Но я и правда боялась.
Последний раз мерзавец лупил меня, пока я не перестала сопротивляться. Я смотрела на него и будто ощущала те удары, а он ведь даже не двинулся с места.
– Ты редко заглядываешь, Долли.
– Занята ребенком, которым ты меня наградил.
Он глотнул еще жидкости янтарного цвета, налитой в один из причудливых бокалов па.
– Подойди. Дай взглянуть, появилась ли у тебя снова талия.
Я не могла, не хотела пошевелиться.
– Я пришла просить за сестру. – Голос мой надломился. – У мами есть настойка от ран. Она в хижине.
– Бетти ведьма.
– Как угодно. Она говорит, царапина может загноиться из-за навоза, который был в саду.
Он коснулся длинного пореза на щеке, красного и набухшего.
– Навоз? Хорошо, что они ее отстегали. – Улыбка его превратилась в оскал. – Она даст мне настойку, а ты?
Николас приблизился. Горделивая походка сделалась шаткой. Подол белой рубахи наполовину выбился из черных бриджей: судя по всему, он был доволен, пьян и праздновал то, что сотворил.
– А ты? – Негодяй коснулся моего платья.
В локте зародилась дрожь и охватила всю руку.
Мишнях! – сказала я себе, взывая к собственной храбрости.
– Ты знаешь, зачем я пришла.
Он отпил из бокала, а потом, развернувшись, выплеснул остатки в огонь. Пламя взревело и плюнуло пеплом.
– Ты пришла, чтобы стать моей? Может, ты мне не нужна.
– Отлично. Я ухожу.
Не успела я дойти до двери, как он подскочил ко мне и согнутым пальцем приподнял мой подбородок.
– Нет, не уходи, Долли. Хорошенькая маленькая куколка. Ростом едва ли пять футов, а такая женственная.
– Мне четырнадцать лет, и я твоя сестра, твоя кровная сестра. Почему ты не можешь вести себя порядочно?
Он обвел пальцем мой подбородок.
– Если… я тебе… позволю, ты спасешь Китти?
Николас сгреб меня за шею.
– Посмотри на меня и поцелуй.
Этот болван сбрил свои дурацкие усы. Может, все будет не так ужасно, как я помнила. Я закрыла глаза, потянулась к нему и прикоснулась ртом к его рту. Он укусил меня за губу.
– Хоть ты пытаешься изображать доброго, это ничего для меня не значит.
Его смех пронзил меня. Эх, был бы камень. Что-нибудь, чтобы вдарить ему между глаз. И все же Николас не убирал рук, и я растворилась внутри себя, ускользая в бездонную дыру в своей душе.
– Можно я пойду?..
– Нет. Ты уже год как не проводила со мной время. Может, я скучал?
– Зачем врать?
– Я сказал твоему другу, что был пьян. Празднование святого Патрика меня доконало.
Николас отпустил меня, подошел к буфету и хлебнул из бутылки. Спиртное полилось в глотку, и мышцы у него на шее напряглись.
Он засмеялся, поставил бутылку и вернулся ко мне.
– Конечно. Должно быть, я уже напился.
Это было не один раз.
Он преследовал меня снова и снова, наконец семена павлиньего цветка, которые дала мне мами, убийственного средства, перестали помогать, и показался мой живот.
Николас разинул рот и схватил меня за плечи, рванул рукав.
– Отпусти меня. Мне больно. Веди себя достойно. Спаси Китти. Исправь метрики. Нужно, чтобы у Лиззи было правильное имя. Ей нужна твоя фамилия.
Он отшвырнул меня в сторону и снова пошел к бутылке бренди. На ее углах играл свет.
– Это еще зачем?
– Тогда у нее появится шанс на свободу. Нужно, чтобы ее признали мулаткой, признали твоей. Тогда па и ее освободит. Сказал, что по его завещанию мы все получим вольные, если он не вернется.
– Тоже ждешь папаниной смерти? – Николас засмеялся и пошатнулся. – Заявить о бастарде – серьезное решение.
Локтем он задел бутылку, та упала и разбилась на тысячи осколков.
– Пойду принесу корзину.
– Нет. Ни с места, – твердо сказал он. – А то схватишь осколок и порежешь меня, как Китти. Ты куда опаснее ее.
Ах, если бы я могла. Я хотела, чтоб он хоть раз испугался меня.
Мерзавец подошел ко мне и обхватил за талию.
Николас держал меня слишком сильно, слишком больно его ногти впивались мне в бока.
– Может, и тебя продать? Я бы повеселился, увидев, как ты, обмазанная маслом и голая, стоишь на помосте… – Брат схватил меня за подбородок и потряс. – Тогда будешь так же нос задирать?
– Высоко, как только получится. Все равно я лучше тебя.
Он ударил меня о стену.
Я хотела отдаться ему, чтобы спасти Китти, но не могла покориться болвану. Он должен был умереть.
Разбитое стекло… Осколки сверкали как звезды.
– Чего смотришь?!
– Смотрю, какой ты болван. Маленький глупый мальчишка. Думаешь, па тебя простит, когда узнает, что ты продал нас с Китти? Ты айеркойли[25] – похотливый болван!
– А ну, возьми свои слова назад, Долли!
– Подонок! Почему, ты думаешь, он все время отсылает тебя или уезжает? Это не из-за меня!
Николас сильно тряхнул меня.
– Умолкни!
