– Вы же никогда не видели, чтобы он работал, верно? – Остальные как будто с ним согласились. – Тогда откуда у него большая квартира? Тысяча франков в месяц, не меньше, и это до того, как франк упал.
– Я слышал, что у него еще и вилла на побережье в Санари-сюр-Мер.
– А помните его маленький серебристый двухместный автомобиль? Дамы были от авто без ума. Я всегда думал, что моя жена немного потеряла рассудок.
– Что ж, вилла в Санари – это достаточно удобное место, если ты шпион, так как наши военно-морские базы расположены совсем рядом, в Тулоне.
– Интересно, тот автомобиль все еще у него?
Ален услышал достаточно. Оставив на столике несколько банкнот, он встал. Ему следует быть осторожным, раз приехал старый друг Коко. Она уже знает, что это он похитил формулу с завода в Нейи, и без раздумий сдаст его кому-нибудь вроде Динклаге, если узнает, что Жобер в городе. Хуже того, Коко точно знает, где он живет.
Часом позже в своей квартире на улице Божон Ален спрятал формулу № 5 в почти незаметный тайник между подкладкой и кожей старого потертого саквояжа. Он использовал его раньше, когда выполнял другие поручения Пьера.
Жобер надел брюки с отворотами и достойную сорочку, упаковал практичные брюки из коричневого твила, пару джемперов, твидовый пиджак, необходимое нижнее белье и носки. Уже наступил июнь, поэтому он на всякий случай добавил еще и дождевик. Бросив в чемодан старую кепку, он его закрыл. В саквояж Ален убрал подробную карту Франции и радиоприемник на батарейках, который скоро окажется под запретом, в этом он не сомневался. Закрыв и заперев все окна, Жобер выключил свет, надел мягкую фетровую шляпу, запер дверь и ушел.
Спустя несколько часов Ален уже снял маленькую квартиру на Левом берегу неподалеку от Сорбонны, в восьми кварталах от Сены. Две комнаты на третьем этаже в доме без лифта, ванна в конце коридора. Тут он был просто американцем по имени Ален. Возможно, соседи заподозрят в нем еврея, но наверняка они этого знать не будут. Хозяин ничего не сказал, он был рад получить деньги.
Ален бросил чемодан на пол, саквояж поставил на стол. В квартире воняло мочой, дешевым виски и мышами. Бежевая краска на голых стенах облупилась. В передней комнате стояли стул, маленький стол, плита с кастрюлей на ней и неработающий ледник. В задней комнате на полу лежал голый матрас. В каждой комнате с потолка свисала электрическая лампочка.
Он пощелкал выключателями – обе работали – и снова выключил свет. На улице уже стемнело, незачем становиться мишенью. Окна квартиры выходили на улицу, оба были занавешены полосами хлопчатобумажной ткани, вероятно, оторванными от старой простыни. По бокам были пришиты крючки, чтобы открыть и зацепить «занавески». Сойдет, пока он будет ждать возвращения Анри Леваля из Швейцарии, а потом он отсюда уберется.
Сняв рубашку, он повесил ее на спинку стула. Закурил, подтащил стул к окну и задернул штору, поставил приемник на пол и включил его. Вечер был жаркий, но дул легкий ветерок. В воздухе висела дымка, скрывающая звезды, сквозь которую пробивался лунный свет. В городе было затемнение, весь свет приглушен.
Приемник ожил, затрещал. Это было статическое электричество, а потом… Блицкриг!
Ален застыл, затушил сигарету и подался вперед, вслушиваясь. Би-би-си сообщала, что восьмого мая этого года немецкие войска ударили, словно молния. Они прошли через Арденны и вошли в Голландию. Ален слушал около часа, пока не приобрел твердую уверенность в том, что боши избегают Франции. Во всяком случае, пока.
Но спустя два дня, когда Ален коротал время в баре отеля «Наполеон», его облегчение растаяло как дым, когда зазвонили колокола ближайшей церкви. Им почти сразу же начали вторить колокола других церквей по всему городу. Это было зловещее предупреждение парижанам. Бармен застыл. Он встретился взглядом с Аленом, когда засигналили автомобили на улице, на площади Этуаль, на прилегающих улицах и на Елисейских полях. К этой какофонии присоединились голоса. Полицейские кричали, свистели. Под окном бара вскрикнула женщина.
Ален повернул голову, когда в вестибюль отеля торопливо вошли с улицы двое мужчин. Это были бизнесмены в костюмах и галстуках с атташе-кейсами в руках. Они кричали, жестикулировали и сразу направились к стойке.
– Вы слышали? – спросил один из них, буквально падая на барный табурет рядом с Аленом и глядя на него широко раскрытыми глазами.
Бармен посмотрел на него.
– Что там случилось?
Другой бизнесмен сел с другой стороны от Алена. Он кинул свою шляпу на барную стойку и вытер лоб рукой.
– Они направляются к нашим границам и дальше на равнины. Это война. Они раздавят Шартр, мы будем следующими. – Он понизил голос: – Париж следующий.
– Готов поспорить, что они уже пересекли границу. – Первый бизнесмен вытащил носовой платок из кармана и вытер капельки пота над губой. – Чистый виски всем, – сказал он и бросил взгляд на Алена.
Бармен поблагодарил и потянулся за стаканами.
