– Мне надо к Шарлотте.
– Долли, однажды я позволил тебе уйти. Больше не позволю.
– Отпусти меня. Я ухожу.
– Даже если ты все еще любишь меня?
– Ты всегда был таким самодовольным?
– Возможно. Кроме тебя и Фанни, никто не жаловался.
Я ускользнула из его рук.
– Я счастлива. Я с Томасом. Будь мужчиной, о котором я всегда мечтала. Будь моим героем. Спаси мою дочь.
– Но тебя я спасти не могу?
Мне потребовались все силы, чтобы не стать жертвой воспоминаний, тех хороших воспоминаний, которые мы с ним разделили.
– Ты забрал у меня Катарину, потому что был уверен: я не смогу позаботиться о ней наилучшим образом. Но на сей раз я признаю: я не могу позаботиться о Шарлотте. Мне нужен ты.
Келлс на мгновение прикрыл глаза. Этого хватило, чтоб отпрянуть к книжному шкафу, пока ритм его сердца не увлек и мое.
– Я люблю Шарлотту, Долли. Я буду ее беречь.
Я улыбнулась ему и направилась к двери. Он рванулся быстрее и придержал створку.
– Если дружба – это все, что нам осталось, я приму ее, но связь между нами никогда не прервется. Она станет еще крепче, когда ты, как и я, поймешь, что мы должны быть вместе…
Я закрыла ему рот ладонью. Не могла слышать ни его лжи, ни его правды.
– Позаботься о моих девочках, Келлс.
Он поцеловал мои пальцы.
– Клянусь собственной жизнью, Долли. Собственной жизнью.
Тяжело дыша, словно боясь поддаться его уговорам, я вышла из гостиной под плач Шарлотты.
Я хотела обнять дочь в последний раз, но не смогла.
Она поедет в Демерару, только если у нее не останется выбора.
Я пробормотала что-то на прощание и побежала прочь, надеясь, что мой уход из дома Келлса для Шарлотты только во благо… как и для моей души.
Гренада, 1795. Победа
С холмов доносились звуки далекой пушечной стрельбы. Должно быть, атакуют гору Куа-Куа. Долго ли продержатся повстанцы?
Я никак не могла устроиться поуютнее в постели. В Сент-Джорджесе все еще было безопасно, но денежные поступления сократились вдвое. Магазин в основном стоял закрытым. Из-за блокады нельзя было привезти товары. Гренада уже никогда не станет прежней.
– Шумят далеко, Долл. Иди спать. – Томас сидел за столом в кресле и трудился над завещаниями своих клиентов. Он повернулся ко мне. – С тобой все в порядке?
– Не знаю.
– Перестань тревожиться за Шарлотту. Ты правильно решила оставить ее с Келлсом.
– С чего ты взял, что я думаю о ней?
– Ты только об этом и твердишь с тех пор, как вернулась. Об этом и о своем магазине.
– О чем же мне еще говорить?
– Ну, например, обо мне и мальчиках. Пока вы там с Шарлоттой проводили время с папой Келлсом, нам было одиноко. Пришлось много рыбачить. Говорят, он радушный хозяин. – В голосе Томаса смешались напряжение, ирония и порция старой доброй ревности, но я не пропустила ее мимо ушей.
– Званые вечера не спасут мою девочку.
Он отложил в сторону бумаги. Топая сапогами, пыльными и пропахшими морской солью, Томас подошел к моей кровати.
– С Шарлоттой все хорошо, Долл.
– Мами сказала, что, пока нас не было, вице-губернатор захватил еще повстанцев. Их повесили. Ужасно видеть, как человека вздергивают на веревке. Ужасно.
– Шарлотта вне опасности.
– Знаю, Келлс ее защитит, но ей придется лгать о Жан-Жозефе – любви всей ее жизни.
– Ну, слава Богу, тебе этого никогда делать не придется. Я буду рядом.
Он сбросил сапоги, отшвырнув их подальше, улегся на кровать и притянул меня к себе.
– Я в долгу перед Келлсом, Долли. Если б этот болван знал, кого заполучил, когда ты готова была целовать землю, по которой он ходит! Тогда б ты моей не стала. То же касается принца.
– Ты снова пытаешься меня рассмешить.
Он поцеловал меня в лоб и прижал к своему плечу.
– Ты сводишь меня с ума, но мне никто, кроме тебя, не нужен, женщина. Продолжай мечтать о хорошем, а я посмотрю, сколько сбудется.
– Ох, Томас, ты знаешь, как ко мне подольститься.
Он зацепил пальцами завязки моей ночной сорочки.
– Наверное, мне нужно еще потренироваться. – Томас стянул атлас с моих плеч. – Очень много тренироваться.
Ни один мужчина в моей жизни не поддерживал меня так, как Томас. Он не боялся ни моих устремлений, ни моего прошлого. Я должна была заверить его в своей любви и сказать ему те три слова, которые он так легко произнес.
Но вместо этого я произнесла слова, которых он жаждал. Те, что делали его самым счастливым.
– Больше никакого чая.
– Что?
– Подарите еще одного младенца этому старому чреву, если можете, сэр.
В слабых отблесках свечи я увидела, что уголки его губ приподнялись.
– Эта задача, похоже, потребует много практики. Ты уверена, Долл? С детьми тяжело.
– Ты будешь рядом и поможешь мне. Я ничего не боюсь.
