Полк усмехнулся, и в его черных глазах, кажется, мелькнул озорной блеск.
– Покажите нам тот чудной менуэт, масса.
– Мне нужна для него пара.
Он смотрел на меня, но все же повернулся к миссис Рэндольф.
– Вы помните менуэт, мэм?
– Да, сэр, но это танец для молодых. Лучше спляшите с мисс Долли.
Он изящно поклонился домоправительнице, потом скользнул ко мне.
– Станцуем, Долли? Полк, в конце ускорь немного, до аллеманды.
Келлс бросил свой кафтан миссис Рэндольф, жестом велел мне следовать за ним, а потом вышел в центр площадки.
– Готова ли ты? Танцевать на всеобщем обозрении?
В его голосе звучал вызов, и это было необычно. Уже второй раз он признал, что видел, как я танцую у него в кабинете.
– Так что же, Долли?
Я не упускала ничего, что могло бы доставить ему радость. С утра он хмурился, читая письма за завтраком.
– Да, я спляшу с вами.
– Хорошо. Повторяй за мной, но в другую сторону. Будто мы зеркало, половинки одного целого. И когда я приближаюсь к тебе – делай то же самое.
Я с легкостью подчинилась. Нас связали жизнь и смерть. Мы видели застывшее в смерти лицо миссис Бен, он принимал мою Шарлотту, вытаскивал пальцем слизь у нее изо рта, чтоб она смогла дышать, и был так горд, словно он ее отец, – это неразрывно нас связывало.
– Подождите.
– Что? – склонился он ко мне.
Я потянула за черную ленту в его темных волосах и распустила их, чтобы они ниспадали свободно, как мои косы.
– Теперь мы и правда будто зеркало.
Локоны у него длиной доставали до плеч.
– Начинай, Полк!
Зазвучала музыка, но от ее ритма и взгляда ореховых глаз Келлса мое сердце пустилось вскачь.
Он шагнул назад:
– Смотри и отражай.
Мне не нужно было этого говорить: его щеки порозовели, взгляд горел огнем. Может, в нем отражались мои мысли о нас с ним в объятиях друг друга? Тогда нас бы не разделяли шесть футов.
– Покажите мне, Келлс…
– Ты… ты стой там. Следи за моими ногами и повторяй.
Он поставил одну ногу перед другой, скрестив в коленях, и пошел, будто по тонкой веточке.
Я сделала то же самое.
– Я протяну к тебе руку, Долли. Возьмись за нее, но медленно.
Я послушалась.
Наши пальцы соприкоснулись, и мы закружились.
– А теперь, Долли, аллеманда!
Полк заиграл быстрее.
Келлс склонился ко мне, уцепился за пальцы и принялся кружить меня, держа за руки, будто описывая восьмерки.
Музыка звучала в такт биению моего колотящегося сердца. Оторвав взгляд от пылающего жаром мужчины, я увидела, что все вокруг пляшут. Келлс сжал мою руку крепче, и я снова посмотрела на него.
Он понял, что я отвлеклась, но не догадывался: для нас обоих будет лучше, если я перестану думать о нем, о прикосновении его губ.
Все танцевали и кружились. Голубое небо окрасилось лиловым и красным. Уже совсем смеркалось, но я не хотела, чтобы это заканчивалось.
Пальцы сплелись с его пальцами, меня влекло к нему… Я хотела Келлса, но ради Китти и Шарлотты не могла себе позволить потянуться к этой далекой звезде и упустить ее.
– Ты хорошо танцуешь, Долли. Надо будет потом показать тебе другие фигуры.
– Там нужно больше держаться за руки, как в аллеманде?
Он слегка улыбнулся и отпустил мою ладонь.
– Возможно. Я буду у себя в кабинете. Когда закончишь тут, принеси мне туда чай.
Он поклонился и вытер шею. Взял свою ленту и кафтан у миссис Рэндольф и пошел в дом.
Домоправительница прищелкнула языком.
– Я сама отнесу ему чай, Долли. Иди к своей малышке. Знай свое место да не пытайся скакнуть выше головы.
Она зыркнула так, будто хотела проглотить меня целиком. Я замерла.
– Да, мэм.
Но предательские ноги повторяли фигуры нового танца, который я только что выучила.
Миссис Рэндольф видела разгорающееся во мне пламя. А я гадала, заметил ли его Келлс.
Демерара, 1772. Новые обязанности
Ангельская песнь доносилась ко мне в комнату, просачиваясь в щель под дверью. Приглашенные музыканты на вечере Келлса уже начали играть. Мелодия была похожа на менуэт Полка, и я стала покачиваться под музыку.
Моя годовалая малышка, Шарлотта, наконец уснула, посасывая пальчик. Идеальная малютка с налитыми, словно абрикосы, щечками, круглыми и прелестными. Глаза у нее были карими, как у мами, а кожа немного темнее, чем у Лиззи, по крайней мере так мне помнилось.
Волна печали омыла меня. Несколько дней назад Лиззи исполнилось три. С тех пор, как я последний раз целовала ее щечки, прошло почти два года.
Мне хотелось, чтобы Шарлотта и Лиззи росли вместе. Я скучала по мами. Мне нужно было, чтобы она снова стала нам с Китти матерью. Растить сестру и дочь – очень тяжело.
Умом Китти осталась девятилетней или, может, даже младше. Речь ее была как у маленькой девочки. Временами казалось, Китти застряла в том дне, на рынке. Возможно, закрывая глаза, туда она и переносилась.
