– Долл, наша семья в опасности. И мы тоже, ведь Шарлотта с повстанцами.
– Ненавижу все то, что здесь с нами случилось. Но как страшно начинать все заново, Томас!
Он прижал меня к себе.
– Мы начнем заново. Тебе подвластно все, Долл. Где бы ни оказались, Господь тебя не оставит.
– Тебе бы быть пастором. Мои гимны приелись.
– Подумай об этом. Упакуй что-нибудь для детей на случай, если нам придется бежать на «Мэри».
Я не хотела начинать все заново. Свернуть бы шею этим глупцам Федонам!
– Мятежи начинаются и заканчиваются. Я пережила уже парочку. Может, губернатор поумнеет и отменит свои ограничения ради всеобщего мира.
– Если обе стороны хватаются за оружие, пути назад нет.
Когда-то давно, в нашей хижине на Монтсеррате, моя мать толковала мне о численности солдат и оружии. Никогда я не думала, будто стану бояться последствий того, что у тех, кто с моим цветом кожи, больше оружия.
– Долл, Федоны и все освобожденные рабы – грозная сила. Сейчас они побеждают, но британцы придут своим на подмогу. Помнишь фрегат твоего друга, «Пегас»? Он может вернуться, чтобы навести порядок.
Это была «Андромеда», но в газетной вырезке об этом умалчивали. Старый спор, и сегодня было не до него. Я взяла Томаса за руку и прижала ее к груди.
– Я скучала.
Томас робко улыбнулся, и его щеки округлились, перестали казаться запавшими от недосыпания.
Внизу послышался стук копыт.
Томас подошел к окну. В тот же миг я оказалась рядом, надеясь, что у наших дверей не стоят солдаты.
Двое мужчин верхом на лошадях, оба в темно-синих плащах, отороченных белой лентой, ехали по Блейз-стрит. Восходящее солнце освещало золотистые галуны у них на плечах. Они промчались мимо.
– Это Ногес и Филипп, – заметил Томас. – Вероятно, везут депешу. Они направляются к правительственным зданиям на Симмонс.
Шарль Ногес и Иоахим Филипп были храбрыми цветными мужчинами, которые славились горячей кровью и воинственностью, как Жюльен Федон.
– У них, должно быть, сообщение от повстанцев. И это наверняка не капитуляция. Господи помоги нам, Долл.
Я прижалась к Томасу, старому доброму Томасу, неприступному как скала Томасу.
Он обнял меня в ответ, сильно и крепко. Я нуждалась в нем.
– Семья – это самое важное.
Хорошо. Значит, он поймет, если мне придется покинуть его, чтобы спасти Шарлотту.
Гренада, 1795. Окно
Я поднималась в комнату Эдварда, и серые юбки развевались у моих ног. Она оставалась пустой, хотя когда-нибудь Джозефи или Гарри, возможно, захотят забрать ее себе. Салли сделала уборку. Постельное белье и кровать пахли мылом и полиролью с апельсиновым маслом. Окно, изящное окно с девятью стеклами, звало меня. Дым в небе был почти такого же цвета, как мое платье. Все охватил огонь.
Несколько раз в день и даже ночью я заходила сюда и осматривала небо. Месяц тяжелых боев испепелил землю. Мятежники захватывали все больше власти на Гренаде. Сообщалось, что они взяли в заложники более сорока важных персон, включая губернатора Хоума.
Кто бы стал щадить мой отель? Он пеплом осыпался на берегу.
– Долли? – В комнату с охапкой белья вошла мами. – Отойди от окна.
От пепла было не отвернуться. Он казался ярким, раскаленным и белым-белым на фоне светлого песка.
– Забавно, как быстро все рушится, мами.
Она подошла ко мне.
– Не терзай себя.
– Терзать? Столько месяцев его строили из кирпича, дуба и камня. Много часов и встреч, времени, которое я могла бы провести с Эдвардом. Теперь их обоих нет.
Я подалась вперед и прислонилась лбом к беленой стене. Она была прохладная, но меня охватил жар, внутри все болело.
– Повстанцы захватили все, кроме Сент-Джорджеса. Не знаю, мами. Не знаю, какая из сторон сожгла мой отель.
Она погладила меня по руке, как бы подбадривая, и смяла ровные рукава.
– Не нужно выбирать сторону, Долли. – Мами коснулась моей щеки. – С Шарлоттой все хорошо. Мы бы что-нибудь узнали, будь иначе.
– Ты так думаешь?
Мама кивнула и задернула занавески.
– Шарлотта в безопасности. Жан-Жозеф не позволит, чтобы с ней случилась беда.
Она встала перед окном, загораживая мне вид на пепелище моей мечты.
– С Шарлоттой все будет хорошо, Долли. А ты построишь еще один отель или что там придумаешь. Моя верная девочка, моя храбрая девочка, ты справишься.
Я притянула мами к себе, чтобы запомнить мягкость ее груди, звук ее сильного сердца.
– Я люблю тебя.
– И я люблю тебя.
Мами улыбнулась, и мы сложили простыни. Она думала, что утешила меня из-за сгоревшего отеля, но лишь разожгла во мне пламя. Я решила твердо.
Я вбежала в холл и едва не споткнулась в своих атласных туфельках.
– Томас? – растерялась я. Ни в нашей спальне, ни в гостиной его не было.
Я вошла в комнату, что мы использовали для занятий детей. Домашние учителя, которых я нашла через священника, приходили тайно, чтобы учить моих прекрасных смуглых детей читать.
