Продуктовый рынок рядом с Аленом открыл ставни и двери. Полки внутри были практически пустыми, цены выросли вчетверо. Франки теряли в цене по сравнению с рейхсмаркой, и торговцы хотели получать марки, а не обесценивающиеся франки.
У Алена было немного золота, привезенного на такой случай, но ему пришлось проехать половину Парижа, чтобы купить на него продукты. В том квартале, где он жил, золото вызвало бы подозрения. К сожалению, сдачу ему дали франками. Хлеб оказался черствым, вино – кислым, а мясо и овощи уже начали портиться. Настоящего кофе не было. Найти его можно было только в кафе, обслуживающих немцев, если у вас были на это деньги и смелость, чтобы в такое кафе зайти.
После того как немцы вошли в Париж, Ален через день отправлялся на другой берег Сены в офис банка Леваля. Он надеялся, что швейцарское гражданство Анри позволит банкиру вскоре вернуться в парижский офис. Пока Ален ждал, его американский паспорт хранился в тайнике в саквояже.
Ходить по улицам без удостоверения личности было рискованно, но предъявить паспорт с известной еврейской фамилией было бы еще хуже. Он будет в опасности до тех пор, пока Леваль не отдаст ему новые документы.
Как-то раз в середине дня Ален надвинул кепку пониже на лоб для обычного похода в банк, спустился по темной лестнице и вышел на улицу, как обычно пустынную. Ален придал лицу нейтральное выражение, сунул руки в карманы и пошел вдоль по улице, насвистывая мелодию. Он отошел примерно на квартал от своего дома, когда услышал, как позади него на улицу выехал автомобиль. Он мгновенно напрягся.
В Париже в те дни только боши ездили на автомобилях. Машина подъезжала все ближе, и Ален опустил голову, пытаясь понять, есть ли впереди хоть какая-нибудь возможность для бегства. Подошел бы любой проход между зданиями, открытый вход в дом или спуск в подвал.
Мотор мягко урчал, когда «Ситроен» замедлил ход совсем рядом с Аленом. Он вытащил руки из карманов – смотрите, в руках ничего нет, никакого оружия – и продолжал идти. Вот оно! Ален увидел промежуток между двумя домами. До него было ярдов двадцать-тридцать. Автомобиль по-прежнему ехал медленно, мотор урчал. Чьи-то глаза почти прожигали ему спину.
Проход мог оказаться тупиком. Или возможностью для бегства. Стоит ли ему рискнуть и побежать? Или продолжать спокойно идти, надеясь на лучшее? Если это было гестапо, то они вполне могли играть с ним, как кошка с мышкой.
«Ситроен» нагнал Алена и тут же остановился рядом с ним. У него по шее потек пот. Поступив, как любой нормальный человек, Ален бросил взгляд на автомобиль. В окно на него смотрели ледяные глаза. И эти глаза укрепили его решимость. Гестапо знает свое дело. Они вот-вот его остановят, попросят предъявить документы и арестуют, когда он попробует оправдать их отсутствие. И если они выяснят, что он еврей…
Несмотря на красноречивое молчание репортеров и политиков в Париже и на Манхэттене, Ален слышал истории, просочившиеся из Германии, Польши, Австрии. Каждый еврей слышал такие истории.
Коротко кивнув, Ален отвел глаза и посмотрел прямо перед собой. У него нет выбора. Придется рискнуть. Ему повезет, если их в машине только двое. С ними он справится, пока они достанут оружие.
Он сделал долгий глубокий вдох. Почти пора. У входа в проулок он сразу свернет направо. Если это тупик, он останется там и будет драться. Все лучше, чем арест. Он сосредоточился, готовясь бежать. Восемь ярдов, семь. Он напрягся. Пять ярдов. Адреналин бушевал у него в крови.
Неожиданной звук автомобиля, набравшего скорость, заставил его вздрогнуть. Ален затаил дыхание и едва не остановился, когда «Ситроен» проехал мимо него. Продолжая идти, он смотрел вслед автомобилю, заставляя себя передвигать ноги. «Ситроен» скрылся вдалеке. Ален остановился на углу. Обернувшись через плечо, он вытер пот со лба, пожал плечами, сунул руки в карманы и пошел дальше по пустому, тихому району.
Пятью минутами позже он свернул на бульвар Сен-Жермен и встал как вкопанный. Сдвинув кепку на затылок, он стоял и смотрел, изумленно моргая. Тротуары блестели от июньской жары даже под раскидистыми каштанами. Всюду были солдаты вермахта. Они были у реки, шли по Новому мосту, прогуливались по набережным. Они были всюду: на проспектах, на улицах и в открытых кафе, украшенных яркими надувными шарами, жалкими дарами от поверженного Парижа.
Но это были не мрачные солдаты, которых он видел марширующими по Елисейским Полям несколькими неделями раньше. В воздухе царило отпускное настроение, создавая нереальную мозаику.
