Я любила Элизу. Она всегда была милой и простой, но когда же моя дочь заметит, что мы не на стороне добра?
В подвале пахло затхлостью, и так долго стоять на ногах было мне слишком тяжело. Я села и похлопала по земле, приманивая своего испуганного крольчонка.
– Твой мистер Робертсон не дурак. Он увидит, что идет бой, увидит солдат и повернет обратно в город. Он не захочет рисковать, тут ведь и подстрелить могут.
– А как же мои мальчики? Они же…
Я прижала ее лицо с по-детски округлыми щеками к своей груди.
– Не стоит гадать, какие беды нас ждут. Мальчики в городе, это самое надежное место.
– А вдруг все забудут, что мы здесь, внизу?
– Никто не забудет.
– О тебе не забудут, а обо мне еще как. Гилберт через год заведет новую жену.
– Элиза. Прикуси-ка язык. Не болтай о смерти.
– Он все хотел девочку…
Она страдала больше десяти лет. Я сплела наши пальцы, хмыкнула и вздохнула.
– Ты ценна не тем, что можешь или не можешь дать. Вон у тебя все еще какие крутые бедра, детка. Только глянь, у Шарлотты и Фуллартона после стольких лет родилось двое детишек.
Элиза фыркнула.
– А ты говоришь, что Крисси похожа на тебя. Может, и старушка Шарлотта тоже.
– Что? О чем ты?
– Весьма любопытно, что у нее двое детей, теперь, когда Фуллартон так часто в отъезде.
Я так и разинула рот.
– О чем тебе известно, Элиза?
– Почти ничего, но у твоего друга, Томаса Кинга, есть еще два сына, кроме Уильяма, прекрасные сыновья. Они тоже заглядывают в Демерару. А еще любопытно, что Шарлотта назвала свою дочь Сарой Кинг Фуллартон.
В голове прояснилось, она зазвенела как колокол. Я постаралась припомнить, видела ли кого-нибудь из сыновей Кинга с Шарлоттой.
– Если б меня снова заперли в подвале во время мятежа, Элиза, я бы ни с кем не хотела оказаться здесь, кроме тебя.
– Гилберт говорит, Обитель скоро продадут по суду.
Я не знала, что и сказать, во мне бушевали лишь потрясение и горе.
– Но Келлс только что продал ее дочери.
– Говорят, слишком много спекуляций. Плантация сгинет.
У меня заныло сердце. Все, что создал Келлс, сгинуло.
Все это нагромождение лжи было ни к чему. И все же, останься он внуком миссис Бен, его забрали бы в рабство. Долгая жизнь Козевельда оборвалась бы в сахарных котлах Монтсеррата или в резне мятежа. Мне нужно было сказать ему, что я поняла, объяснить, что существуют вещи похуже призраков и посмертных масок.
Тоска.
Снаружи донесся топот лошадиных копыт. Грохот пушек потряс мир.
Элиза всхлипывала.
Не так должно было все закончиться. Я по-прежнему необходима своей семье. Мне еще предстояло передать свое наследие.
– Ты Элиза Томас Робертсон. Ты была зачата в любви. Вот кто ты есть. Когда они назовут твое имя, ты будешь нести его с гордостью.
Дочь прижалась ко мне, и я ее обняла. Когда Элиза родилась, у меня не нашлось сил с ней возиться, но теперь они появились. Я помолилась, чтобы с насилием было покончено.
– Мама. На улице тихо.
Я поднялась на ноги.
– Ничего не слышу.
Мы с Элизой рука об руку встали рядом.
– Возьми-ка косу.
Элиза подтащила ее ко мне со старым молотком в придачу.
– Нашла его за бочкой, держи.
Я не стала гадать, почему молоток нашелся только сейчас, просто взяла его и ударила по замку. Била и била, пока железо не треснуло.
– И косу прихвати…
Мы вылезли наружу. Я занесла молоток над головой.
– Держись позади меня, Элиза. Это наша земля! Никто ее не отберет! Нас не запугать! Слышите?! Идет миссис Томас, хозяйка плантации Кенсингтон!
Мои ботинки загрохотали по земле. Но стоило завернуть за угол… Мы увидели поля, тростниковые поля, что расчистил мой сын, сожженные дотла.
Я взбежала на холм. С вершины просматривалось море. Оно было голубым и чистым, но все кофейные посадки Джозефи почернели, словно сажа. Сотни фунтов ущерба.
Но и это было не самое худшее.
У дороги, рядом с домом, который построил Джозефи, в земле торчал кол.
В земле торчал кол, а на нем – голова.
В земле торчал кол, а на нем – голова моего бондаря.
Смити не был Куджо.
Он просто хотел свободы.
Воздух огласился криками Элизы, у меня сбилось дыхание. Это убийство, как и смерть Куджо, которого Николас повесил на дереве Келлса, было знаком. Но оно служило не для того, чтобы напугать рабов.
То был знак мне.
Демерара, 1823. Раздор
В моем доме на Робб-стрит вице-губернатор Мюррей на славу угощался щавелевым пуншем и бутылкой прекрасного Rosé de Saigné. Присутствовали и его советники, мистер ван ден Вельден и мистер Браун. От приспешников губернатора, вырядившихся в черные сюртуки, смердело политикой – старыми сигарами и ромом.
Мюррей был в форме: вычурном гранатовом мундире с золотыми галунами. По сравнению с нарядами принца сущая ерунда – ни тебе медалей, ни кушака. Он попивал мое шампанское, и его плоский подбородок приподнимался, демонстрируя тонкую усмешку – черту властолюбца, а не опытного управляющего.
