Она по-прежнему держала меня крепко, будто хотела не дать упасть в обморок. Я слегка пошатнулась и высвободилась.
– Это не городской дом, мама, это большой особняк, – чопорно произнесла Крисси, но ее глаза стали большими, как гинеи. Дитя еще ничего не видело. Мой старый друг умел устраивать празднества.
Молчаливая смуглая Элизабет разглаживала бледно-голубой шелк рукавов. Она была одета скромнее, чем остальные, с перчатками выше локтей. В круглый вырез платья вплели серебряную ленту, на пышной юбке вышили силуэты розовых и голубых роз. Она была точно свежий сад сразу после сезона дождей, лучшее время для роста цветов.
Для светлокожих Крисси и Хенни я выбрала ткани теплого оттенка. Крисси выглядела ошеломительно в золотистом платье, что развевалось у щиколоток, приоткрывая подходящие по цвету атласные туфельки. Хенни облачилась в светло-оранжевый шелк с бантовыми складками на спине, что превращались в шлейф. У нее появились бедра. Возможно, она будет танцевать, и я надеялась, что красота добавит ей уверенности. Дороти была в розовом, который подчеркивал тон ее смуглой кожи. Муслиновые короткие рукава были пышными. Тонкая вышивка – на нее ушла целая неделя, – словно герб, украшала лиф. Я надеялась, что виноградные лозы и цветы означают силу.
Мое сердце радовалось при взгляде на них: их измеряли, подгоняли платья по фигуре, обращались как с принцессами. Модистки, галантерейщики и мануфактурщики, снующие в мой арендованный дом и обратно, видели подобное зрелище лишь в восемьдесят девятом году. Мои девочки, цветные девочки, узнали, как деньги побеждают расу, превращаясь в банты и ленты.
Мистер Томас Кинг взял под руки меня и свою жену и по полированному деревянному полу сопроводил нас в гостиную. В своем черном фраке и брюках старик выглядел щеголем. В некотором смысле прежние наряды вернулись, поскольку полы мужского костюма снова доходили до середины бедра.
Его жена была в голубом платье с мехельнским кружевом. Седые волосы она укладывала более естественно – заколов локоны и украсив прическу чайными розами, без пудры. Я была рада, что этот порошок теряет свою популярность.
Мужчина в клюквенно-красной форме вышел вперед.
– Мистер и миссис Кинг и миссис Томас. – Все важные «с» были произнесены вслух.
Мы вошли в бальную залу.
В толпе повисла тишина.
Стук моего сердца, шорох наших туфель и шелест вееров резали слух. Люди показывали на нас пальцами, но мы шли вперед, распрямив плечи и высоко подняв головы.
Я предупредила девочек, чтобы они ожидали косых взглядов, даже злобных. Менялась мода – покрой сюртуков, складки на платьях, прически и длина локонов, – но сердца у большинства остались прежними, закосневшими от предрассудков.
Заиграла музыка, и возобновились речи.
– Дамы, позвольте мне взглянуть, кто еще прибыл. – Кинги оставили нас в задней части залы.
Я достала свой веер и принялась им обмахиваться, сквозь кружева посматривая на моих девочек – свободных, умных, у которых вся жизнь впереди. Пусть они навсегда запомнят этот миг.
Путешествие за море, ужин с королевскими особами должны дать им понять, что ничто не сможет их остановить.
В воздухе витал аромат сладкого шалфея. У меня захватило дух при виде большой сверкающей люстры. На кованой арматуре под кольцом свечей висели хрустальные подвески в виде длинных прямых калабашей. Свет озарял нас, цветных девушек, готовых приветствовать принца.
Лондон, Англия, 1810. Святилище
Я увидела, как он, моя старая любовь, вошел в бальный зал Буши-хауса. Человек в клюквенной форме объявил принца Уильяма как «Его Королевское Высочество, герцог Кларенс».
Его походка будто постарела. Волосы стали совсем белыми, но он по-прежнему держался так, словно стоял за штурвалом фрегата.
– Сюда, дамы. – Мистер Кинг провел нас в центр комнаты, прямо под сияние люстры.
– Мисс Кирван… – сказал принц.
– Да, ваше высочество. – Я приподняла юбку из белого шелка, что волнами опускалась до щиколоток, затем глубоко поклонилась и вновь поднялась. – Уже миссис Томас. С нашей последней встречи многое изменилось.
Взгляд принца Уильяма остановился на мне и, возможно, на мерцании золотой тесьмы, пришитой к моему лифу, – особое напоминание о его военной форме и о времени, проведенном нами вместе.
Ему необходимо было это напоминание, иначе он никогда не прислушается и никогда не изменится.
– Это мистер Кинг и его жена, – сказала я.
Мои друзья сделали реверанс и поклонились.
Уильям кивнул им, а затем слегка повернулся к женщине, которая присоединилась к нам.
– А это миссис Доротея Блэнд.
Его Доротея. Его другая Дороти.
Я посмотрела на женщину, которой могла быть. Это оказалась симпатичная дама с темными волосами и глазами. Ее улыбка была робкой, почти счастливой. Я задумалась: если бы я задержалась в Лондоне, остались бы мы с Уильямом вместе? Смогла бы я подтолкнуть его в верном направлении, например в сторону отмены рабства?
