– Я умолчала о своей истории и позволила тебе думать, что рабство – это сносно. Это не так. Оно смертельно. Я боролась изо всех сил в надежде освободиться.
Он коснулся моих плеч.
– Но это другое. Я был в Вест-Индии. Я видел, как рабы пели и танцевали в поле. Все это не могло быть ужасным. Ты – лишь исключение…
– Разбитое стекло по-прежнему сверкает, если на него упадет свет. Оно может даже выглядеть как бриллианты или драгоценные подвески на люстре. Но все еще разбито и нуждается в починке. Если отпустить раба на свободу, время все поправит.
Я достала из своего ридикюля копию его речи и вложила ее ему в руку.
– Твоя речь парламенту. Ты сказал, что негры счастливы в рабстве. Негры не поют радостных песен. Горе – вот их песня.
Он полистал бумаги.
– Рабы, которых я видел, были счастливы, и о них заботились.
– У них была обувь?
– Что? У некоторых. Возможно.
– Ты выйдешь из Буши-хауса босой, без рубашки, жилета, галстука, шарфа или сюртука?
Он с прищуром воззрился на меня.
– Нет.
– Ты знаешь, какие суровые условия на островах, какие там клещи. Хозяева не любят тратиться на обувь для рабов. Зачем хлестать и бичевать их плоть, если они полны радости? Если рабство порождает любовь, зачем насилуют женщин, которые отказываются лечь с мужчиной в постель?
– Ты видела много ужасов, и мне очень жаль. Мистер Кинг сказал, что ты тоже обзавелась рабами. Ты тоже плохая?
– Да, плохая. Я купила людей. Мне нужна была рабочая сила. Плантаторы разоряют всех, кто им не подчиняется. Я не горжусь этим, но решила, раз уж я стала их хозяйкой, то буду заботиться, чтоб они были в безопасности, имели обувь и знали, как обрести свободу.
– Выходит, ты извлекла из рабства выгоду?
– Пока вы, власть имущие, не поставите рабство вне закона, я буду делать все, что в моих силах, чтобы уберечь как можно больше людей от бессердечных плантаторов.
Он сложил свою речь.
– Это было сказано в 1799 году. Она устарела. Перевозка невольников, которую я поддерживал, стала незаконной.
– Вся система должна быть признана незаконной. У тебя десять детей? Отдал бы ты хоть одного в рабство, если бы плантатор заявил, что это сделает его счастливым?
Уильям повернулся и вышел из святилища.
– Нет. Конечно нет.
Я преградила ему путь, будто мы снова танцевали менуэт.
– Если бы у нас родился сын, красивый мальчик, похожий на нас с тобой, который любит землю и растения, чьи темные глаза загораются при виде доброго урожая… ты бы хотел, чтобы я отдала нашего ребенка одному из счастливых плантаторов, с которыми ты беседовал?
Его взгляд пронзил мое сердце. Я сказала ему правду, только не назвала имя Джозефи.
Между нами повисла тишина. Я снова будто вернулась на «Андромеду», когда Уильям отвлекал от бед меня, а я его. В глубине души мне хотелось представить другой закат, в котором я бы осталась с ним. Чтобы у нас было больше вечеров под великолепным оранжево-вишневым небом, тонущим в море.
Но я уехала исполнять свои мечты. Уильям остался, он возмужал и стал человеком своего времени.
Принц медленно покачал головой и прикусил губу.
– Я выступал против закона об отмене работорговли, но его все равно приняли в 1807 году. Невольничьих судов больше нет. Сказанное мной уже не имеет значения.
– Если бы я поведала тебе, как вырвалась из рабства, какие кошмары видела и пережила, ты бы наверняка понял и смягчился. За десять лет стало бы меньше невольничьих судов. Многие никогда не узнали бы, что такое рабство.
– Вы льстите себе, мадам, я был твердо уверен в своих позициях и позициях моих друзей.
Душа моя разрывалась. Я потеряла надежду, что смогу развеять ложь плантаторов, но я часто заблуждалась.
– Дороти, ты сумела возвыситься над случившимся. – Принц провел рукой по редеющим волосам. – Ты прекрасно сохранилась. Подозреваю, ты другой породы. Я никогда не встречал подобной женщины. Не будем ссориться.
– Я выжила, Уильям. Это значит одно: мне повезло.
Он посмотрел поверх моей головы в сторону Буши-хауса.
– Скоро начнется ужин. Там будет много шампанского. Скажи, как мне загладить вину? Ты помогла мне в трудную минуту.
– Твои друзья-плантаторы то и дело находят способы причинить вред. У тебя есть влияние, Уильям. Твой брат будет королем. Ты можешь повлиять на парламент. Поведай миру мою правду. Поддержи отмену рабства.
Он быстро кивнул, слишком быстро. Я больше не была ему равной и даже не служила развлечением.
Я потерпела поражение. Стала лишь очередной из его проклятых dames of couleur. Я буду мучиться тем, что не сказала правду, когда это имело значение. Новая застывшая маска смерти для моей коллекции.
Со стороны Буши-хауса подошел джентльмен.
– Вот вы где, ваша светлость, вот вы где. Вам нужно пригласить всех к ужину.
– Мне пора, миссис Томас. Я рад, что мы поговорили. Я все обдумаю. – Принц и его друг удалились по направлению к бальной зале.
