– Позволь увидеть дочь. Я буду любить ее и лелеять. Я стану лучшим отцом.
В магазин вошел Эдвард.
– Все готово, мама. Я сто раз проверил… Мистер Томас! – Сын подбежал к нему, и Томас подхватил на руки моего мальчика.
– Вы вернулись! – воскликнул тот, хватая ртом воздух.
– Да. Гренада – мой дом родной. – Он бережно опустил Эдварда.
– Отправляйся развозить товар с Полком, Эдвард, да бумаги подписать не забудь.
– Мистер Томас, загляните к нам. Бабушка, Китти и Элиза так обрадуются.
– Хотелось бы, сынок.
Я не позволила себе повести и бровью, не хотела красть радость у Эдварда от встречи с ним. Но когда мой мальчик убежал к Полку в гардеробную, я пригрозила Томасу пальцем.
– Не смей появляться без надлежащего приглашения.
– Но ты ведь меня впустишь? Есть надежда…
Он повернулся и направился к двери. Я отпустила его, уже зная, что придется позволить Томасу приходить к нам, иначе он использует свое знание законов, чтобы забрать Элизу.
Гренада, 1790. Моя семья
Мами сидела на диване, а я устроилась на полу, протягивая руки Элизе. Я с любовью смотрела, как осветилось ее пухлое личико, когда она подошла ко мне. Я схватила дочь и прижала к себе.
Элиза не обижалась на меня за мое отсутствие, а вот Фрэнсис дулась.
Вспыльчивой четырехлетке понадобилось около месяца, чтобы оттаять. Прошлой ночью, в моей большой постели, когда мы смотрели в окно на звезды, она рассказала, как сильно по мне скучала. И что ей нравится видеть меня счастливой.
– Лиззи послала через Полка весточку. – Мами пришивала оборку к своему новому творению. – У них с Коксоллом снова родился малыш, мальчик. Теперь в их маленькой семье трое детишек.
На сердце у меня потеплело.
– Как чудесно. Она здорова, все хорошо?
– Твоя дочь здорова. – Мами отложила иглу. – Элизу надо покрестить, Долли. Можем сделать это в конце службы, пока нам позволено ходить в церковь.
Католиков угнетали все сильнее.
– Знаю. Правительство то и дело измышляет новые правила. Губернатор добр ко мне, так будем же верить, что он нас защитит.
В комнату вошла моя сестричка. Она прислонилась к дверному проему.
– Я скучаю по церкви в лесу, как на Монтсеррате, или в Розо, где ты танцевала.
Нигде не было столько насекомых, как в лесах Гренады. Неудивительно, что все стекались в мой магазин за притираниями. Мами знала старые обычаи, что передала мать ее матери из Африки; безусловно, они помогали лучше всего. Масло кешью заживляло раны. Толченые семена сахарного яблока избавляли от вшей.
Китти присела рядом и обняла меня.
– А я тут мистера Томаса видела.
Мами не подняла взгляда от своих синих ниток.
– Да. Я встречалась с ним и с остальными капитанами. Торговля с переселенцами процветает. Скоро у меня будет столько же работниц, сколько было в Розо. А тебе нужно сделать еще мисок. – Я коснулась ожерелья, которое она мне подарила. – И бус побольше.
– Нет, это только для тебя. – Она поцеловала меня в щеку. Наконец-то Китти простила мое бегство.
Мами глянула на меня поверх шитья.
– Ребенку нужно дать имя во Христе. Да скажи ж ей, Китти.
Та подтянула колени к груди.
– Томас спрашивал про Элизу. Он хочет ее увидеть. Он же ее па.
Улыбка Китти была нежной и искренней, и сердце мое перестало искать оправдания.
– Я вам когда-нибудь говорила, что порой скучаю по вашему па? – Тонкий голос мами звучным горном прозвучал в тишине.
Мы с Китти молча уставились на нее.
– Да, скучаю! Особливо когда вы дурите. Сразу по нем вздыхаю.
– Ты хочешь, чтобы па вернулся? – пискляво выговорила я, сглотнула и попыталась снова: – Я могу попросить мистера Бейтса связаться с ним. Но, мами, ты же еще не старая. Если ты хочешь…
– Да я не по тому скучаю, детка. Но иногда, ночами, хорошо б ему оказаться рядом.
Это было самое большее, что она когда-либо говорила нам о своих чувствах к па. У меня имелись вопросы, но у мами была своя правда.
Моя же заключалась в том, что я испытывала новообретенную преданность Томаса, мне нужно было убедиться, что он никуда не денется. Уже несколько недель он по вечерам заходил в магазин, дабы проводить меня домой.
– Томас – англиканин, – печально сказала Китти. – Он может молиться внутри храма без опасений. Ходить повсюду без документов.
Угнетение нас, свободных цветных, все ужесточалось. Кузину Жан-Жозефа арестовали и держали в тюрьме две недели, пока она не смогла подтвердить свое положение. Белые продолжали преследовать цветных женщин, чтобы усмирить их и их мужчин.
– Ты знаешь, что они с Эдвардом снова катаются на лодке? – спросила мами. – Твой собственный сын от тебя прячется.
– Эдвард? Так вот почему он такой взвинченный? Это не на пользу его здоровью.
– Дочка, оставь их. Никогда еще он столько не улыбался. Он даже письмам так не радовался.
Келлс продолжал писать нашему сыну, но мами была права.
Китти забрала у меня Элизу.
