С чего бы мами занимать сторону в войне, которая ведется не на Монтсеррате. Келлс – тот всегда был за британцев. Возможно, со временем здесь, в Демераре, они докажут, что он был прав.
– Может, солдаты – это не так плохо. Им нужны вещи. Помнишь, ты шила для меня одеяла на продажу?
– Ты свободна, Долли. Тебе нельзя торговать.
– Это коммерция. Я заработала кучу денег, нанимая экономок.
Мами смотрела на красномундирников, проходящих мимо.
– Они меня не заботят. У нас есть вольные грамоты. Мы свободны.
– Думаешь, мужчины с ружьями будут тратить время на чтение?
– Тогда придется мне стать важной и могущественной – и все меня узнают.
– Если кто на это способен, так это ты. – Мами отпила чаю.
– На берегу поместья не строят. Плантации – дальше в холмах. Мы слишком близко к берегу. Мне не нужен особняк, если он будет хуже Обители.
– Это, должно быть, дом Джона Козевельда Келлса?
Говорила мами негромко, но я все равно расслышала, как резко она произнесла его имя.
– В Демераре, мами. Келлс забрал нас с Китти на свою плантацию.
Нас окутало долгое молчание, потом она взяла меня за руку.
– Шарлотта и Эдвард такие славные.
– Я отдавалась мужчинам, но они от меня ничего не взяли. Эдвард – Келлс, Шарлотта – нет. Она Кирван.
– Проклятый ублюдок умеет строгать прелестных детишек. Этот болван должен гнить в аду. Когда он выяснил, что ты пропала, а Келлс выкупил Китти… – Она обняла себя руками. – Он бы растерзал тебя, если бы только поймал.
Прежде я никогда не слышала от нее таких грубых слов. И мне это даже понравилось.
– Николас бил тебя? Он посмел тронуть Лиззи?
– Нет. Вернулся твой па и забрал нас в большой дом. Масса Кирван был добр к нам, когда на Монтсеррат обрушился голод.
Голод? Я вспомнила шикарные, даже расточительные приемы Келлса, и меня замутило. Я схватилась за живот.
– Мами, как мне загладить перед ней вину?
– Брось это. Она цела и невредима. У нее были учителя, она умеет читать и писать. Когда сын Коксолла положил на нее глаз, твой па дал им понять, что Лиззи не продается, и проследил, чтобы она выучила британский этикет. Лиззи будет хорошей женой. Парнишка так ее любит.
Но они не заключат брак… Томас объяснил то, что я и так знала: католическая церковь, наша церковь, не одобряла браки между расами. Если у Коксолла есть хоть капля черной крови…
– Контракт ее защитит.
– Ты могла освободиться давным-давно, Долли. С Лиззи-то все в порядке. – Ее плотно сжатые губы дрогнули. Одинокая слеза скатилась по щеке. – А вот Китти… Моя младшенькая. Она…
– Она счастлива, мами. Она создала для себя безопасный мир. – Мамочка привлекла меня к себе, не позволив свалиться в яму бездонной вины, что зияла у меня в груди. – Ей даже больше кошмары не снятся, не то что мне.
Она поцеловала меня в макушку, откуда ниспадали мои косы.
– Ты собираешься еще видеться с Келлсом? У тебя ведь от него ребенок. Он хотя бы дал тебе подрасти, прежде чем начать за тобой ухлестывать.
– Он меня никогда не заставлял. Я его любила, но в Лондоне у него была другая жизнь, и ему пришлось туда вернуться.
Мне хотелось рассказать ей о Катарине, да стыд не позволял открыть рот.
– Келлс не может оставить тебя себе и преспокойно жить в своем мире.
Мами знала? Конечно, знала, ведь они дружили с миссис Бен.
– Кто его мать?
– Дочь миссис Бен. Умерла родами. Миссис Келлс оплакивала своего мертворожденного младенца и простила паршивого мужа с его белым как призрак ребенком.
– Его научили лгать. И что важна эта светлая кожа.
– Так оно и есть. Это выживание.
Я подняла голову.
– Тогда мне придется доказать, что цвет кожи вообще ничего не значит.
– Вот это похоже на мою Долли!
Я закрыла глаза, наслаждаясь лаской ее теплой шершавой руки у меня на лбу. Я могла победить, добиться многого, раз меня поддерживает мами.
– Ты – глава нашей семьи, Долли. Я помогу тебе всем, чем смогу, с детьми и со следующим малышом.
– Следующим?
Она провела нашими соединенными руками по моему животу. Тяжесть, что я ощущала уже несколько недель, была прощальным подарком из Демерары, но от кого – от Келлса или от Оуэна?
Неважно. Ни один мужчина ничего у меня больше не отнимет.
Доминика, 1785. Свадебная церемония
В своей спальне я заколола волосы, но оставила несколько локонов обрамлять лицо. Скоро соберутся Коксоллы. Сегодня особенный день для Лиззи.
Как и для приемов Келлса, чтобы сделать прическу высокой, я накрутила густые пряди на подушечки в форме банана и закрепила шпильками. Я всегда думала, мои волосы слишком тонкие, но мой новый стряпчий, мистер Томас, казалось, обратил на них внимание, – значит, они были само совершенство. Капитан часто к нам захаживал. Я не возражала.
На шею я надела яркие бусы Китти и подобрала шляпку, идеальную для праздника Лиззи: пышную, из кремово-белого атласа, украшенную крошечными розовыми и красными бутонами буа кариб[46].