Я не имела права никому указывать, как долго горевать, однако не знала, достаточно ли сестре одной меня, все ли я сделала, чтобы помочь ей вырасти и почувствовать себя в безопасности, захотеть жить за пределами нашей комнаты.
Я не рассталась со своими мечтами. Я хотела твердо встать на ноги. Хотела выкупить нас, обзавестись большим домом и землей. Тогда у Китти будет возможность оставаться ребенком вечно.
– Долли, ты такая грустная. – Китти, сидя на полу, играла с деревянной полированной куколкой, которую дал ей Келлс. У той были подвижные тряпичные руки и ноги на шарнирах. Такой же костяной корсет, как у меня, и пышная нижняя юбка, что подарил мне хозяин Обители.
Я покачивала бедрами из стороны в сторону. Юбка в форме купола скрывала их целиком. Новое платье было пышным. Кажется, мне это нравилось.
Когда я войду в комнату, все меня заметят.
– Со мной все хорошо, сестренка. Просто привыкаю к новой одежде. Хочу выглядеть как подобает для него.
– Не бойся, Долли. Сегодня у Келлса прием. Ты умеешь подавать чай. Все будет хорошо.
Я одернула юбку и белоснежную сорочку, глядя, как волной колышется ткань. Келлс приобрел ее специально для меня, никаких обносок. «Приобрел» – одно из новых слов, которым он научил меня в своем кабинете. Мы многое узнавали, когда Келлс, вернувшись из церкви в воскресенье, читал нам.
Из англиканской церкви – строения из дерева и стекла, а не со службы в роще. Он обратился к английскому богу, как его британские друзья, которые сегодня придут на прием в Обитель.
– Ты такая хорошенькая, Долли. Когда закончишь, приходи со мной поиграть.
– Спасибо, Китти, только я не знаю, надолго ли все это затянется.
Я заработала шанс обслуживать прием, а не просто подглядывать из кухни. Келлс проявил доверие, позволив мне крутиться вокруг своих политиканов.
Это означало, что нужно не просто красиво одеться.
Я разгладила свой накрахмаленный фартук. Он похрустывал, пока я завязывала ленты.
– Китти, будешь хорошей девочкой, присмотришь за Шарлоттой?
– Ага. Никто ее не заберет. Держи, Долли! – Китти протянула мне ожерелье. – Я сделала его для тебя.
На тонкую полоску кожи сестренка нанизала раковины-каури – блестящие, выкрашенные в красный и золотистый цвет.
Оно походило на четки мами, с которыми я молилась, поминая в молитвах ма и Лиззи.
– Очень красиво, сестра.
Другие слуги Келлса не носили украшений, но я не желала быть такой, как все.
Надев ожерелье, я принялась рассматривать свою фигуру в зеркало. Не сказать, что кожа да кости. Грудь у меня была пышная. Снова показалась талия, тонкая, узкая, а округлости ягодиц и бедер скрывал наряд.
Цвета, тусклые и темные, на моей коже казались такими безрадостными, – плохо. На юбке не было ни рисунка, ни полосок. Так не станешь своей в мире Келлса.
Проснулась Шарлотта, она приподнялась, держась за бортик кроватки, и чмокнула меня слюнявым ротиком.
– Ма-ма…
Такой милый голосок!
Китти вскочила.
– Щебечет, как наша ма! Прям как колибри!
Я замахала ладонями, прогоняя навернувшиеся слезы. Это правда. Голос Шарлотты смахивал на голос мами.
Я не стала плакать и печалиться, выдавила улыбку и посмотрела на дочь.
– Похоже, скоро вылезет зуб!
Жаль, я не знаю столько о лекарствах, как мами, иначе бы приготовила настойку Шарлотте. Не хотелось, чтобы она страдала.
Моя малышка подняла ручки, я вытащила ее и прижала к себе.
– А мистер Келлс нам сегодня почитает? – спросила Китти. – Когда прием кончится.
– Он… наверное, он слишком устанет.
Китти нахмурилась, но уже одно то, что она с нетерпением ждала Келлса, было хорошо. Может, мои опасения по поводу сестры – лишь опасения.
Шарлотта улыбалась, пускала слюни и выдувала сквозь губы воздух. Уж конечно, малышке тоже нравится, когда Келлс нам читает.
– Ты допоздна гладила с миссис Рэндольф скатерти. Теперь должна со всеми повеселиться.
– Нет, Китти. Я много работаю, потому что хочу всему научиться. Сегодня я буду прислуживать. А когда-нибудь и сама устрою такой праздник. Я мечтаю, чтобы у нас был такой дом.
– Ты должна быть вместе с гостями. Мистер Келлс должен тебе позволить, ведь ты его радуешь!
– Его радует моя работа. Я должна скопить нам на вольные грамоты. Мне нужно еще сто пятьдесят фунтов к тем пятидесяти, что уже есть.
Я склонилась над колыбелью и опустила туда Шарлотту.
– Китти за тобой присмотрит, пока я работаю.
– А-бота, а-бота… – Шарлотта снова сунула в рот большой палец.
– Да, мамочке надо работать. Спасибо, Китти. – Я помахала ей и пошла на кухню.
Миссис Рэндольф перекладывала кушанье из одной кастрюли в другую. А запахи…
Когда мами стряпала в совином доме, она раскаляла большой горшок и готовила в нем чудесное жаркое из солонины и картошки. На этой кухне были десятки мисок и кастрюль, из каждой доносились ароматы лука или розмарина, имбиря или жареного мяса.