Я спустила рукава, ожидая, когда он ко мне прикоснется. Я хотела, чтобы Томас поглотил меня, так сильно окутал своей любовью, что без него меня бы не существовало. Чтобы я не слышала ни пушек, ни ружей, ни отголосков печальных воспоминаний у себя в душе. Не думала бы о других путях, которые могла бы выбрать, если бы не находилась в бережных руках Томаса. Чтобы эти руки унесли меня туда, где он мог задрать мне подол и ласкать бедра. Томас целовал меня, но не поспешно, не безудержно. Он изучал меня. Томас знал меня, а я – его.
Я забросила руки ему на шею, а Томас простонал мое имя.
– Не слишком-то я и тревожился насчет Келлса. Ведь каждую ночь ты возвращалась ко мне, домой.
– Хвастун.
– Я просто терпелив. Я выиграл, Долл.
– Что выиграл?
– Возможность обнимать тебя, когда ты испугана.
Но я не была испугана… Не очень сильно.
Но было глупо спорить с ним в тот миг, когда наше дыхание стало хриплым, а сердца забились в едином ритме. Возможно, мне нужна не сила и безудержная страсть, а этот ритм и неустанная любовь Томаса, которые меня не покинут. Он заставил меня выгнуться, и я страстно жаждала его прикосновений.
Если моя утроба сумеет зачать еще раз, Томас останется со мной и будет любить, невзирая на все невзгоды.
Гренада, 1797. Шепот
За завтраком Фрэнсис прочла мне письмо Келлса. Он писал, мол, все хорошо, на людях Шарлотта держалась мужественно и ничего не сказала, когда колонисты Демерары праздновали крах мятежа Федонов.
Прошел год с тех пор, как Британия закончила эту войну. Мэри Роуз и Жюльен были убиты или брошены за решетку, а я родила еще одну дочь. Доротея Кристина, моя Крисси, явилась в мир с криком. В том, что она выживет, у меня не было и тени сомнений, зато я неустанно терзалась обо всем прочем, особенно что не могу быть рядом с Шарлоттой.
Закорючки Келлса убеждали меня, что никто за пределами Обители ничего не подозревает. Наша уловка с Фоденом и Федоном сработала. Однако о Катарине Келлс не упомянул ничего, кроме ее хорошего самочувствия. Я бродила по коридору, заламывая руки и размышляя о его играх или гадая, не пытается ли он сподвигнуть меня на более ранний визит.
Но никто пока не мог покинуть Гренаду. Правительство не смягчило ограничительные меры. А моя ласточка заболела.
Я стояла у порога спальни Китти, и мой измученный разум погружался во мрак, переполненный тенями Обеа и посмертными масками. Кашель сестренки, выкручивающий до костей, пронзал насквозь, острый и колкий, как нож в спину.
Ничто не помогало, ни доктора, ни чаи, ни примочки, ни молитвы.
Я сползла по стене, захлебываясь в рыданиях.
– Чего ты здесь? – пнула меня Салли.
– Не знаю, – простонала я.
Китти зашлась в очередном приступе лающего кашля, и Салли приподняла голову.
– Я-то думала, твой мужчина не велел тебе ходить туда, раз не хочет, чтоб дитя заболело.
Малышка Крисси спала хорошо – всю ночь. Родовая хандра не давала продыха, и Томас утешал меня своей любовью, но Китти… Ей нужны были силы, гораздо больше, чем мне.
Как нечестно.
Все те годы в хижине мами мы вместе смотрели в окно на наши звезды. Не только мои. Это были наши мечты. Наши, Китти и мои… общие.
Я подняла влажные от слез глаза на Салли.
– Нет. Мой муж не стал бы запрещать.
Она кивнула, ее серебристые волосы и длинная коса сияли словно нимб в тусклом свете канделябра.
– Он у тебя единственный хороший бланка, которого я знаю. Ты тоже хорошая. Не дай сестре сгинуть в одиночестве.
Несгибаемая старуха указала на дверь спальни и ушла.
Моя дорогая, мое сердце, моя ласточка, моя сестра, мой первый друг.
Я поднялась, разгладила помятые рукава темно-синего цвета и вошла в ее комнату.
Внутри было жарко, пахло лимоном и тамариндом, еще одним старым лекарством от больных легких.
Мами вытерла потный лоб Китти.
– Можно я посижу с вами? – Мой голос превратился в шепот, прерывистый и наполненный слезами.
– Послушай, Китти, Долли пришла, может, у нее есть новости о Полке.
Китти выглядела слабой, бледной, ее щеки запали. Черная рвота забрызгала тряпицу, которой мами вытирала ее губы.
– Ласточка, можно я посижу с тобой?
– Долли? Ты пришла поиграть?
– Да. – Я поспешно подошла к ее постели и приложила ухо к разгоряченной от лихорадки груди. – Мне так жаль.
– Побудь со мной, пока я не усну, Долли. Темнота меня иногда так пугает. Я боюсь.
Забравшись на матрас, я позволила ей прильнуть ко мне, как раньше, в нашей хижине.
– Ты победила мрак. Мы победили. Надеюсь, сегодня ночью мы увидим звезды. Я подожду с тобой.
Она всхлипнула. И я вместе с ней.
– Долли, скажи Полку… он… мой хороший друг. И ты тоже.
– Береги силы. – Спокойный голос моей матери охрип от слез. На висках ее волосы стали совершенно седыми, а остальные, сейчас скрытые платком, все еще были каштановыми и кудрявыми.
Китти протянула руку мами и крепче прижалась ко мне.
– Я умерла в тех колодках на рынке, Долли. Но ты снова подарила мне жизнь.