– Келлс…
– Сейчас ты не миссис Дороти Кирван Томас. Ты – Долли, девушка, которая может проявить слабость рядом со своим старым другом, Козевельдом.
– Я больше не знаю, кто она. Может быть, Долли тоже умерла.
– Она все еще здесь, под тяжелой броней. Она здесь, и я в нее верю.
Келлс крепко меня обнял. Я вдохнула его запах, аромат цитруса и рома, но мне нужно было подумать.
– Он был таким хорошим мальчиком.
– Все твои сыновья – хорошие люди, Долли. Ты воспитала их прекрасными людьми, и не суть важно, кто их отцы.
Я зарылась лицом в сюртук Келлса. Колодец, бездонный колодец в моей груди, прорвался – слезы хлынули потоком, проторили каналы в моей душе. Что толку копить наследство, если те, кто заслужил плоды, не доживут до сбора урожая?
Гренада, 1816. Испытание
Полк направил свой шлюп к причалу Сент-Джорджеса.
– Миссис Долли, главное, спокойствие.
Разумеется, я посмотрела на эту лысую голову, будто она должна скатиться с плеч. Как Крисси умудрилась вытворить такое?
Не успела я возмутиться, добродушный Полк широко улыбнулся.
– Китти обычно приходила сюда меня встретить. Она была не такой, как все.
Ну как сердиться на старого большого медведя, который любил мою потерянную сестру почти столь же сильно, как я?
Я обняла его и выбралась на причал.
– Обещаю, что не стану никого убивать и не угожу за решетку. Заберешь меня через неделю.
– Да, миссис Долли.
Я вспотела, пока шагала в траурном наряде по Блейз-стрит к своему старому дому. На полпути меня встретили Фрэнсис и Энн. Я обняла их и расцеловала.
– Мы так сожалеем о Джозефи.
Смахнув слезы о них, о моих потерянных сыновьях, я перевела дух.
– Хотелось бы мне, чтобы вы все успели повидаться в последний раз, но расскажите мне о Крисси.
– Роберт Гаррауэй бросил ее, мама. Она сейчас так уязвима. Только не надо…
Я так резко посмотрела на Энн, что, наверное, могла бы взглядом перерезать ей глотку. Это сделал брат ее мужа. Он погубил мою младшую дочь.
Фрэнсис стиснула ладони. Что ж, пусть молится, чтобы моего милосердия хватило на всех.
– Я доверяла вам, а вы не защитили сестру.
– Мама, мы пытались ей помешать. Она даже подписала с ним контракт, думала, что это брачные документы.
– Контракт временной супруги? Разве она не обратилась к вам? Фрэнсис, мистер Бейтс ведет все мои дела, ты пользуешься его услугами. Они видели документы?
– Нет, пока мы их не нашли, Крисси утверждала, что они женаты.
– Это правда?
– Нет. – Энн так сильно затрясла головой, что та едва не отвалилась. – Мой шурин воспользовался ее невинностью. Прости, мама. Если он вернется в Англию до того, как ей исполнится двадцать один, их брак будет недействительным.
Крисси было двадцать. У этого человека в запасе имелся целый год, чтобы сбежать.
– Она отдала свою добродетель в обмен на обещание жениться?
– Да, но сестра-то думала, что она замужем. Крисси любит Роберта Гаррауэя.
Я сжала кулаки и потрясла ими.
– Где Гаррауэй?
Фрэнсис отступила и пожала плечами.
– Исчез.
– Почему? Почему он исчез сейчас? От меня спрятался?
Энн посмотрела на Фрэнсис, и та ответила столь же пустым взглядом.
И я побежала, стуча сандалиями по мостовой. Мне нужно было добраться до дома и понять, что еще пошло кувырком.
Я знала, Крисси флиртует напропалую, но рисковать своим будущим из-за обещаний? Влюбленные не заключают контрактов с пунктом «брошу тебя».
Энн и Фрэнсис пыхтели позади; я взбежала по лестнице, а затем ворвалась в комнату.
В спальне Крисси сидела мами.
Дочь была цела и невредима, она стояла ко мне спиной.
Моя мать подошла ко мне, обняла и прижала к себе. Ее хватка была все еще крепкой, но волосы стали короткими и совершенно белыми. Морщины и ямочки слились, но вид у нее был счастливый.
– В серебряном чайничке чай из павлиньего цветка. Крисси попросила. Теперь она не станет его пить. – Мами поцеловала меня в лоб и вышла из комнаты.
У меня закружилась голова.
Беременна.
Крисси хотела скинуть дитя.
Я обогнула диван, моя малышка села, положив руку на едва заметный живот.
Я разглядывала чайный сервиз, который подарила Энн, – бесценный дар мистера Фодена; десять минут пролетели незаметно. Гравировка на боках чайничка была слишком красива, чтобы наливать туда жидкую смерть, ведь старик так любил жизнь.
– Прости, мама.
У меня пропал голос. В ее жилах текла кровь нашего Томаса; Крисси – не плод насилия, а дитя, зачатое в любви. Чай, который контролировал регулы рабынь, предназначался не для того.
Я затаила дыхание. Мне хотелось кричать, выпустить свою ярость, но стоило бросить взгляд на ее круглое личико, и становилось ясно, что она уже нарекла себя и дурехой, и шлюхой, как только не обзывала, должно быть.
Вместо этого я обняла дочь.
