Доверить Келлсу то, что не несет ему никакой выгоды? Я покачала головой.
– Я знаю, ты умеешь лгать не моргнув и глазом, но это моя дочь.
– Дитя, которому я помог увидеть свет. Которая танцевала в залах Обители, будто моя собственная дочь. Дитя, которое ни в чем не нуждалось, пока мы не расстались. Ты сомневаешься, что я помогу ей?
В этот миг я не сомневалась. Все, что Келлс сказал, было правдой. Разве он не любил ее так же сильно, как она своего папу Келлса?
– Зачем это тебе, Козевельд, что ты выиграешь?
– Ничего. Только риск, который может меня погубить. Если я оплошаю, вероятно, лишусь уже завоеванного авторитета.
– Тогда зачем?
– Зачем поступать правильно, Долли? Потому что, возможно, так я покажу тебе, что изменился. И ты снова сможешь мне доверять.
Он поднялся, уверенной походкой подошел ко мне и взял за руку. Его ладони, пальцы были такими же сильными. Он стал старше, волосы тронула седина. На лице появились морщины, крошечные линии проступили возле ухоженных усов. Умудренным взглядом я видела: он все еще хорош собой, неплохо сохранился.
Вместе мы задвинули защелку.
– Приведи Шарлотту завтра и послезавтра на обед. Мы выясним, сумеет ли она поддерживать этот обман.
– Потому что ты подвергаешься риску?
– Да. Я готов рискнуть, но мне нужно знать, что она так же полна решимости, как и ты. Так же непреклонна. Тогда Шарлотта добьется успеха любой ценой.
Не обращая внимания на его двусмысленную похвалу, я признала, что Шарлотта слишком хрупка. Пока неясно, поедет ли она с Келлсом в Демерару, но стоило попробовать ее убедить.
– Я уговорю Шарлотту поехать. Я знаю, она захочет тебя увидеть.
– Я попрошу Полка отвезти тебя назад и забрать вас обеих завтра в шесть часов вечера.
По-прежнему вместе мы отперли дверь. Освободившись, я выскочила в коридор.
– Попроси Полка не мешкать. Я слишком давно ее оставила.
Ничего не оставалось, как ради безопасности Шарлотты довериться Келлсу. Чем отплатить ему, я подумаю после. И что рассказать Томасу.
Барбадос, 1795. Путь
Я потягивала красное вино, кларет, из тонкого хрустального бокала. Это был наш с Шарлоттой второй обед с Келлсом. Непривычно ощущать себя его гостем и равной ему.
Он сделал знак служанке, одетой в форму и даже обутой. Я не спросила, свободная ли она или рабыня. Просто радовалась, что пожилая женщина с седыми волосами, убранными под красно-синий узорчатый шарф, выглядит здоровой.
– А ты все посматриваешь на мои книжные полки, Долли…
– Я потратила изрядно времени, полируя их. Не могу отвести взгляда, такие они пустые.
– В Бриджтауне сильная влажность. Не один драгоценный экземпляр я тут испортил. Плесень повсюду. Так что книги у меня хранятся в кедровых сундуках.
Он прожигал меня взглядом, словно прочел мои мысли, но я не обратила на него внимания и сосредоточилась на пиршестве: жареная куропатка с зеленью одуванчика. Овсяный хлеб с орехами на вкус всегда был как счастье.
И все же я с трудом держала нож. Как я могла есть, когда мы с Томасом рассорились? Я много чего высказала, а он слушал, пока я пыталась убедить его и саму себя в честной договоренности с моим старым любовником.
Добродушно-веселый Келлс заставил Шарлотту говорить – причем более одного предложения. Она улыбнулась, когда он упомянул Обитель.
– Ты и твой брат любили бродить по дому. Мне этого так не хватает. – Взгляд Келлса стал задумчивым; он поднял бокал. – Тост за Эдварда!
В глубине души я хотела швырнуть свой бокал в него и смотреть, как бордовая жидкость растечется по дорогому жилету.
– Какой еще тост?
Келлс прикусил губу, потом сказал:
– Я всегда буду горько сожалеть, что не относился лучше к моему сыну и к тебе, ко всем вам.
Шарлотта вскочила из-за стола.
– По крайней мере, у вас был сын, из-за которого вы могли ссориться.
– Присядь, Шарлотта. Мы с твоей мамой пытаемся примириться. Это непросто, особенно если нас разделяет море непонимания.
Моя дочь оперлась на спинку стула. Затем разгладила пышную юбку своего вдовьего платья и села на место.
– Хм-м… – Келлс поджал губы. – Шарлотта, мы с твоей матерью считаем, что ты должна покинуть Гренаду и переехать в Обитель.
– Покинуть?
– Да, – подтвердил он. – Мы все должны отправиться в Демерару. Торговля там будет процветать. Колония наконец растет – теперь, когда ее окончательно взяли под контроль англичане. Французы и голландцы больше не станут на нее претендовать.
– Хорошо-то как, да, Келлс? Ты наконец прав. Всего-то несколько лет прошло!
Шарлотта проткнула вилкой кусок отварного ямса.
– Это и есть примирение?
– Да, – отозвалась я. – Так я пытаюсь выплыть. Потрепать его по носу, напомнить, как мы выживали без него.
Я пожалела о своих словах тут же, как только их произнесла.
– Прости.
Келлс вновь улыбнулся: он знал, что я все еще обижена на него за его отъезд и за Катарину.
