Китти посмотрела на него, потом на меня и покачала головой.
Эдвард, милый Эдвард погрозил ему пальцем.
– Кто-то наказан. Наверное, плохо вел себя с мамочкой.
– Иди, Эдвард, – погрозила я, прикусив щеку изнутри.
Китти взяла моего сына за руку и отправилась следом за влюбленной парочкой. Дверь закрылась.
Состязание за первенство высказать претензии мы начали с молчания. Впрочем, я терпением никогда не отличалась.
– Господин Федон, какие возражения вы имеете против брака?
– Вы считаете, я возражаю, мэм?
– Ваше лицо сморщилось, будто изюм. Скажите мне все, не тратьте мое время.
– Шарлотта – милая девушка. Свободная мулатка, и все же… не была ли она у вас в услужении?
– В услужении? Дочь ведет мои счета.
– Я говорю о вашей службе. Всем известно, что Долли Кирван помогает нанять лучших домоправительниц. Домоправительниц и шлюх.
Я даже не моргнула, хотя мечтала влепить ему пощечину.
– Я оказываю услуги. Военным и новоприбывшим колонистам нужны кухарки, прачки и домоправительницы. Также я продаю домашние принадлежности, и на этом все.
– И никаких плотских утех? Я слышал, многие из ваших служанок занимаются домашним хозяйством и работают в борделях.
– Я не беру за это комиссионных. Я не мешаю взрослым людям заниматься тем, чем хочется, по обоюдному согласию. По согласию. Вы знаете, кто я. Вам известны мои расценки.
– Это не ответ.
– Моя дочь никогда не работала экономкой. Ее не касался ни один мужчина. А ваш брат – девственник?
– Что?! Конечно, не…
– Значит, разговор окончен. Чтобы заслужить мою Шарлотту, он должен быть чист. Всего хорошего, сэр.
Ни один мужчина, белый или цветной, не будет устанавливать для меня правила. Это только мое дело.
Доминика, 1789. Утраченное терпение
Надменное лицо Жюльена Федона озарила паника, щеки его дернулись, губы сжались. Если он, с его извращенными принципами, решил, что может меня судить, то очень ошибся.
– Всего хорошего, сэр.
Он вскочил.
– Нет! S’il vous plaît ne faites pas ça[54]. Пожалуйста! Жан-Жозеф по-настоящему ее любит.
– Оставьте его в покое, – безжалостно усмехнулась я. – Я не потерплю поддельного благочестия. Спасибо, что показали, кто такие на самом деле мужчины из рода Федон.
Он бросил взгляд на мами, будто та могла прийти ему на помощь. Но ма лишь ухмыльнулась, не более того. Малышка Фрэнсис склонила голову набок и высунула язык. Моя четырехлетняя дочь сейчас увидит, как яростно я защищаю своих девочек.
В этот миг я снова обрела себя. И была готова зарычать.
Он сложил руки на груди.
– Я удивлен, что вы вообще рассматривали этот союз. Мой брат – не белый. Они творят такие зверства, а вы унижаетесь, ложась с ними? Вам нравится спать с ними до или после того, как они обзывают вас своей негритянской шлюхой?
В один миг я снова очутилась в повозке па, где Николас меня костерил. Тот делал это из страха и ненависти ко мне. Этот же болван унизил меня в моем собственном доме.
– Господин Федон, вы боитесь белых плантаторов?
– Нет, только они считают себя выше нас по положению. Я знаю таких женщин, как вы. Цепляетесь за белых и продаете свои души в обмен на свободу, при этом воете, будто белая шкура означает положение в обществе. Черт, может, вы делаете это из-за денег! Что такое несколько жалких шиллингов за час честной работы?
– Что ж, Федон… Нечасто меня называют в лицо проституткой.
– Кто-то же должен вас просветить! Белые мужчины – это не трофей, а наказание. Они насилуют наших женщин, обкрадывают нашу страну, а потом высмеивают наши ценности и индивидуальность. Зачем связываться со свиньей и тащить ее к себе в постель?
Я крепко сжала чашку, но нельзя бить бесценный сервиз из-за глупца.
– Так вы плод насилия, Федон?
– Конечно нет!
– Выходит, один из белых мужчин счел вашу мать равной. Она думала так же или приняла вашего отца ради его положения в обществе? Просто вышла за него, чтобы сделать вас законным наследником?
Федон сцепил руки. Подушечки пальцев стали розовыми, потом красноватыми.
– Отец женился на матери по любви. Насколько я понимаю, ни один из ваших мужчин, белых мужчин, не чувствовал к вам того же, мисс Кирван. Я бы сказал, выбирать вы не умеете.
– Я делаю выбор сама, господин Федон. В отличие от вас я не какая-то чертова дуреха.
– То есть я дурак? Полагаю…
– Самодовольный болван. Плантатор, который владеет рабами. Вы исповедуете те же принципы, которые уничтожают наше происхождение, эти принципы заставляют людей с такой, как у меня, кожей идти на все, чтобы получить вольную. Из всех, находящихся в этой комнате, двое познали рабство – невзгоды и ужас, которые испытывает человек, ставший вещью. Я все еще просыпаюсь, отчаянно пытаясь выбраться из-под его удушливого гнета. Кошмары не дают вдохнуть.
Федон опустил взгляд, но я хотела, чтобы он смотрел прямо на меня. Я громко хлопнула в ладоши.