Мистер Кинг не стал раскланиваться с мисс Блэнд. Лишь чуть опустил подбородок. Прежде он объяснил мне, что мисс Блэнд вовсе не герцогиня Уильяма.
И все же я кивнула, глубоко и серьезно. Как одна наложница другой – я должна была воздать ей справедливость.
– Рада познакомиться с вами, мэм.
Она выпятила губы.
– Герцог иногда рассказывает о dames de couleur, с которыми познакомился во время своих путешествий. – Мисс Блэнд лукаво подмигнула мне, а затем спряталась за кружевным веером. – Такие забавные разговоры…
Щеки принца покрылись краской. На миг мне показалось, что его лицо окаменело; мы оба раздули ноздри.
– Миссис Томас, – вмешался он, – представьте мне ваших прекрасных дочерей.
Было приятно, что принц считает, будто я достаточно молода и могла сама родить всех этих девочек.
– Это моя дочь Доротея Кристина, моя племянница Элизабет и мои внучки Генриетта и Дороти.
Я махнула им подойти, и они спорхнули к нам именно так, как мы тренировались – будто колибри, пьющие нектар, изящно и точно.
Мисс Блэнд указала на юную леди.
– У нас с герцогом десять детей. Августа – одна из наших дочерей. Августа Фицкларенс, это девочки Томас.
Молодая женщина кивнула. Копия своей матери с темными глазами Уильяма.
После обмена любезностями я поймала взгляд принца, блуждающий по зале.
Меня огорчало, что он все еще чего-то ищет.
Уильям посмотрел в сторону выхода, где светились факелы.
– Как вам погода, миссис Томас? Помнится, в Лондоне вы сочли ее холодной.
– Теперь мне нравится холод. Он располагает к оживленным беседам.
Принц положил мою руку себе на сгиб локтя. Оставляя за спиной разинутые рты и горячие перешептывания, мы вместе зашагали по бальной зале, а пройдя через нее, выскользнули из дверей на лужайку.
Мы шли, как когда-то давно в садах Кенсингтона. Молча и уверенно удалялись от Буши-хауса, моя рука сжимала руку принца.
– Дороти, – произнес он чуть громче шума ветра, – мне сообщили, что ты добилась успеха. Говорят, стала одной из самых богатых женщин во всех колониях. Ты сделала правильный выбор, вернувшись к прежней жизни.
Услышав комплимент, я нервно улыбнулась.
– Спасибо. Я слышала, твой отец снова заболел. Мне очень жаль.
– На сей раз король не оправится. – Он похлопал меня по руке. – Давай еще немного прогуляемся. Я питаю слабость к физическим упражнениям. Помнится, ты тоже любила ходить.
– С подходящим спутником.
Я пошла с ним, шаг за шагом. Вскоре мы оказались у строения с куполообразной крышей, которую поддерживали массивные каменные колонны. Принц указал на нее.
– Дороти, это святилище, что я воздвиг в честь моего покойного друга, лорда Нельсона. Когда-то я установил здесь фок-мачту с его корабля «Победа».
– Святилище? Вы поклоняетесь Богу под открытым небом? Разве англиканам не нужны церкви?
Он усмехнулся.
– В другом крыле Буши-хауса, напротив бальной залы, находится моя часовня. Это строение, эти колонны – особенные, они памятник праведному человеку.
Взор сине-черных глаз Уильяма бродил где-то далеко, но потом переместился на меня, окутывая, как расшитая ночная сорочка.
Послышались звуки банджо или скрипки. Не успела я опомниться, как Уильям сплел свои пальцы с моими. Мы принялись танцевать, танцевать, как во времена наших тайных прогулок по Кенсингтону.
Но я пришла не затем, чтобы вспоминать прежнюю любовь. Я отступила от него и коснулась тонкого кружева и серебряных нитей на своем платье.
– Я должна тебе кое-что сказать.
Его улыбка растаяла. Тяжелое дыхание унялось.
– Мистер Кинг передал, что тебе нужно со мной поговорить.
– Я должна попросить прощения.
– Дороти, мне была невыносима мысль, что ты покинула меня, но с тех пор прошли сотни лет.
– Мой отъезд был верным решением, но ты прежде часто спрашивал о моей жизни. Уильям, я отказалась поведать тебе о своем прошлом. Я была неправа.
Он заложил руки за спину и шагнул в святилище.
– Я выращиваю здесь персиковые деревья. Немного, знаешь ли, фермерствую. Мимо окон бегают детишки с фруктами в корзинах. На это приятно смотреть. Я не оглядываюсь на былое.
Джозефи тоже любил обрабатывать землю. Должно быть, мой мальчик унаследовал это от мами и принца. Я ступила в святилище и подошла к Уильяму. Я должна была сказать ему. Должна была попытаться.
– Я лишь притворялась той, какой хотела, чтобы меня видели. Это было неправдой.
– Женщины всегда переживают из-за мелочей. То, что ты сказала или не сказала, сейчас не имеет никакого значения…
– Я никогда не говорила ни слова о том, что была в рабстве, о том, какое творилось зло, как я чуть не умерла или о смертях, свидетелем которых стала. Я таила правду глубоко в душе. Лишь в кошмарах она просачивалась на волю.
Мизинцем он стер слезу с моей щеки.
– Все было так плохо? Взгляни на себя. Ты добилась успеха, все еще красива, Твои глаза полны огня и света.