– Эдвард с Томасом все время улыбается. А тебе, малышка, пора спать. Фрэнсис скоро встанет. – Сестренка с моей младшей дочерью, обнимающей ее за шею, вышла из комнаты.
Она была моим детям второй матерью.
– Небось вернулся всего на несколько недель. Смотри, никакого беспутства! Он провожает тебя домой каждый вечер.
– Он всегда вел себя прилично, когда был рядом, – нахмурилась я.
Огрызнувшись, я вышла на маленькую террасу. Сгустилась ночь. Звезды на небе будто подавали множество сигналов, как фонари, направляющие лодки в порт.
Может, стоит к ним прислушаться и дать Томасу небольшой шанс? Если я поделюсь с Джозефом Томасом частичкой моей жизни – в какую цену мне это встанет?
Гренада, 1790. Мое дело
После суетного утра в магазине наступило послеобеденное затишье. Я зевнула, вытирая пыль с верхней полки. На двери весело зазвенел колокольчик.
Я повернулась с улыбкой наготове.
– Добрый… день.
На пороге, прижимая к груди шляпу, стоял Томас, волосы его были расчесаны и разделены на пробор.
– Мисс Долл…
Он говорил тихо, не пылко.
– Мисс Долл, я хочу стать вашим клиентом. Службы домоправительниц.
– Тебе нужна домоправительница?
– Да, ты же помнишь, что я никогда не умел прибрать за собой.
– Это точно.
– Все восторгаются вашими девушками. Моряки на них не нарадуются.
Я начала протирать и без того чистый прилавок.
– Флотским нравится хорошее обслуживание.
– Я слыхал об этом. – На миг его взгляд стал отстраненным. Затем он подошел ближе. Его походка была медленной, словно ему больно двигаться. – Хоть бы они забрали свои корабли и ушли. Грозят в любой миг начать блокаду. Это навредит твоему делу и определенно повлияет на мою торговлю.
Я подошла к своей конторской книге, обдумывая, кто из женщин ему подойдет. Вероятно, кто-то постарше, кому недолго осталось работать, с радостью согласится жить на склоне холма.
– Пусть это будет добрая девушка, с добрыми руками. – Он погладил мою ладонь. – Сильными, но мягкими, которые дарят нежность, даже когда та незаслуженна.
Я отняла пальцы.
– Любезничаешь… Что с тобой случилось?
– Осматривал лес у пляжа Блэк-Бэй. Черные пески такие шелковистые. А лес, куда они уходят, очень густой.
– Звучит заманчиво.
– Так и есть, если б не краснотелки.
Он пошел за мной к полкам, морщась на каждом шагу. Он явно страдал, а поскольку моя дражайшая семья постоянно следила за его местонахождением, я знала, что это не триппер или какая-нибудь другая срамная болезнь.
– Томас, насколько срочно тебя нужна экономка?
– Побыстрее, если можно. Неудобства растут, а я понимаю, что ничего не могу поделать.
– Понятно. Эта девушка…
– Я хочу, чтобы ты… все поскорее уладила. Не смогу тебя сегодня проводить до дома. Пожалуйста, не задерживайся и будь осмотрительна.
Он достал соверен и оставил на прилавке, возле моей конторской книги. Болван знал, что это слишком много, но пытался произвести на меня впечатление или показать, как сильно страдает.
И мне стало жаль Томаса. Для него это была почти мольба – так он был горд.
Он направился к двери.
– Я живу на Гранд-Этанг-роуд, 12. Спасибо, Долл. Я люблю тебя… за то, что ты это делаешь.
Томас прошептал это, но я услышала его слова ясно, будто крик. Он все еще меня любит. Томас вел нечестную игру, стараясь разжечь в моей груди былые чувства. Последнее время я колебалась, так что это было несложно. А теперь у него еще и с задом беда. Краснотелки рвут кожу похлеще плетки.
В магазин заглянула Шарлотта.
– Это был мистер Томас?
– Да, полагаю, это был он.
– Он вернулся, чтобы остаться с нами?
– Ты же знаешь, я не представляю, что у мужчин на уме, особенно у этого. – Я закрыла конторскую книгу. – Как поживает мистер Федон?
– Чудесно. Он такой чудесный, я так его люблю.
Ее голос прервался, а затем и вовсе умолк.
– Что стряслось, Шарлотта?
– Жан-Жозеф с братом все переживают из-за мнимых обид. Оба ненавидят британцев. Порой мне сдается, они возьмутся за оружие.
Я обняла дочь.
– Я помню, как иногда в Демераре боялась уснуть.
Моя красивая смуглая девочка задрожала в моих объятиях.
– Папа Келлс никогда бы не позволил, чтобы с тобой что-то случилось. Он до сих пор пишет и справляется о тебе.
Ох. Вздохнув про себя, я покачала головой.
– Дитя, поверь, тебе ничего не грозит. Вредно тревожиться о том, что тебе неподвластно.
– Вот и папа Келлс то же самое пишет.
Я опустила подбородок на густую корону кос Шарлотты, поэтому дочь не видела, как я закатила глаза.
– И он прав. Жан-Жозефа терзают страсти, как и любого юношу, но он станет старше и мудрее. Любовь к тебе его убережет.
Она кивнула, но держалась за меня, как за уютное одеяло.
Вошел Жан-Жозеф; в черном сюртуке он был очень хорош собой.
– Как поживаете, мисс Кирван?