м не все. Взгляните, например, на девушку в розовом платье! У нее голубая маска! Какое нелепое сочетание!
Кто из наших участниц скрывался за голубой маской, мы не знали, но баронесса еще несколько минут отпускала в ее адрес язвительные шутки.
Во время танца все пятеро девушек были грациозны и изящны, но если у бирюзовой маски мы с Мэтью и баронессой хвалили каждое па, то в отношении остальных цеплялись к каждой самой маленькой оплошности.
Я посчитала, что если во время этого конкурса мы с Вердоном пойдем на поводу у хозяйки, то это не причинит большого вреда другим конкурсанткам – на первом конкурсе они заработали одинаковые баллы, и если сейчас Элеонора немного вырвется вперед, то этот отрыв можно легко наверстать в финальном испытании. Так что моя совесть была почти спокойна.
Когда оба танца закончились, барон Рошен обратился с вопросом к Джулии:
– А как вам показалось, мадемуазель Бланкар, какая из девушек была сегодня лучше всех?
Наверно, он решил поинтересоваться ее мнением, потому что всё это время она молчала. Мы замерли, в ожидании ее ответ. Мне показалось, что баронесса даже перестала дышать.
– Мне больше всего понравилась девушка в бирюзовой маске, – пролепетала Джул и покраснела.
Ее милость облегченно выдохнула и бросила на Джулию благодарный взгляд.
Настало время снимать маски. Гости снимали их по очереди, и каждое открытое лицо вызывало бурю эмоций у других – удивление, возмущение, восторг.
Когда очередь открыть лицо перешла к девушке в розовом платье, и она сдернула свою голубую маску, мне показалось, что баронессу хватит удар – под этой маской скрывала мадемуазель Шарби. Несколько минут ее милость хватала воздух неприлично раскрытым ртом, а потом посмотрела на нас с такой растерянностью, что мне даже стало ее жаль.
Бирюзовая маска была снята последней, и мы уже знали, кто под ней скрывался. И когда мадемуазель Нуаре, наконец, открыла лицо, Теодор Рошен просиял.
Танцы продолжились, и теперь барон тоже вышел в центр зала, дабы уделить внимание каждой из пяти его гостий. Баронесса, сославшись на головную боль, удалилась, пожелав гостям приятно провести вечер, и мы с Джул и Мэтью смогли обменяться впечатлениями.
– Не понимаю, – покачал головой Вердон, – как баронесса могла так ошибиться? Впрочем, нас это не касается! Ее милость просила нас выделить из всех девушку в бирюзовой маске, и мы это сделали. Даже ты, Джул! Признаться, когда барон обратился к тебе с вопросом, я не думал, что ты сделаешь то, что требовала баронесса.
– Но я как раз не делала этого, – улыбнулась вдруг Джулия. – Когда я хвалила бирюзовую маску, я знала, что под ней – не мадемуазель Шарби.
– Что? – ахнула я. – Но как ты могла это знать?
– Я видела всех девушек, когда шла в бальную залу. Они тогда дожидались начала бала в гостиной.
– Но разве они были не в масках? – удивился Вердон.
– В масках, – подтвердила Джул. – И единственное, что я точно знала, это то, что под бирюзовой маской скрывается Элеонора. Я похвалила их наряды, и они ответили мне молчаливыми поклонами, потому что, как и было условлено, не должны были произносить ни слова. А потом я сказала, что по моему скромному мнению, бирюзовая маска такого насыщенного оттенка плохо сочетается с нежно-розовым платьем. И я ничуть не солгала. Я почти не сомневалась, что после такого замечания мадемуазель Шарби сделает всё, чтобы поменяться с кем-то из девушек масками. Так оно и оказалось.
Мы рассмеялись так громко, что пожилая дама с седыми буклями оглянулась на нас и укоризненно покачала головой.
Глава 10
Бал продолжался, и теперь, когда баронесса удалилась, мы тоже могли позволить себе погрузиться в водоворот музыки. Бал-маскарад даже после снятия масок продолжал оставаться более сводным, чем обычный бал – здесь позволялось пренебречь некоторыми правилами этикета, обязательными в других случаях. Можно было принять приглашение на танец от незнакомого кавалера, не дожидаясь, пока кто-то из знакомых представит его тебе. Чем мы с Джулией и воспользовались, и скоро уже обе кружились в танце по паркету.
Мой кавалер поначалу пытался развлечь меня беседой, но из-за громкой музыки разговаривать было трудно, и он оставил эти попытки, сосредоточившись на тех сложных па, которые мы должны были проделывать. Он назвал себя, но я не старалась запомнить ни его имени, ни титула. К чему? Я не собиралась продолжать это знакомство. На отборе оставался один только конкурс – тот самый, псевдомагический, на котором настаивала баронесса, и после которого барон Рошен должен сделать-таки свой выбор. После чего мы с чистой или не слишком чистой совестью вернемся в столицу.
Этот финальный конкурс сильно волновал меня – я так и не решила, на чью сторону нам следовало склониться. Конечно, сердце подсказывало мне, что мы должны помочь влюбленным и пренебречь желанием баронессы. Но будет ли это правильным? Возможно, чувства Теодора к мадемуазель Нуаре скоро пройдут, и он пожалеет о том, что упустил возможность расширить свои угодья за счет приданого мадемуазель Шарби. Нередко бывает, что именно родители куда лучше знают своих детей, чем сами дети. К тому же, именно баронесса была нашей заказчицей, и можно было не сомневаться, что если мы не выполним ее просьбу, то она постарается обеспечить нам такую дурную славу, что агентство можно будет закрывать. А ведь я вложила в это дело все деньги, какие мне были выделены на ближайшие двенадцать месяцев, и если бизнес станет убыточным, мне придется признать, что дядюшка прав, вернуться в его дом и каждое утро выслушивать его рассуждения о том, что женщины решительно не способны распоряжаться капиталом.