Подойдя к его святилищу, я вознесла молитву. Мне нужны были силы, чтобы держать себя в руках, чтобы забрать своих девочек. Медленно шагая, не в такт мелодии фортепиано, я затаила дыхание и вошла. Крисси и Хенни танцевали – прекрасный танец, совершенные движения, – партнер одной был в форме, другой в черно-белом. Доротея и Элизабет болтали возле двери с дочерью принца.
Мое сердце забилось, когда я увидела своих девочек, таких красивых в мерцающих отблесках свечей. Я надеялась, все заметили, как их и моя теплая кожа блестит в сиянии люстры.
Разбитое стекло можно расплавить и придать ему новую форму. Жар сделает неровные края более гладкими, прочными, готовыми к обращению или к чему угодно, что пожелает ремесленник.
Сегодня вечером я расскажу этим юным леди свою историю. Они услышат меня, примут мои слова и сохранят в душе. Узнают всю правду: что мы не просто счастливчики, а красавицы, мечтательницы и выжившие.
Демерара, 1813. Тревоги
– Мама, – сказала Шарлотта, обнимая меня, – Фрэнсис говорит, что Крисси будет с ними в безопасности.
Мое сердце забилось вновь.
– Ей нужно было ехать прямо сюда.
– Блокада. Снова война – американцы и англичане воюют. Побережье патрулируют британские фрегаты. Чтобы война, которая началась в 1812 году, не перекинулась на колонии.
– Бабуля, обожаю твои шляпки! – Маленькая Анна снова нырнула в мой большой шкаф. В моем новом доме на Робб-стрит было жуть как много мест, где можно спрятаться.
Я присела на край кровати, застланной бельем цвета слоновой кости и с балдахином из тонкого кружева, почти таким же тонким, как москитная сетка.
Я взяла письмо Фрэнсис. Ее закорючки всегда были аккуратными. Я разобрала слова «люблю», «мама», «Крисси», потом свернула его и прижала к груди.
– Ну почему американцы устроили заварушку именно сейчас? Они уже отвоевали свою свободу в семьдесят шестом.
– Папа Келлс говорит, что насчет ограничения торговли – это пустая болтовня. Мой мистер Фуллартон, однако, сказал, мол, американцы устали от того, что их солдат силой забирают в королевский флот. Это почти то же самое, что рабство. Британские солдаты похищают американцев и заставляют служить на кораблях.
– Неужели? Они больше не возят африканцев и теперь забирают парней из Америки?
– Мама, но у тебя есть рабы. И у папы Келлса. Так в чем разница? И есть ли она? Ты рассказывала, что пережила в рабстве, но владеешь множеством невольников.
– Я не могу отменить рабство. Я могу выступать против него и протестовать, но жестокие плантаторы не перестанут покупать рабов. У нас, женщин из Клуба развлечений, более чем достаточно денег, чтобы купить каждого невольника в Демераре и уберечь их от ужасного обращения. Каждый раз, когда мне выдается возможность купить женщину или девушку, я это делаю. И знаю, что спасла ее.
– Я бы хотела, чтобы мир изменился, мама.
Я похлопала по матрасу, чтобы она села рядом, а потом обняла ее.
Прибежала Анна с пышной шляпкой, которую Томас купил мне в первые несколько недель моей свободы. Я взяла у нее убор и погладила белый атлас.
– Я бы тоже этого хотела. Мы с мисс Ребеккой выкупаем рабов, когда плантация разоряется. Больше мы не можем ничего поделать, пока законы не изменятся.
Выскочила Анна в новой шляпке – черной с белой полосой. Она закружилась, и голубое платьице взметнулось вверх. Похоже, шляпа помогала ей сохранять равновесие.
Я подумала о своей младшей.
– Крисси так не хотела уезжать. Мисс Смит, директриса, сказала, что она хорошо учится.
– Это так далеко, мама. Заморские края ужасно далеко.
– Ну, скоро она будет на Гренаде. Я волновалась о твоей сестре, Энн, которая замужем за Гаррауэем, но, кажется, у них все хорошо. Может быть, она, мами и Фрэнсис втроем как-то образумят Крисси. И когда блокада закончится, она приедет сюда и будет жить в той спальне, которую я для нее приготовила. Элизабет обожает свою комнату. Из-за войны она не смогла поступить в Кенсингтон-хаус.
Шарлотта кивнула.
– У нее есть учителя, как и у меня. А я же выучилась.
– Ты лучше всех. Элизабет гениальна. Она уже придумывает, как улучшить нашу систему учета.
Шарлотта поправила на голове Анны очередную шляпку: соломенную, с широкими полями, украшенную оранжевыми цветами из шелка и увенчанную оранжевыми, белыми и синими перьями. Мою любимую!
Просияв, Шарлотта обняла племянницу.
– Все твои дочери, сыновья и внуки – умницы.
– Если когда-нибудь захочешь, я заведу спальню и для тебя. Это дом моей мечты. Подожди, скоро закончат постройку источника, чтобы украсить двор.
Она погладила мои локоны, которые уже начали серебриться.
– Папа Келлс придет сегодня вечером.
– Как и Ребекка Ричи, и весь Клуб развлечений. Твой папа Келлс растеряется – к кому кинуться. – Шарлотта бросила в мою сторону лукавый взгляд, но меня это не тронуло. – Он справится, даже если я не буду обращать на него внимания.