Эдвард дышал с присвистом. В этом влажном воздухе дыхание у него сделалось тяжелее.
– А еще долго?
Я присела и поправила его оливково-зеленую курточку.
– Мами тебя вылечит. У нее много лекарств.
– Да, наша мама это умеет! – положила мне руку на плечо Китти.
Я посмотрела на одобрительную улыбку сестры и подумала, как поведет себя мама. Понравится ли ей беспечная Китти, какой она стала сейчас, или ма будет оплакивать боевую Китти, которая исчезла?
Доминика, 1784. Семья
На горизонте показалась лодка, что становилась все больше по мере приближения. Люди на ней смахивали на муравьев.
Мами, Лиззи и па…
И Николас?
Нет. Нет. Нет.
Китти сжала мою руку.
– Корабль, Долли!
У меня задрожали колени, во рту, как слюна, разлился горький вкус предательства. Громыхнул выстрел. Пение тут же оборвалось. Рабов столкнули вниз, похоронив в брюхе корабля.
Смерть. Я умру, если явится Николас или потребуется его присутствие.
Пока мои документы не будут заверены, я не смогу даже сглотнуть, не сумею успокоиться.
Корабль – шлюп – обогнул песчаную отмель и подошел к причалу. Большие белые паруса крепились к выкрашенной в синий цвет мачте – будто они были частью неба.
На палубе стояли капитан, моя мать, мой отец, девушка и юноша… но без Николаса.
Николаса там не было.
Я глотнула воздуха и потерла разгоряченную грудь. Корабль коснулся причала.
Мама, моя мами, замахала мне. Оранжевая юбка из грубой ткани ниспадала с пополневшей талии. Оранжевый платок прикрывал волосы, в которых стало больше седины. Ноги – босые.
Я все это изменю.
А девушка, которая сидела с ней рядом, почти прячась, – моя Лиззи? Должно быть, это моя пятнадцатилетняя дочь, которую я покинула так давно. Я пошла к ним. Па выбрался из лодки и снял соломенную шляпу, обнажив седые волосы. Он хмурился. Я едва не поскользнулась, чудом удалось остаться на ногах.
Он передумал? Неужели увидел мою дорогую одежду, мои туфли и решил, что может запросить больше?
Мужчина, который правил кораблем, зацепил канат за столб. Ступив на причал, он завязал его узлом.
– Неужто тут зрители? – мягко, почти спокойно укорил меня капитан, потом смерил внимательным взглядом и улыбнулся. – Стойте на месте, мэм. Тут скользко.
Закончив вязать узлы, он спустился в шлюп и помог моей матери выбраться на причал. Забыв обо всем, я помчалась к ней. Слезы, не выплаканные годами, потекли по щекам.
– Мами!
– Долли… Моя Долли.
Окунувшись в объятия матери, я жадно впитывала стук ее сердца, звук голоса, ее силу. Она вела себя сдержанно, и я ее понимала. Затем я услышала, как девушка благодарит капитана.
– Мама? – тоненький голосок обращался ко мне.
– Лиззи? – Я отошла от матери к девушке, что стояла неподалеку. Стройной, с золотистой кожей и маленьким крючковатым носом. Юбка у нее была красно-зеленая, а блуза – голубая с желтыми цветами. На ногах – туфли. Па купил ей светлые туфельки.
– Моя малышка? Моя Лиззи…
Высокий темноволосый юноша отпустил ее. Я обняла девчушку, но она была уже не маленькая. Из плоти и крови, и с формами, которые блуза едва прикрывала. Она была старше, чем я, когда родила ее.
– Я люблю тебя, девочка.
Должно быть, я говорила это тысячу раз. Тысячу и один.
– Мама… Бабуля сказала… Дедушка сказал, что ты жива.
Поглаживая ее бледные щеки, я кивнула.
– Столько лет в разлуке.
Она была ирландской розой – с моими глубоко посаженными глазами, дедушкиным носом, а от Николаса ничего, совсем ничего.
– Если бы я могла остаться с тобой, я бы осталась.
– Да, бабуля сказала, что ты должна была уехать.
Мами подошла к Китти, Эдварду и моей Шарлотте и принялась обнимать и целовать их.
– Кхм-кхм… – откашлялся темноволосый юноша, будто был важной персоной.
Келлс знакомил меня с губернаторами колонии и финансистами. Они не прочищали горло. Демонстрировали свою власть менее очевидно: серебряными пуговицами, шелком, гибкой политикой.
– Мама, – сказала моя дочь. – Это Джон Коксолл. Сын Джона Кавелеро Коксолла.
Юноша происходил из богатой монтсерратской семьи, как и Туиты. Он положил руку Лиззи на свою, и дочь покраснела.
– Когда закончишь свои дела в Розо, пришли за мной на Лонг-лейн, 22. Где вы остановитесь?
– Она будет на Ганновер-стрит. Я арендовала дом. Приходите с визитом.
– Благодарю, мэм. – Коксолл кивнул мне, затем повернулся к Лиззи и поклонился.
Мне это понравилось. Понравился знак уважения, напомнивший мне, что я этого достойна, даже со своим прошлым.
– Могу я вас проводить?
– Пусть идет, Долли, а мне бы с тобой словом перемолвиться, – вмешался па.
Живот у меня снова скрутило, но следовало выслушать отца, прежде чем он отведет меня к поверенному.
– Хорошо. Китти, веди их. Мы с па догоним.