– Не правда ли, что сегодняшний бал прекрасен? – разобрала я обращенные ко мне слова моего партнера по танцу.
Я охотно согласилась и, вырвавшись, наконец, из своих мыслей, обвела взглядом зал. Барон Рошен как раз танцевал с Констанс, и выглядели они абсолютно счастливыми.
На этот бал приехали и родные девушек, принимавших участие в отборе – я видела, как наши участницы старались использовать каждую свободную минутку, чтобы пообщаться с родителями, братьями и сестрами, по которым, должно быть, сильно скучали. А ведь им так много нужно было рассказать!
Но я заметила и то, что мадемуазель Нуара в перерывах между танцами почти ни с кем не общалась, разве что обменивалась поклонами и дежурными фразами со знакомыми дамами.
Мой кавалер, проследив за направлением моего взгляда, сказал:
– Они прелестно смотрятся, вы не находите?
Я кивнула в ответ. Мужчина, с которым я танцевала, был уже в годах и наверняка должен был что-то знать о родных Констанс. И я решилась задать вопрос:
– Кажется, никого из близких мадемуазель Нуаре в зале нет?
Мой собеседник посмотрел на меня с удивлением.
– Разумеется, нет, мадемуазель! Нуаре и Рошены давно не ладят друг с другом. И я, признаться, удивлен, что сама мадемуазель Нуара оказалась удостоена приглашения на этот бал.
– Не ладят друг с другом? – заинтересовалась я. – Но почему?
Но ответить на этот вопрос мой визави не смог:
– Какая-то давняя вражда, о причинах которой, возможно, никто уже и не помнит. Знаете, как бывает – прадеды ссорятся между собой, а потом их детям, внукам и правнукам приходится продолжать эти распри, дабы не быть обвиненными в предательстве своей семьи.
Музыка на время стихла, и я решила воспользоваться этим и выйти из зала, чтобы обдумать то, что я только что услышала. Мне нужно было узнать об этой вражде еще хоть что-то, чтобы понять, насколько серьезной была причина для нелюбви баронессы к мадемуазель Нуаре.
Но подумать мне не дали, потому что как только я вышла на балкон, чтобы глотнуть свежего воздуха, меня окликнули:
– Мадемуазель Лафлёр! Мне нужно с вами поговорить!
Я обернулась – передо мной стояла мадемуазель Шарби, и взгляд ее был полон отчаяния.
Что она собиралась мне сказать? Неужели она собирается склонить меня на свою сторону, тоже предложив некоторое количество форинтов? Стыдно признаться, но меня ничуть не возмутила эта мысль. Если речь пойдет о внушительной сумме, то у нам будет дополнительный резон поддержать баронессу.
– Я должна вам кое в чем признаться, мадемуазель Лафлёр!
Признаться? Нет, кажется, речь пойдет не о деньгах.
– Слушаю вас, мадемуазель Шарби, – сказала я, по-прежнему ничего не понимая.
– Я влюблена! – выпалила девушка и густо покраснела, а веснушки на ее милом лице стали еще более заметными.
Ну, что же, это было ожидаемо. Она не готова предложить нам деньги, но намерена расположить нас к себе таким вот трогательным признанием. Я едва сдержалась, чтобы не усмехнуться. Нет, такое признание на хлеб не намажешь.
– Это вполне естественно, мадемуазель! – я постаралась улыбнуться как можно мягче. – Раз вы решились принять участие в отборе, то логично предположить, что вы должны испытывать к его милости теплые чувства.
– Нет-нет! – она замотала головой. – Вы не поняли меня, мадемуазель! Речь идет вовсе не о бароне Рошене! Я люблю вашего брата!
Глава 11
– Ты совсем сошел с ума, если вздумал строить глазки девице, на которую наша нанимательница делает ставку! – я гневно расхаживала по комнате, а Джул и Мэтью сидели в креслах с таким подавленным видом, что мой запал быстро прошел. И уже более спокойным тоном я спросила: – И что нам теперь, скажите на милость, с этим делать?
Нам удалось поговорить только на следующий после бала день. Вечером мне так и не удалось улучить момент, чтобы отозвать Вердона с паркета – он не пропустил ни одного танца и явно наслаждался вниманием своих прелестных партнерш.
– Но я вовсе не строил ей глазки! – возмутился он в ответ. – Поверь, если бы я решил кого-то соблазнить, малышку Элеонору я выбрал бы в последнюю очередь – она слишком разговорчива и прямолинейна.
– В том-то и дело! – это его замечание окончательно выбило меня из колеи, и я опустила на диван и горько вздохнула. – Мадемуазель Шарби – не из тех, кто будет скрывать свои чувства и мысли. С нее станется пойти к баронессе или к барону и во всём им признаться. Вы хоть понимаете, чем это нам грозит? Баронесса остановит отбор, обвинит нас в злоупотреблении своим положением и не заплатит нам ни форинта! Ни единого форинта, вы понимаете?