– Я никого не осуждаю за то, что делается ради выживания. Но теперь, когда у меня есть деньги, я вправе выбрать себе компанию. Я всегда считала себя равной любому мужчине, будь то белый или черный, и никогда не думала, что ниже по положению. – Поднявшись, я уперла руки в бока. – Мой выбор – только мой, а не Шарлотты. Я никогда не отпущу дочь туда, где ее будут судить по правилам, которым вы сами, мужчины, не в состоянии соответствовать.
– Это вы не соответствуете правилам.
– Верно. У меня была тяжелая жизнь, я совершила много ошибок. Кое-какие я все еще пытаюсь исправить. Но речь о моей дочери. Я погубила себя, чтобы она выжила. А теперь уходите. Тащите отсюда вашу чертову задницу.
Мами подняла голову, держа на коленях Фрэнсис, она хлопнула в ладоши.
– Вы слышали, что сказала моя милосердная дочь: уходите.
Фрэнсис тоже принялась хлопать.
– Иди! Мама сказала «иди»!
Федон отправился к двери, но выходить не стал.
– Жан-Жозеф влюблен… Они по-настоящему любят друг друга. Вы накажете их обоих из-за меня?
– Да, – кивнула я. – Вы старший, глава рода. Вы в ответе за все. Когда я выкупила всех родных, то стала во главе Кирванов на Доминике. Я не рискну ни одним из них из-за болванов.
– Мы не болваны, мисс Кирван.
– Еще какие, если решили, что я позволю проявить неуважение к Шарлотте. Вы должны защищать ее как сестру и чтить их брачный союз. Другое мне не подходит.
Он подошел ко мне и встал на колено, словно армейский офицер.
– Клянусь, мэм, так и будет. Я стану защищать Шарлотту Кирван, словно одну из моих любимых сестер.
Не успела я остановить его, как он взял меня за руку и поцеловал костяшки моих пальцев, выражая почтение, точно перед королевой.
Что ж, возможно, я ею и была. Я увенчала свою голову короной, поскольку отстояла себя и достоинство семьи.
– Простите меня. От имени всех членов семьи Федон – простите меня.
Упрямство и молодость – вполне извинительные грехи.
– Поднимитесь. – Я заняла свое место и похлопала по подушке дивана. – Выпейте чаю.
Федон плюхнулся рядом.
– Мне говорили, что вы непреклонны в переговорах. Мне следовало бы догадаться.
– Вы виноваты лишь в собственной гордыне и любви к брату. Последнее извиняет первое.
– Мисс Кирван, могу я сказать брату, что вы одобрили его женитьбу на вашей дочери?
– Сначала я поговорю с Шарлоттой. И дам вам знать. Я скорее за, чем против.
Я проводила Федона-старшего к двери. На улице я заметила солдат, которые маршировали мимо.
У Федона снова сделался такой вид, будто он хочет в них плюнуть. Жюльен бросился вперед, а я про себя помолилась, чтобы он не попал в беду. Фрэнсис подергала меня за юбку.
– И ты уходишь, мама?
Я часто прогуливалась по улицам Розо, но сейчас мои ступни будто прибили к половицам.
– Не сегодня, милая.
Я взяла дочку на руки и прижалась к ее личику. Я вернусь во внешний мир, когда окажусь готова. Этот день скоро настанет.
Доминика, 1789. Венчание
Маленькая часовня Нотр-Дам-дю-Бон-Порт была красиво убрана сальными свечами и белоснежными антуриумами. Очень подходящая обстановка для венчания моей милой Шарлотты.
– Я так переживаю, мама.
Я отошла от двери, что вела в комнатушку священника, и разгладила фату дочери. Ее сделали из коры лагетто, но кружевная сетка казалась шелковой. Я уложила ее, как было показано на картинках в журналах, которые присылал мистер Кинг. При взгляде на каждую страницу меня одолевали мечты о заморском плавании.
Шарлотта, облаченная в светло-голубое платье с серебристой вышивкой, покружилась, отчего пышные банты в складках шелка затрепетали. Словно бабочки на кустах гибискуса, они покрывали наряд от груди до самого низа.
– Как я выгляжу, мама?
– Как ангел.
Мами закрепила в волосах Шарлотты фату, приколов к блестящим прядям шпильками, что добавляло прическе высоты. Густые локоны были сплетены наподобие затейливой корзины и пахли кокосом.
– Это тебе. – Я вложила в ладонь дочери четки – кожаную веревку с красными и золотистыми бусинами, которую мама дала мне, когда я бежала с Монтсеррата. – Возьми их с собой и знай, что мы с мами всегда рядом.
Глаза моей несгибаемой матери заблестели.
Я ласково похлопала по дрожащей руке Шарлотты.
– Жан-Жозеф Федон тебя любит. Все будет хорошо.
Она кивнула, по щекам ее струились слезы.
– Мы теперь будем редко видеться…
– Гренада не так уж далеко. Я приеду к тебе, когда ты устроишься.
Я обняла ее, будто она вновь стала той малышкой, что я вынашивала давным-давно. Шарлотта негромко запела наш особенный гимн. Мами и я подхватили песню.
Rop tú mo baile.
Rop tú mo baile.
Rop tú mo baile.
– Этот союз благословлен самим Господом. Шарлотта, моя дорогая доченька… Все хорошо.