– Я люблю тебя, Крисси. Мы с твоим отцом любили друг друга. Я подарила тебя ему, чтобы сбылась его мечта о большой семье.
– Прости, мама, – полным слез голосом прошептала она. – Я думала, дитя нас свяжет, а не заставит его сбежать.
– Ты хотела ребенка, когда думала, что Гаррауэй любит тебя? Тогда не пей. Это чай ненависти, а не любви.
Я оттолкнула остывшую чашку.
– Я всегда буду любить тебя и поддерживать. Поразмысли хорошенько. Не наказывай себя. Плевать на Гаррауэя.
– Я хотела этого ребенка и его любви. Мама, разве так плохо хотеть и того и другого?
– Послушай. Ты сильная. Ты из рода сильных женщин. Мы поможем тебе, но научись мыслить правильно. Кровь Томасов бесценна.
– А вдруг я рожу этого ребенка, а Роберт так и не вернется? Я навсегда буду привязана к нему.
– К воспоминаниям о любви, не более. Я позабочусь, чтобы этого малыша любили как следует.
– Ты не возненавидишь меня? – всхлипнула Крисси.
Больше всего на свете дочь боялась моего осуждения. Нужно было перестать злиться, что не сбылись мои мечты о Крисси, и перестать пытаться заменить их новыми. Я погладила дочь по спине.
– Возвращайся со мной. У меня есть комната…
– Нет, я должна остаться. Мы приедем к тебе вдвоем или втроем, если Роберт вернется.
Мне хотелось свернуть ему шею, но похоже, Крисси отчаянно любила его, как Катарина своего мужа. Унаследовали ли мои девочки это отчаяние от меня?
– У нас с твоим отцом разладились отношения, а потом нам выпал второй шанс. Может быть, когда родится ребенок, у вас с Гаррауэем тоже все наладится.
– Мама, без тебя у меня ничего не выйдет.
Я схватила свою взрослую крошку, обняла и едва не задушила в объятиях.
– В Демераре для тебя готова комната. В ней большое окно, чтобы смотреть на звезды. Я могу поставить там и колыбельку.
Она начала всхлипывать, и я позвала Энн и Фрэнсис.
– Я знаю, что вы обе за дверью. Входите!
Створка, скрипя, открылась, и они мигом вошли.
– Присядьте. Я хочу рассказать вам одну историю. О вашей крови, о том, какие вы сильные. Вы созданы из железа и жертв.
Мои девочки слушали все ужасные истории, о лазарете, о Николасе, о тех, кого я любила: владельца плантации, стряпчего и принца. Я закончила своей самой большой любовью – моими детьми и мной. Где-то на этом пути я полюбила и себя.
И никогда не перестану.
Моим девочкам тоже нужно полюбить себя и поверить, что они достойны своих мечтаний.
Демерара, 1819. Горе
Я кружилась в большом зале моего отеля в Кумингсбурге. Божественный аромат coq au vin наполнял воздух. Так мой французский шеф-повар, Луи Ле Плат, называл блюдо из старого жесткого петуха, тушенного в кларете с ямсом и луком. А его прованское рыбное рагу из омаров, морских гребешков и мидий обладало таким нежнейшим вкусом, что когда лорд Комбермир, новый вице-губернатор Барбадоса, попробовал кушанье, то решил, будто он умер и попал в рай.
И уж конечно, губернатор окочурится на месте, увидев, какую великолепную неделю в честь него закатили цветные леди Демерары. Для Клуба развлечений это победа. Миссис Острехан Бретт провела праздничное чаепитие в залах ассамблеи. Ребекка в отеле «Ройал» дала благотворительный бал с самым лучшим хрусталем, что я когда-либо видела. Увенчать эту череду празднеств предстояло моему ужину.
Каждый стол в бальной зале был покрыт накрахмаленной белой скатертью и украшен прекрасной вазой, изваянной еще моей сестрой Китти. Блестящие глиняные сосуды красного и фиолетового цвета были расписаны счастливыми танцующими женщинами; я смотрела на них, и мне казалось, Китти рядом. Я выпила в ее честь.
Пошатнувшись, я ухватилась за спинку стула. Тонкие витые балясины блестели от сладкого апельсинового масла. Я опять покачнулась. Я была словно в тумане, как на горе Куа-Куа.
Этот вечер очень важен. Вице-губернатор Демерары Джон Мюррей умолял меня организовать эту неделю. Меня – Дороти Кирван Томас. Это было даже забавно: ирландец Мюррей выбирал меня. Я с гордостью думала о собственных ирландских корнях. Белоште![75] Я подняла свой полупустой бокал.
– Молодец, Долли! – Тост, произнесенный в пустой зале, казался неискренним, но я давно уже была одинока.
Из подвала пришел Гарри с записями. Увидев в его руке список, я едва не прослезилась.
– У нас много шампанского, мама. Много Sourire de Reims Rosé.
– Лорд Комбермир – из британского мира принцев и королей. Он оценит мой выбор.
Я послала бочку в Буши-хаус в качестве свадебного подарка. Принц Уильям женился на принцессе. После расставания с мисс Блэнд он завел целую вереницу богатых любовниц. Газеты злословили, будто его карманы пусты. Хорошо, что Уильям нашел себе пару и теперь ему не придется танцевать в одиночестве.
– Гарри, ты просто прелесть. А твоя подруга-вдова заглянет к нам сегодня вечером?
– Мама, у меня нет времени ни на друзей, ни на то, чтоб перебирать женщин.