Я вошла в спальню дочерей и посмотрела на них: сестры выглядели одинаковыми, будто близнецы, только кожа у Шарлотты была как у мами, а Лиззи достались густые волосы. Их заплели в красивые косы и великолепно уложили кругами, словно корону.
– Это тебе, Лиззи. Носи ее с гордостью, когда ты выйдешь с Коксоллом и он отведет тебя к своей семье.
Лиззи вскочила с кровати. Подол желтого платья с серебристой вышивкой закружился у ее ног. Она потянулась к шляпке, но замерла и спрятала лицо в маленькие ладони.
– Я ее не заслужила. Я не была с тобой добра, а ты подарила мне целый мир.
Я поцеловала ее в щеку, и мы негромко запели наш гимн. К нам присоединилась и Шарлотта. В кольце сестринских объятий мы ощутили наше родство, нашу кровь.
Когда пролились все слезы и я смогла различить на лифе Шарлотты изящную вышивку в форме ракушек, я отпустила девочек.
– Вы обе – мое сокровище. Моя надежда и мир. Я хочу для вас самого лучшего.
Пришпилив шляпку к прическе Лиззи, мы спустились на первый этаж.
В моей гостиной Томас нависал над столом, указывая на разделы подготовленного контракта старшему мистеру Коксоллу. Лысый старик с заостренным носом уткнулся в страницы.
Когда Томас навещал нас, он проводил время с Эдвардом, говоря, что в доме женщин мальчику одиноко. Похоже, я капитану нравилась – мои темные щеки, начавшие округляться, моя меняющаяся фигура.
Но мне нужен был друг и только, ведь в утробе своей я носила ребенка от другого мужчины.
Молодой мистер Коксолл взял Лиззи за руку. Он не отрывал от нее взгляда.
– Готово. – Его отец отложил перо и повернулся к прекрасной паре. – Поздравляю, мой мальчик.
Они и в самом деле чудесно смотрелись вместе. Коксолл был высок и мускулист – он сумеет защитить Лиззи. Конечно, и деньги его отца лишними не будут.
– Вот и все, мисс Кирван. Вы хорошо все уладили. – Взгляд у Коксолла-старшего был терпеливый, словно он вручил своему мальчику на день рождения подарок, которого тот ждал весь год.
Лиззи и была даром, несмотря на то, как появилась на свет. Я знала, что юный Коксолл это понимает. Только это и имело значение.
Томас поймал меня за руку.
– Ты должна подписать.
– Покажи, где поставить подпись. – Я училась подписывать вольную. И была готова.
Я присела и расписалась везде, где стояло имя Дороти Кирван.
Томас взял перо.
– Вот теперь мы закончили.
Он сказал это так резко и основательно, что у меня закололо в груди. Я поняла, что не хочу с ним заканчивать.
Мами подала пунш с красным щавелем. Китти разложила по тарелкам черный торт[47]. У маленького Эдварда был небольшой букет, который он собрал в саду моей матери. Красные буа кариб, розовый гибискус и оранжевые павлиньи цветы.
Меня немного потрясло такое обилие последних. Это были цветы ненависти.
Раздался стук в дверь, и мое сердце забилось быстрее. Все приглашенные уже пришли.
Томас бросился к двери.
– Я открою, мисс Кирван.
Я напряглась, обхватив дрожащее нутро и надеясь, что это не па или Николас явились устроить склоку.
Дверь открылась. За ней стоял мужчина – каштановые волосы, молодое лицо, на нем были одежды священнослужителя, – я никогда прежде его не видела.
– Входите! – пригласил Томас, ухмыляясь так, будто выиграл приз. – Это служитель божий, полагаю, он может благословить союз.
– Благодарю вас, Томас, – прошептала я, встав рядом. – Для вас я – мисс Долл.
Священник перелистал свою книгу.
– Соедините руки, мистер Коксолл и мисс Кирван, – громко сказал он, и пара повиновалась, улыбаясь так, что едва не лопались щеки. Клятвы были ясными, святыми. Священник обернул епитрахиль вокруг соединенных рук. – Вы оставите всех других и пребудете лишь друг для друга…
– Да! – В унисон ответили Коксолл и Лиззи.
Затем отец Джонсон помолился о верности супругов, их любви и радости.
Томас захлопал в ладоши.
– Годится! Поздравляю, мистер Коксолл, миссис Лиззи.
Я поцеловала дочь в щеку.
– Мама, не плачь. Ты подарила мне то, о чем я мечтала, – мою свободу и мою любовь. Мы больше не отдалимся.
– Нет, не отдалимся.
Я сделала то, что было необходимо. Теперь настало время прощаться. Лиззи принадлежала Коксоллу, но не как его собственность, а как свободный человек.
Но тут дверь снова распахнулась, и на пороге предстал сам дьявол.
Меня нашел Николас.
Если он явился отнять у Лиззи праздник, я его точно прикончу.
Доминика, 1785. Беда
Николас – человек, который преследовал меня во снах и пытался помешать обрести свободу, – ворвался в мой дом.
– Отец! – воскликнула Лиззи, подошла к нему, и он обнял ее. – Я думала, ты уехал в Лондон…
– Пока не уехал. Твой дедушка рассказал мне о свадьбе, и я был просто обязан прийти и поздравить тебя. Разве Долли не сказала, что я был здесь в день твоего освобождения? Значит, нет. Что ж, всегда меня отталкивала, Лиззи,