– Только дай па повод забрать твою долю наследства и отдать его кузенам, успешными Кирванам с Сент-Китса. А может, он и вовсе отдаст деньги мне, чтобы исправить зло, которое ты причинил.
Он так крепко сдавил меня, что, казалось, оторвет мне руки. Пьяные щели глаз были лишь чуть приоткрыты.
Я вырвалась, схватила его за подбородок и ударила.
– Зачем ты нужен па? Он раз и навсегда поймет, что ты недостоин быть его сыном. От твоей матери ему ничего не нужно.
Бац!
Он ударил меня, и я снова рассыпалась на части.
– Слишком много болтаешь, как всегда!
Я утерла кровь, размазанную по губам. Больше я ему не поддамся.
– Подонок!
Я видела, что от моих слов его передернуло, но ничего не вышло: он забросил меня на плечо.
– Ты – моя собственность. Я могу делать все, что пожелаю.
Я извивалась, но это не помогло. Он покачнулся, но держал меня железной хваткой.
А потом швырнул вниз головой к камину.
От боли затуманилось зрение. Жаль, что удар не отключил мои чувства. Я не хотела вспоминать, какой Николас тяжелый.
Я не стала кричать и умолять. Его все равно ничто бы не остановило. Я принадлежала ему – как свиноматка, которой пользовались.
На меня упали сапоги. Потом бриджи.
Тяжелые ноги Николаса, его колени раздвинули мои бедра.
Он задрал подол моей юбки до груди.
– Вот так, Долли, не хнычь и внимательно смотри своими красивыми глазками на меня. Ты помнишь!
Отвернувшись, я заметила два кривых осколка бутылки. Сверкающие кусочки в четырех футах поодаль было не достать. Я не могла до них дотянуться.
Все пропало.
И все же не отводила взгляда, продолжала мечтать, продолжала таить надежду все глубже в душе, там, где Николас не мог ее коснуться.
– Посмотри на меня, Долли.
Я не стала.
Осколки притягивали меня, потому что они были разбитыми, блестящими и свободными.
Я поклялась найти в себе мишнях – отвагу, – исцелиться, отыскать силы. Когда-нибудь мужчины, такие как Николас, будут бояться осколков.
Монтсеррат, 1770. Пора бежать
Рассвет застал меня лежащей на полу в кабинете отца.
Болело все.
Всю кожу будто содрали.
Николас лежал рядом и храпел, у рта валялась пустая бутылка.
Я отодвинулась. Внутри забурлил гнев, эхом отдаваясь в груди. Я желала брату смерти, но мне нужна была фора. Жизнь сестры важнее мести. Спасу ее, если ублюдок не проснется. Я бросила его штаны и добротные сапоги в камин.
Этого было мало. Тогда я схватила пустую бутылку и обрушила ее на его мерзкий череп.
Он не шелохнулся, но все еще дышал.
Если бы я не спешила к Китти, то спалила бы совиный дом и осталась на это посмотреть.
Яркое солнце на улице ослепило глаза. Против света, я помчалась к мами за своими деньгами.
Она не спала. Сидела на скамейке и ждала.
Я посмотрела на нее, потом на малышку Лиззи у нее на руках.
– Я иду спасать Китти.
Она не отводила взгляд от моей оборванной юбки в кровавых пятнах.
– В следующий раз он тебя убьет, Долли. Забирай Китти и не возвращайся.
Голос ее прозвучал невыразительно, будто мами повторяла это уже много раз.
– Твои деньги и одежда на подстилке. Я добавила мешочек с семенами павлиньего цветка. Тебе не нужен еще один ребенок от Николаса и его власть над тобой.
Груди горели и ныли. Налились бы они молоком для малышки, чтобы я могла ей что-то дать напоследок…
Но там было пусто.
Я – была пуста.
– Мами, да как же я брошу вас с Лиззи?
– Если получится выкупить Китти, не приводи сестру сюда. Здесь ее не спрячешь. Николас тебя прикончит. Он растопчет все твои мечты.
– Но Лиззи…
– Китти совсем одна. Стань ей матерью. А я стану матерью Лиззи.
– Как я покину плоть свою?
– Остаться – не значит сохранить ее. У тебя есть старшая сестра, Долли. Ее у меня забрали.
– Что?!
– Да, сестра, Элла. Мой отец продал ее, прежде чем продать меня Кирванам.
Я прижалась лбом ко лбу мами.
– Когда-нибудь я все исправлю.
– Ты все исправишь, просто оставшись в живых. И сохранив жизнь Китти.
Я была дурехой, слишком поздно узнав силу матери. Теперь мне предстояло выживать без нее.
– Мами…
– Китти – мое сердце, но ты – моя душа. В тебе сила женщин-воительниц.
Ма взяла меня за руку и отвела в мою комнату. Она положила Лиззи в колыбель, а потом умыла меня водой из калебаса. Достала свои четки, те самые, с красными и золотистыми бусинами, прошептала молитву и сунула их мне карман.
Плача, я попрощалась со своей комнатой, с окном, откуда светили мне звезды. Затем взяла мою дочь, мою Лиззи, которая сосала десны с режущимися зубами.
– Прощай, малышка. – И посадила ее обратно в колыбель.
Прихватив кошель денег и мешок с пожитками, я убежала.
От меня все еще смердело Николасом. А кровь на одежде я должна была показать единственному человеку, который мог выкупить для меня Китти.
Дойдя до границы плантации, я увидела, что перед входом в дом Келлса стоит повозка. Он снова собирался уезжать.