– Это поможет мне загладить вину. Да, Долли и все семейство Кирван-Томас должны приехать в Демерару. Мы могли бы жить одной большой семьей. У нас такого никогда прежде не было.
Если бы он выбрал меня, вряд ли я родила бы столько детей. И еще Келлс не любил так, как Томас. Я не хотела, чтобы мое сердце разбивалось снова и снова – ведь мои дети не вписывались в белый мир Келлса.
Он поднялся, перешел к нашему краю стола и махнул слуге наполнить мой бокал.
– В Демераре большой спрос на прислугу, Долли, но ты, вероятно, будешь дожидаться окончания мятежа, чтобы раздобыть контракты англичан. Говорят, ты все еще получаешь прибыль с контрактов на Доминике. Моя Долли всегда была такой предприимчивой!
– Не все рождены управлять ромовыми плантациями.
Его улыбка увяла.
Шарлотта уронила вилку, и та звонко ударилась о фарфоровую тарелку.
– Вы не продержались и пары минут. Как ни крути, для того чтобы сотрудничать с англичанами, Федоны должны проиграть. Мне нужно вернуться на Гренаду и сражаться вместе с Розой и Жюльеном.
– Шарлотта, не вздумай произносить их имена на публике. Это связывает тебя с повстанцами. Тебя могут убить.
– Может, так и должно быть. Может, мне лучше умереть и воссоединиться с Жан-Жозефом. Он бы сказал, что я трусиха. Такая же, как вы – притворяетесь, что ненавидите друг друга, но вы такие одинаковые. – Она отодвинула стул. – Мне пора идти.
Моя дочь бросилась вон, топая по полированным половицам. Я вскочила, поймала ее и обхватила, чтобы удержать.
– Шарлотта, мы ссоримся, но оба любим тебя. Мы хотим как лучше. Поэтому ты возвращаешься в Демерару.
Она на мгновение замерла в моих объятиях, а затем рванулась к двери.
– Стой, Шарлотта, – громогласно провозгласил Келлс.
Она опустила руки и выдохнула.
– Да, папа Келлс.
– Я попрошу кого-нибудь проводить тебя наверх в спальню, чтобы ты отдохнула. Пока же помирюсь с твоей мамой.
Шарлотта смиренно потупилась и кивнула, будто маленькая потерянная девочка.
Вот бы знать нужные слова, травы, понять, как ее исцелить. И тут меня озарило: ее папа Келлс может это сделать.
Он жестом подал знак слуге, и тот вывел мою дочь из комнаты. Затем Келлс сказал:
– Пожалуйста, покиньте нас.
Все слуги, что в черной форме выстроились у стены, ушли.
– Она так сильно скорбит, Долли. – Он направился к стеклянным дверям, ведущим в сад. – Она – не ты, Долли. Никто не может быть таким сильным, как ты. Мы должны убедить Шарлотту переехать в Обитель. Катарина и Луиза ее полюбят.
Он открыл двойные двери и впустил в гостиную влажный воздух. Свежие ароматы цитруса и цветов взяли верх над аппетитным запахом кушаний.
Келлс подошел ко мне. Его волосы не были напудрены. В отблесках свечи черные с проседью локоны отливали синевой.
Он был очень красив в своем коротком кремовом жилете с серебряными пуговицами, мерцавшими от пламени свечи. Келлс остановился в нескольких дюймах от меня. Огонь страсти сделал его ореховые глаза совсем зелеными.
– Как я позволил нам до этого докатиться? До той точки, где ты меня ненавидишь. Где мы не можем действовать сообща.
– Келлс…
Он словно сбросил маску, его всегдашняя улыбка исчезла.
– Это я во всем виноват. Я не должен был тебя покидать. Мне следовало более откровенно заявить о своих намерениях в восемьдесят девятом. Это я должен был взять тебя с собой и показать тебе мир, а не кто-то другой.
– В тот день ты не мог сказать ничего такого, что заставило бы меня передумать.
– Может быть, ты не знала, какой негодяй этот принц Уильям. О его похождениях на Карибах слагают легенды. Он поддерживает старые порядки… и заявляет об этом во весь голос. Он желает, чтобы Британия утопила в море всех мятежников.
Уильям таким не был, но защищать принца перед Келлсом – значит дать ему понять, что меня беспокоит его мнение.
– Тогда, наверное, я слишком либеральна.
– Нет, Долли. Ты видишь лишь то, что хочешь. Вот почему ты любила меня. Ты видела во мне хорошее, а не просто эгоистичного ублюдка.
Жара, тяжелый воздух и тоска в голосе Келлса – мое лицо и лиф сделались влажными. От его признания стало трудно дышать.
Он потер лоб. Щеки Келлса сильно покраснели.
– Неужели я никак не могу убедить тебя вернуться ко мне?
– Нет…
– Я люблю тебя. Я люблю тебя, Долли, всегда любил.
Келлс поймал меня за руку и закружил в безмолвном танце, нашем извечном танце.
– Я не мог сказать этого раньше, со всеми своими скелетами в шкафу. Но ты знаешь все, кроме того, как я сгораю без тебя. Каждый миг вдали от твоего света – пытка. Я слишком долго терзался в темноте.
Я была в объятиях Келлса, почти прильнула к его груди. Мои атласные рукава задрались, зацепившись за его пуговицы.
Дыхание Козевельда обжигало мне шею.
– Я свободен от клятвы, данной Богу. Я знаю, ты ненавидишь меня, но чувствую запах страсти на твоей коже. Она все еще в тебе теплится…