Голос мужа я услышала прежде, чем увидела его самого. Он сидел на полу с Элизой и Фрэнсис и читал им про непослушного Мальчика-с-пальчика. Ребята, Джозефи и Гарри, и моя малышка – уже не такая уж маленькая – Энн, которая обнимала отца за шею, сгрудились вокруг.
Мой муж был лучшим из мужчин. Почему я не понимала, что он счастлив в семье? Конечно, Томас хотел больше детей. И все же довольствовался тем, что у нас было.
Я же никогда не довольствовалась меньшим, всегда стремилась к большему.
– А вот и мама, – сказал Томас.
Я уселась с ним рядом и взяла Энн.
– Элиза, па уже много прочитал. Он охрипнет. Читай ты, потом Фрэнсис. Потом опять ты. В прошлый раз вы хорошо справились.
Томас широко улыбался, вероятно, как и я, отмечая каждую мелочь в детях – как они растут, черты, которыми отличаются: Фрэнсис любила цифры и конторские книги, Энн – шить из ярких тканей, Джозефи трудился в саду мами, Элиза изучала специи, а Гарри упорно пытался читать документы поверенных.
Нутро мое завязалось узлом, а потом он распался на тысячу нитей. В тот миг я поняла: если бы меня не стало, Томас позаботился бы о том, чтобы каждый из них продолжал заниматься любимым делом.
Девочки развеселились.
– Еще сказку, еще, – просили они хором. Голос Элизы был звонким, как у Китти – еще одна моя ласточка. Фрэнсис оборвала спор. Она произносила слова тише, подражая драматическим паузам Томаса, его дурашливым выражениям.
– Опять что-нибудь про пиратов?
Вошли Китти и мами. Моя мать взмахнула ложкой, которой мешала жаркое.
– Ужин подан! Бабуля Салли сготовила кокосовое рагу. С треской, солониной и плодами хлебного дерева.
Они собрали наш выводок и повели по коридору. Томас помог мне подняться.
– Тебе нужно чаще бывать с нами во время чтения. Приходи завтра. Я отлично читаю пиратские рассказы.
Поиграв бровями, он направился было к двери, но я крепко уцепилась за него и дернула к себе.
Мой мужчина развернулся. Я взялась за серебряные пуговицы его сюртука и притянула ближе. Он охотно повиновался.
Поцелуем Томас прижал меня к стене. Мне нравился вкус его губ. Кофе? Нотки банана в карамели?
– Я люблю тебя, Долл, даже когда ты сводишь меня с ума.
– Это заметно. – Я скользнула ладонями под его сюртук. Он огладил мои бедра под исподним и украдкой унес меня в спальню, будто наша любовь была секретом.
Едва дверь затворилась, мы стали целоваться – яростно, как безумные, как кролики.
Оголодав, мы любили друг друга так, будто ничего не случилось, будто время и страх не отравляли сам воздух. Мы танцевали. Не совсем менуэт, но ритм наших движений был неторопливым, медленным. Я выгнулась навстречу Томасу, его руки охотно обняли меня и стали ласкать, пока мной не овладела дрожь.
И я задрожала, наслаждаясь его любовью.
Я знала, что должна сделать.
Этот танец был лучшим и, возможно, – последним. Я должна была спасти свою Шарлотту или умереть, пытаясь это сделать.
Гренада, 1795. Жена
В доме было тихо. Томас ушел на свой шлюп. Самое время что-то предпринять. Я набросила на голову капюшон накидки темно-бордового цвета и крадучись спустилась по черной лестнице. В свете луны я подождала, пока пройдут солдаты. В Сент-Джорджесе ввели комендантский час.
Я смотрела на звезды и думала: жаль, что это не карта, которая указала бы мне, где моя Шарлотта.
– Не уходи, Долли… – произнес тонкий голос.
– Моя ласточка…
– Не уходи в магазин, Долли! – Сестра встала в дверях.
Я перевела дух. Китти решила, что я иду на работу. Солгать было проще, чем сказать правду.
– Иди в дом. Защищай детей. У тебя получится.
– Я всегда буду их беречь, но кто защитит тебя? Ты была такая грустная. Я слышала, как ты плакала из-за Шарлотты.
Возможно, она знала, что я собираюсь пробраться через кордоны повстанцев и кольцо блокады правительства в поместье Бельведер.
– Китти…
– Я помню, как ты плакала в Обители каждую ночь после рождения Шарлотты. Хуже, чем когда родилась Лиззи и умерли все те люди. Не уходи такой печальной…
Ее стон ножом врезался мне в душу. Я была поражена, что она не стерла те воспоминания.
– Китти, со мной все будет хорошо. Мами останется с тобой, и Томас тоже.
Она обняла меня так крепко, как в тот день, когда Келлс посадил ее ко мне в повозку, выкупив с невольничьего рынка Монтсеррата.
– Ласточка, милая моя ласточка, я должна исполнить свой долг. А значит, не могу отсиживаться дома. Мне придется рискнуть. Ты понимаешь?
Она обнимала меня так долго, что мне показалось, будто прошла вечность в ее объятиях.
– Не задерживайся, Долли. Возвращайся побыстрее. Тогда мы поиграем… словно все уладилось.
– Да. – Я поцеловала ее в лоб. – А теперь иди. Иди, помоги мами.
Она развернулась и закрыла дверь, а я зашагала по улице. Держась в тени, я подошла к конюшне. Моя повозка и лошадь были готовы.