– Из них выйдет славная пара. – Па горделиво ухмыльнулся. Он стоял у края причала между мной и бескрайним морским простором. Па постарел. Глаза, спрятанные за толстыми, как бутылочное стекло, линзами, выглядели чудно.
– Давай догонять остальных, па… – Слишком быстро развернувшись, я поскользнулась и полетела на причал. У меня перехватило дыхание, когда меня поймали и подняли, как призовую рыбу.
– Полегче, женщина. – Крепкий капитан лодки держал меня. Он повернулся к моему па: – Она красавица. Пламенная, как и ваша внучка.
– Отпустите меня, пока мои пламенные глаза вас не сожгли.
– Уже сожгли, мэм. – Он поддержал меня за локоть. – Просто какое-никакое подспорье.
В его шепоте слышались креольские нотки, будто британец насмехался над островитянами.
Потом он рассмеялся, и смех его был звучным и густым, как сладкий кларет.
Я поправила платье, разгладила атласную юбку.
– Капитан…
Он вытащил из лодки сундук, дорожный сундук моего отца.
– Томас. Джозеф Томас из Гренады, мэм.
Па поставил ногу на обитый кожей ящик.
– Больно ты шустрая, Долли! Всегда такая была.
Они с Томасом хохотнули. Как по мне, оба могли проваливать к дьяволу.
– Моя Долли, ты сделала то, что я не смог.
Не смог или не захотел?
Па ущипнул меня за подбородок. Понял ли он, как во мне бурлит пар?
– Моей куколке нечего сказать? Прошло столько времени.
Пальцы сами сжались в кулаки. Надо бы отчихвостить его за то, что оставил меня на поругание брату!
Капитан подтолкнул меня.
– Кажется, вам следует поторопиться, чтобы подготовиться к завтрашней важной встрече в конторе «Брейшоу и Бейтс».
Па отодвинулся и стал возиться со своим сундуком, больше не обращая на меня внимания.
– Хорошая девочка.
От ласковой насмешки капитана во рту появился привкус рвоты. Я уже повернулась сказать ему, чтобы спрыгнул с причала, но увидела кое-что в его прищуренных глазах цвета морской синевы.
Предупреждение.
Па перевернул сундук и поставил на него ногу.
– Завтра важный день. Не знаю, как ты это сделала – нашла деньги. Это большой шаг к независимости, ты будешь заботиться о своей матери и об остальных.
– Я справлюсь, па.
– Какая вы храбрая, мисс Долл. – Затянув последний узел на канате, капитан Томас встал. – Я много слышал о вас от вашей матери и моего старого партнера, мистера Фодена. Он хорошо описал вас – светлые глаза и кожа цвета полуночи.
– Да, она такая! Моя Долли всегда была особенной, особенной и отважной. А еще она отлично считает, прям как я! – Па хвастливо ухмыльнулся, и на миг мне снова стало семь, когда я сидела на задке его повозки, наслаждаясь похвалой.
Похвалой, из-за которой Николас меня возненавидел.
– Неделя. Это самый ранний срок, когда я смогу отвезти вас обратно на Монтсеррат. – Он снова бросил на меня взгляд. – Семь дней – долгий срок, чтобы передумать.
На сей раз я поняла. Капитан определенно предупреждал меня насчет отца.
– Па, увидимся завтра в конторе твоих поверенных.
Он коснулся моего локтя – я не успела отстраниться.
– Постой, Долли. Когда все закончится… – Па схватился за шею. На лице снова расцвела сладенькая улыбочка. – Я хочу, чтобы Бетти вернулась со мной. И Лиззи тоже. Думаю, так будет лучше. Убеди свою мать.
Я посмотрела на него добрым взглядом, самым добрым, каким могла, а сама подумала: «Сделаю все, чтобы мами и Лиззи остались насовсем».
Доминика, 1784. Союзник
Я заплакала во сне, проснулась и потянулась к Катарине. Моя крошка, она ищет меня или уже перестала?
Китти и Эдвард спали со мной в кровати с балдахином, такая же была у меня в Обители. Сестренка, чье лицо скрывалось под подушкой, вдруг вскочила и обняла меня.
– Сегодня тот самый день, Долли! Свобода! Как вернешься, уж мы повеселимся. Вот бы Полка сюда! Он бы играл на банджо, а ты плясала.
Я не торопясь надела блузу цвета манго. Затягивая спереди шнуровку корсета, я выдавила улыбку.
– Ты же не ходишь на танцы.
Она снова забралась в постель и подтолкнула в мою сторону ноги Эдварда. Малыш захрапел еще громче.
– Может, и танцевала бы, будь здесь Полк.
Надеждой, что звенела в ее голосе, я заполнила дыру в груди.
– Посмотрим.
Я вышла в коридор и проверила Шарлотту и Лиззи, которые спали в одной комнате, потом заглянула к мами. Она спала, растянувшись на постели.
Я задумалась, доводилось ли мами ночевать в кровати, кроме тех дней, когда за ней посылал па… Я с радостью отдала ей лучшую спальню.
Она не могла вернуться к па – особенно после того как я ее освобожу.
С шарфом в руке, подписанными документами на выкуп и большой сумкой, с которой я приехала на Монтсеррат, я направилась к мистеру Бейтсу.
Утреннее солнце поблескивало на глянцевых красных ставнях домов. Розо – это бесконечная сетка улиц. Будет ли наш дом здесь таким же чудесным, как Обитель?
Я остановилась посреди мощенной булыжником улицы, схватившись за грудь и задыхаясь, будто от жары.