Томас Кинг нашел прекрасное учебное заведение, куда принимали свободных цветных девочек. Обучение и проезд стоили дорого, но Хенни должна была стать лучше меня, лучше Катарины. Я так радовалась, что моя дочь не стала мешать моему знакомству с этой милой девчушкой.
– Ты больше не уедешь? Тебя не было почти три месяца.
– Гарри поступил в Королевскую академию Инвернесса. Он справится, как и Джозефи. И еще мне нужно было проверить Кенсингтон-хаус: убедиться, что это хорошая школа. Ты тоже будешь там учиться, когда подрастешь.
Крисси распахнула глаза, и те засверкали, будто звезды.
– Я снова поплыву на корабле! Ох, и расскажу я Дороти! – Крисси дружила с девочками Лиззи, как мои Энн и Фрэнсис на Гренаде.
В последнем письме Фрэнсис сообщила нам, что Салли умерла и что моя дорогая Энн ждет ребенка. Треклятые Гаррауэи так и жаждали породниться с моей семьей, особенно после смерти Томаса. Период ухаживания оказался быстрым и внезапным. Что ж, по крайней мере, Джон Глостер Гаррауэй был лучшим из них.
Энн светилась от счастья. Я послал ей в подарок свой лучший чайный сервиз из серебра – сервиз мистера Фодена. Он всегда так много значил для меня.
– Мами – твоя бабуля – может приехать в гости в следующем году. И даже, наверное, привезет тетю Эллу и маленькую Элизабет.
– Они все могли бы приехать раньше, если бы ты все время не занималась поисками рабочих.
Это была правда. Я тщательно следила за каждым этапом строительства моего отеля. Стройка растянулась не на недели, а на годы, и я была ужасно занята. Погладив вожжи, что лежали у меня в ладони, я задумалась, как же быть.
Келлс…
– А не попросить ли мне рабочих у хозяина Обители?
– Запросто, мама. Ты ему нравишься.
– О чем ты, детка?
– Он так таращится на тебя, словно ты жареный гусь. Какая гадость! Разве он не знает, что ты всегда будешь верна моему папе? – нахально, как надсмотрщик, заявила она.
– Крисси, ты хочешь, чтобы я состарилась в одиночестве?
– Я тебя не брошу.
– Ты уедешь в школу.
– Я не оставлю тебя здесь с этим прилипалой. Он не для моей мамы!
Келлс? Он вовсе не плохой, но и хорошим тоже не был.
– Мама, он тебе нравится? А как же мой папа? Разве ты его больше не любишь?
Малышке было всего три года, когда Томас умер. Он был самым лучшим отцом.
– Ты не ответила, мама. Выходит, Шарлотта права. Ты тоже его любишь!
– Я никогда не забуду твоего отца. Он был для меня самым лучшим. Но у меня много дел. Возможно, придется сделать выбор и попросить об услуге, чтобы моя мечта сбылась.
Крисси немного отстранилась и выпятила губу.
– Он мне не нравится.
Если бы она знала Келлса и нашу историю… он бы не понравился ей еще больше.
Стало проще видеться с ним в городе, на общих собраниях, даже на пристани. Но я несколько удивилась, когда пришло роскошное приглашение на бал, который он устраивал в пятницу в своей Обители.
Впрочем, этого следовало ожидать.
Когда губернатор Демерары воспользовался услугами моей службы домоправительниц, я поняла, что для Келлса это станет знаком.
Он любил вращаться в кругу влиятельных людей. Я была на пути к тому, чтобы стать одной из них.
Шарлотта отослала ему мой отказ. Возможно, я была слишком опрометчива. Если бы я наняла работников Келлса… его мастера закончили бы гостиницу уже в этом году. И все свободные рабочие могли бы заняться плантацией Кенсингтон.
Тогда я была бы в долгу перед Келлсом. Что бы это для него означало? Цена будет высока. Слишком высока.
– Может, нам стоит заняться чем-нибудь, кроме дел? Куда мы сегодня отправимся?
Крисси просветлела, на лице ее появились ямочки.
– Проедемся по Робб-стрит и посмотрим на фешенебельные дома. Мне это нравится!
Крисси любила мечтать. Ей нужна была спальня с окном, выходящим на восток, чтобы лучше видеть звезды.
– Сегодня среда. Мы проедем мимо нашего участка в Верк-ан-Русте, потом на рынок, а потом к шикарным домам.
Крисси расцвела в улыбке. В своем розовом жакете она была похожа на цветущий лотос.
Но мое обожаемое дитя недолго радовалось: вскоре она увидела тела мужчин и женщин, похожих на нас, обнаженные тела, сверкающие на солнце в ожидании, когда же их купят.
Демерара, 1806. Ритм
Я остановила повозку на траве, растущей вдоль длинной песчаной полосы у реки. Сегодня Демерара была гладкой и спокойной, хотя ее воды бороздило множество судов.
Слева, на той стороне, куда я старалась никогда не смотреть, стояли плоскодонки. Была среда, день аукциона. Лодки полнились копошащейся массой черных и коричневых конечностей.
Я стояла довольно далеко и не видела их глаза, но представляла их точно такими же, как у Китти в день аукциона – налитыми кровью, выпученными от страха, пересохшими от пролитых слез.
Пока жили в Обители, мы с сестрой никогда сюда не приходили. Вообще никуда не ходили по средам. Я отказывалась смотреть эти лодки, когда шагала к Анне Катарине Фодена.