– Послушайте, наша пехота их остановит.
– Так вы ничего не знаете? – мужчина развел руками. – Би-би-си только что сообщила новость. Правительство объявило Париж открытым городом. Мы легкая добыча, господа. Мы беспомощны. У нас не будет защиты, когда придут боши. – Он взял стакан у бармена и залпом выпил виски.
Глава восьмая
На другой день после возвращения в Париж Коко проснулась и увидела Париж в дыму. Здания на другой стороне Вандомской площади были затянуты серой дымкой и выглядели словно тени. Откинув одеяло, Коко подошла к окну и прижалась лицом к стеклу. За окном летел пепел. На площади у стоянки такси собралась толпа: мужчины, женщины, дети, с чемоданами, коробками и домашними питомцами.
– Что происходит?
Алиса встала за спиной хозяйки и тоже смотрела на людей внизу.
– Я не знаю, мадемуазель.
Алиса быстро помогла Коко одеться.
Внизу она увидела Жеро. Он был на своем обычном месте за стойкой портье. Казалось, он никогда не спал. Коко встала у стойки, рассматривая по-прежнему переполненный людьми холл отеля.
– Что происходит?
Жеро мрачно посмотрел на нее.
– Правительство бежит из Парижа в Тур, мадемуазель. И кажется, что, несмотря на разногласия, все хотят сопровождать тиранов. Магазины, кафе, булочные и даже наши памятники, все закрывается. – Он посмотрел на швейцаров у входа в отель, старавшихся сдержать натиск очередной толпы. «Риц» был переполнен.
– Правительство уезжает? – ошеломленно переспросила Коко. – Но почему они бросают нас и куда едут? И откуда весь этот дым? Город горит?
Жеро посмотрел на нее.
– Наше прекрасное правительство решило, что Париж не будут защищать от врага. Солдаты жгут запасы бензина на подступах к городу. – Он отвернулся и надул щеки. – А дипломаты перед отъездом жгут документы.
– Ну что ж, я полагаю, странная война все-таки стала настоящей. – Но ей не было страшно. Коко Шанель в Германии любили. И в глубине души она не верила, что немцы возьмут Францию. Они же проиграли в мировой войне.
Но все же следовало принять кое-какие меры предосторожности. Покончив с легким завтраком за своим обычным столиком у окна в углу ресторанного зала отеля, Коко прошла по улице Камбон до Дома Шанель, как делала это почти каждое утро, когда бывала в Париже. Продавщица, одетая в темно-синий костюм и белоснежную блузку, как того требовал дресс-код, открыла дверь при приближении Коко.
– Доброе утро, мадемуазель, – поздоровалась она, когда Коко вошла в Дом и скользнула в облако № 5, который девушка распылила перед ее приходом. Над головой сверкали хрустальные люстры, мраморные плитки блестели под ее туфлями на невысоких каблуках, когда Коко проходила мимо стеклянных витрин с драгоценными украшениями и бижутерией, шарфами, ремнями и рядами поблескивающих флаконов с № 5.
Это было то, что осталось из ассортимента Дома. Ступив на изогнутую мраморную лестницу и оказавшись среди зеркал, смотрящих друг на друга с противоположных стен, периферическим зрением Коко увидела свои бесконечные отражения. В глубине души она улыбнулась. Зеркала подтвердили, что она реальная, что она существует.
Шарль Прюдон, ломая руки, ждал ее наверху лестницы. Он приветствовал Коко легким поклоном.
– Как хорошо, что вы вернулись. Вы слышали, мадемуазель? Худшее оказалось правдой. Они идут сюда.
– Соберите всех, – приказала Коко, проходя мимо него и направляясь через ателье к своим личным комнатам. Он шел за ней следом. – Не думаю, что вы правы, но на всякий случай мы должны подготовиться.
На это он ничего не ответил и шел за Коко, раздававшей четкие инструкции.
– Опустите металлические жалюзи на окнах. Пусть девушки уберут все с витрин в магазине. Нужно все упаковать в бумагу и солому. Украшения, флаконы с духами, сумки, ремни – все это необходимо завернуть в три слоя бумаги, а потом поместить в солому. Вот так. – Она жестами показала, как это нужно сделать.
– Потом все нужно сложить в кладовой. – Коко остановилась на пороге своих апартаментов и повернулась к Прюдону. – В конце дня, когда мы будем уходить, кладовую следует запереть. Также вы закроете и запрете решетки на дверях. – Она подняла палец. – Никто не уйдет до тех пор, пока я лично не увижу, что все надежно убрано и закрыто.
– Кое-кто из сотрудниц просит отпустить их пораньше, мадемуазель. У них семьи…
Она подняла брови.
– Разумеется, нет. Это не обсуждается. Все останутся до тех пор, пока все три этажа не будут очищены, а товары не будут надежно упакованы и заперты. – Коко строго посмотрела на Прюдона. – Это ясно?
Директор сложил руки и сцепил их под подбородком.
– Да, мадемуазель.
Коко отвернулась и открыла дверь. Ей не терпелось остаться одной. Чувствуя, что директор Прюдон продолжает стоять на пороге, она помедлила, но все же повернулась к нему.
– Вы давите на меня, месье директор! – У нее разболелась голова. Коко нахмурилась. – Что ж, если у них маленькие дети…