.
Китти вытаращила глаза так, что те чуть не лопнули.
– А вдруг заплачет? Что мне делать, если Лиззи заплачет?
– Заплачет, но ты справишься.
Страх исчез, и вместо него появилась широкая улыбка.
– Ты в меня веришь, Долли?
– Всегда.
Я поцеловала сестренку в щеку и коснулась лба Лиззи. Дочери достались мои тонкие волосы, но карие глаза отсвечивали зеленью – то были проблески Николаса.
Я любила малышку всем сердцем. А ведь и не думала, что смогу. После того, что Николас со мной сделал. Но, возможно, у Господа был свой замысел, которого я не понимала…
Нося дочь в утробе, я проводила время в лесах, слушала священника и искала ответы.
И все еще их не нашла.
Еще раз поцеловав Лиззи, я поднялась с колен и направилась к двери.
– Береги себя, Долли. Не хочу, чтобы ты опять печалилась.
Держась за руки, мы с сестрой вошли в большую комнату. Я раскрутила Китти, пока она, смеясь, не свалилась от головокружения на пол.
Я подала ей руку и помогла подняться, а потом вручила садовую косу.
– Иди, доделай все в саду, как мами просила. Она скоро вернется после стирки. Лиззи проспит еще час, но ты все равно прислушивайся.
Китти выскочила за дверь, сжала косу и покрутила ее.
– Осторожнее. Кончик очень острый.
– Быстрее возвращайся, Долли.
Я вышла на теплую улицу и увидела мами, которая шла из совиного дома. Что она делает?
Мать водрузила корзину себе на голову и поспешила ко мне. Потребовались все силы, чтобы овладеть собой и не подать вида, что я думаю о ее предательстве.
– Долли, нам надо поговорить.
Лоб у меня вспотел.
– Что ты натворила?
Она опустила плетеную корзину, полную чистой одежды.
– Я ходила к Николасу. Он должен исправить метрики Лиззи. Нужно, чтобы он вписал туда себя.
В груди защемило. Вряд ли я хотела, чтобы он заявил права на Лиззи. Разве это не означает, что я претендую на него?
– Разве меня одной для нее мало? Он даже не захотел на нее посмотреть. Прошел уже год. Совиный дом рядом, а он и не подумал ее навестить.
– Его имя должно быть в ее бумагах. Это единственный способ заставить твоего па освободить и ее тоже. Ты много работаешь, чтоб раздобыть деньги нам на выкуп. Ты ведь не хочешь, чтобы малышка росла одна на его плантации.
Этого я не хотела, но от Николаса мне ничего не нужно.
– Долли, он сказал, что согласен, если ты сама его попросишь.
Это была ловушка.
Мой брат собирался заново устроить весь этот ужас.
– Нет. Нет!
Не дав ей себя поймать, я убежала. Нужно было убраться подальше от всех, насколько возможно.
Когда же все будет по-моему?
Нельзя превращаться в рабыню похоти моего брата. Я больше не подчинюсь только ради того, чтобы он перестал щипать и пинать меня. На сей раз я убью его прежде, чем он попытается.
Тяжело дыша, я стояла под хлопковым деревом у забора Келлса. Каждый раз, проходя мимо, я вспоминала ужасный мятеж на День святого Патрика и тело Куджо, раскачивающееся на ветке. Повесить его там была идея Николаса, просто чтобы показать мне, насколько он гнусен.
Пыльные пальцы ног покачивались туда-сюда.
Веревка на шее делала его похожим на кабана, которого па подвесил в коптильне. Язык был наполовину вырван: ясно, что этот человек сильно страдал. Темное лицо выделялось на фоне белой коры дерева, как бледные пальцы Николаса, вцепившиеся в мои черные.