Теперь мне не верилось, что я оказалась поблизости.
Крисси дернула меня за рукав.
– Что это, мама? Что они делают с этими людьми? Зачем мы здесь?
Зачем мы здесь?
Потому что я вела себя как свинья и не рассказала своим детям, родившимся свободными или почти свободными, об ужасах, творившихся на плантации моего отца, об убийствах, которым потакали плантаторы.
Потому что я не хотела просить помощи у Келлса. Уж он-то придумал бы, как солгать и выдать все за правду, но я не могла быть ему обязанной. Это даже хуже, чем продать свою душу.
Поправив поля шляпки, я слезла на землю.
– Оставайся здесь, дитя. Не выходи из повозки.
Страх выкручивал мне кишки, я шаталась, будто пьяная, шагая к причалу. В двадцати футах от первой лодки с рабами стоял дурманящий запах пальмового масла, пота и страха; он забил мне глотку.
Толпа. Поле, лодки. Некоторые белые устраивали тут пикники, словно для них это было представление.
Старик ткнул тростью рабыню в плечо, как свиноматку. Он спустился с помоста и встал в траве рядом со мной.
– Глянь-ка, и беглецы тут. Шучу-шучу. Ты для этого слишком богатая.
– Обязательно было ее тыкать?
– Деньжата водятся, так что я буду делать все что хочу! – Он смерил меня взглядом, будто я была обмазана маслом. – И ни одна нюня не станет мне указывать, как покупать других нюнь. А я-то был с тобой вежлив, и гляди, что получил!
Я слыхала его слова, но он сказал не «нюня». Снова все моя голова, из-за нее оскорбления оглушают, словно удары. Годами я не слышала, как мне бросают подобное в лицо. У меня были деньги – деньги, которые я защищала, и именно они сдерживали мерзавцев.
А здесь водились только мерзавцы.
И худшая мерзость – владеть людьми.
Я-то считала себя лучше, чем эти белые. Я бы одела своих рабов. Никто бы не боялся изнасилования. Выдала бы им одеяла и большие наделы для огородов, все, что они хотели. Научила бы копить деньги на выкуп.
Сотни лживых голосов звучали у меня в голове, и каждый убеждал, что я лучше этих грубиянов, которые, переругиваясь и толкаясь, покупают мужчин и женщин.
Всего раз сделав ставку, я уже не сверну с этого пути. Капля плохого – все равно плохо. Хороший хозяин – все равно хозяин.
– Женщина, ты собираешься ставить? Я хочу быть уверенным, что могу позволить себе цену. Вид у тебя такой, будто тебе не жаль денег.
Нет.
Я не была одной из них. Не могла стать одной из этих плантаторов.
– Уходишь, дуреха?
От старого болвана я убежала и в мгновение ока очутилась у повозки.
Крисси была на месте.
– Что случилось, мама?
– Они думают, что покупают рабов, дитя, но это не так. Они покупают украденные мечты. Эти плантаторы понимают, что по-другому у них не получится. Я не могу стать одной из них.
Но однажды я была на их месте. Келлс купил для меня Китти, и это сделало меня такой, как они.
Беги к Келлсу. Беги к нему тотчас же.
Я села в повозку.
– Ты хочешь купить мечту?
– Нет. Я хочу найти посредника. Я подумала, что он может быть здесь.
Крисси опустила голову и замолчала. Возможно, смирилась с моей ложью или решила, что это дело взрослых.
В пятницу я найду агента, который займется тем, на что у меня не хватило духу. Кое-кто уже доказал, что идеально подходит для этой работы.
Лошади замедлили ход, а затем остановились у Обители. Возница выскочил и помог мне сойти. Я шагала, а желтое платье и накидка цвета сливочно-белой мякоти абрикосов развевались при ходьбе.
Медленно поднимаясь по лестнице, я размышляла, как спросить, что спросить и, главное, сколько готова заплатить. Келлс должен что-то выгадать от нашей сделки.
Стоило мне войти, как меня окутали тепло и музыка. Много лет назад на званых вечерах в Обители звучали скрипки и флейты. Эта мелодия была странной. Придется заглянуть в гостиную и все выяснить.
Проходя мимо кабинета хозяина, я помедлила у портретов. Если бы я не приколола к волосам бледно-желтую шляпу, чтобы продемонстрировать свои кудри, большие гладкие спирали, то сняла бы ее перед единственной в галерее женщиной. Я пришла в этот дом служанкой, а вернулась с видом завоевателя. Тетя Келлса меня бы одобрила.
И тут мне на глаза попалась новая картина. Широкая золоченая рама обрамляла портрет хозяина Обители: Джон Козевельд Келлс во славе и силе своей молодости, разодетый в любимый белый наряд – белый расшитый кафтан, пышный шейный платок, камзол и бриджи, и даже белые кожаные туфли.
В один миг я вновь стала молодой: вот я в наряде служанки накрываю на стол и глазею на все, чего никогда не видала. Затем я стала его Валлой; мне было позволено наслаждаться ужинами в его кабинете и слушать, как Шарлотта и Эдвард бегают по коридорам особняка.
От воспоминаний у меня на щеках разгорелся румянец.
Пора найти самого массу, пока я не превратилась в потную дуреху. Я прошла через столовую к гостиной.