На моей стороне стола устроились лучшие представительницы Клуба развлечений – Ребекка, моя внучка Дороти Коксолл и Элизабет Росс. Все дамы были прекрасно одеты в алые, зеленые и синие платья, каждая с гордостью носила шляпку с кружевной отделкой и цветами – в знак нашего положения свободных женщин и предпринимательниц, облеченных властью.
Мюррей откинулся на спинку кресла, облизывая пальцы после имбирного печенья.
– Никто не сравнится с вами в гостеприимстве, миссис Томас. Вы никогда не разочаровываете. И все же тигра я так и не видел…
– Льва. Его содержат в отеле, где бальная зала предназначена для более официальных встреч. А тут моя частная обитель, я хотела откровенной беседы.
Он хмыкнул и поправил очки.
– Я подозревал, что так оно и есть.
Толстяк ван ден Вельден, кряхтя, подался вперед и наполнил бокал.
– У вас неплохой дом. Вы все разбогатели. Все вы, дамы, весьма состоятельны. Поразительно.
Глаза Ребекки сверкнули. Она жаждала драки с тех пор, как ее дружок с ней порвал.
– Тут нечему удивляться. Мы предпринимательницы.
Мюррей вытер пальцы о накрахмаленную белоснежную салфетку.
– Что ж, не хочу отнимать у вас время. Позвольте мне начать с извинений. Мои солдаты проявили жестокость. Если б я знал, что они дойдут до Кенсингтона, я бы их остановил.
Дороти потягивала пунш.
– Я уверена, они всё знали. Все знают о поместье Дороти Томас.
Вице-губернатор рассмеялся нервным, болезненным смехом, будто его уличили во лжи.
Я же, вместо того чтобы его уколоть, улыбнулась. Мужчине нужно дать шанс сохранить лицо и предоставить возможность самостоятельно повеситься.
– Столько хлопот. Нашли ли тех, кто пустил слухи, что вы отказались повиноваться королю и освободить рабов?
Мюррей вытаращил на меня глаза за стеклянными линзами очков.
– Подобное произносить опасно.
Великолепно. Я его задела.
– Это всего лишь слухи.
– Нам нужно было подавить мятеж десяти тысяч рабов.
– Десять тысяч? Вы уверены, что их было так много? В известных мне поместьях едва ли найдется столько рабов, чтобы поднять восстание.
– Тридцать семь плантаций пострадали от этих порочных мерзавцев, – пробормотал мистер Браун. У него был кривой нос, будто у игуаны, которая шныряла по крыше и свалилась с нее на землю.
Мюррей махнул на него рукой, словно утихомиривая.
– Мы не знаем, сколько повстанцев обрушилось бы на город, если бы ополчение не действовало решительно.
– У меня больше всего рабов в Демераре, или близко к тому. Вы называете очень высокие цифры. Сомневаюсь, что «порочные мерзавцы» – подходящие слова, мистер Браун. Скорее, «разъяренные» или «обманутые».
Мюррей махнул головой.
– С восстанием покончено. Оно подавлено. Цифры уже не имеют значения.
– Цифры важны, особенно когда дело доходит до налогов. С торговцев вы взимаете более высокие налоги, вдобавок мы платим за недвижимость.
Мистер ван ден Вельден со стуком опустил бокал.
– Эти налоги необходимы колонии. Мы должны восстановить город. Рабы нанесли огромный ущерб. – Он подался вперед. – Возможно, держи вы рабов в кулаке покрепче, никакого мятежа бы и не было.
Я тоже подалась вперед, посмотрев в его маленькие глазки.
– Окажись Совет более справедлив, было бы меньше причин для восстаний. Патрон губернатора, лорд Батерст, прислал вам распоряжение облегчить жизнь рабов. Вы откладывали исполнение его приказа, что привело к бунту. Эти жестокие казни могут потянуть за собой продолжение насилия.
Он фыркнул – не знаю, потому ли, что мне было известно о приказе, или потому, что я назвала Батерста патроном Мюррея.
Вице-губернатор снова вытер рот.
– Рабы сожгли здания правительства, перебили людей. Кто-то должен за это заплатить.
Ребекка покрутила меж пальцами тонкую ножку бокала.
– Но платить вы заставляете только свободных цветных женщин Демерары, – сказала она. – Это несправедливо.
– Вы, дамы, прекрасно справляетесь, – отмахнулся вице-губернатор и отпил шампанского. – Имеете средства и уважение. Мы лишь просим вас сделать чуть больше, чтобы помочь колонии.
– Нужно просить всех делать больше, но вы обращаетесь только к нам. Это несправедливо. Моя собственность тоже пострадала. Тысячи фунтов ущерба. Вы компенсируете мне, Ребекке или Дороти потери, которые нанесло нам ополчение?
Смяв льняную салфетку, Мюррей швырнул ее на стол и поднялся.
– Благодарю за гостеприимство, дамы. Весьма вам признателен, но Совет проголосовал. Налоги будут введены.
– Новое голосование может их отменить, – ровно и терпеливо произнесла Дороти. Никогда еще я так не гордилась своей внучкой.
Мюррей указал на дверь, и его приспешники подпрыгнули, словно гончие псы.
– Полагаете, что ваш образ жизни ускользает от нашего внимания? Вы все разбогатели только по доброте жителей Демерары. Будьте благодарны. Будьте патриотичны. Платите