Завоеватели гуляли, ели мороженое, позировали для фото, пели, смеялись, тогда как на расстоянии брошенного камня за магазинами и кафе голодные парижане не смели выйти на улицу и замерли в ожидании, страшась того, что могло произойти. Навстречу Алену шли пятеро солдат. Они держали друг друга под руку и шагали в ногу, перекрывая улицу перед Аленом. Он посторонился. Эта песня – «Хорст Вессель», – которую они всюду распевали, казалось, воодушевляла их. Когда солдаты прошли, Ален торопливо двинулся дальше, опустив голову, сощурив глаза, готовый к неприятностям.
Несколько недель спустя в Париж вернулся Анри.
– Рад снова вас видеть. Простите за задержку. Рейхсмарка идет вверх, французский франк в свободном падении, поэтому Париж рад швейцарским банкирам. – Он помолчал. – Хотя вернуться завтра в Цюрих будет непросто.
День выдался темным и мрачным, слишком прохладным для середины июля. По окнам барабанил дождь. Они сидели в одинаковых креслах, обитых синей кожей, перед незажженным камином. Анри изменил позу, положил руки на подлокотники кресла и посмотрел на Алена.
– Я вижу, что вы справились. Как Париж?
– Город приспосабливается так или иначе. Но я подозреваю, что дальше будет хуже. Люди измучены. Они напуганы и злятся. Хуже того, они голодают. Боши конфискуют все, кроме обуви и нижнего белья. – Лицо Алена помрачнело. – Говорят, что это для войны, но все знают, что товары отправляются прямиком в фатерлянд. Полагаю, что это только начало.
Анри кивнул.
– Гитлер собирает первые репарации.
– Думаю, следующим шагом будут продуктовые карточки, – продолжал Ален. – Их введут, когда начнется голод. Беспокоятся даже люди с деньгами. – При мысли о еде у него в животе заурчало.
– О! – Анри хлопнул ладонями по креслу. – Я должен был сообразить. Вы должны поесть. Одну минуту, Ален. Я попрошу секретаршу что-нибудь принести. – Он улыбнулся, собираясь встать. – И чашку настоящего кофе. Я привез его с собой из Женевы.
Ален покачал головой.
– Позже, спасибо. Давайте сначала закончим с нашим делом. Времени в обрез. – Он посмотрел банкиру в глаза. – Пьер посвятил вас в суть дела?
Анри кивнул и указал на массивный письменный стол из красного дерева, стоявший напротив двух высоких окон, выходящих на улицу.
– Я подготовил трастовый договор и вспомогательные документы в соответствии с его инструкциями. Вы увидите, что Пьер выбрал некоего Феликса Амио в качестве доверенного лица. Амио гражданин Швейцарии, и он уже подписал документы. Остается только вам подписать бумаги от имени Пьера и его брата. – Он бросил взгляд на Алена. – Разумеется, я понимаю, что трастовый договор конфиденциален. Уверяю вас, никто, даже моя секретарша, не знает о его существовании. В курсе только вы, я и стороны договора.
– Отлично, Пьер именно этого и хотел.
Анри замялся, потом склонил голову к плечу.
– Я полагаю, вы привезли с собой инструкции и доверенность, разрешающую вам ставить подпись от имени братьев Вертхаймеров?
Ален сунул руку в пиджак и достал кожаную папку с необходимыми документами.
– Хорошо. – Анри встал и направился к столу, Ален пошел за ним. Дождь стучал по окнам, пока Анри усаживался. Ален устроился в кресле напротив и молча смотрел, как тот вынул документы из папки и начал читать. В небе сверкнула молния, раздался гром.
Анри поднял глаза, явно удовлетворенный.
– Как вам, возможно, известно, Пьер уже перевел деньги на счет Амио в Женеве. Во время нацистской оккупации трастовый договор дает возможность Амио использовать фонды, необходимые для того, чтобы взять под полный контроль «Общество Мадемуазель» и другую собственность Вертхаймеров в Европе, как, например, фабрику в Нейи. Он ариец, вы понимаете. – Ален кивнул. – И ему можно доверять. Феликс Амио никогда никому не расскажет о существовании этого договора, кроме тех, кто его подписал. А когда закончится война, – продолжал Анри, на мгновение отвернувшись, а потом снова глядя на Алена, – что ж, тогда будет видно. Но Амио согласился вернуть право владения компанией Пьеру по первому его требованию. Это тоже конфиденциальная информация.
– Да, я понимаю.
– Существуют определенные риски. Но, зная, каковы немецкие законы, касающиеся евреев на других оккупированных территориях…
– У Пьера нет выбора.
Сделав глубокий вдох, Анри отложил доверенность в сторону.
– Хорошо. Тогда все в порядке. Трастовое соглашение будет храниться в нашем сейфе в Женеве. – Он подвинул стопку бумаг и ручку через стол к Алену. – Вы можете это подписать. Один экземпляр для Пьера, другой для господина Амио.
Спустя двадцать минут Ален отложил ручку. Анри потянулся за подписанными документами и постучал стопкой о стол, выравнивая края.
– И о другом деле, – сказал Ален, немного успокоившись. – Вам удалось зарезервировать поставки эфирных масел, которые нужны Пьеру для производства духов? Абсолюты розы и, самое главное, жасмина?
– Да. С розой проблем не было. Но поставки жасмина ограничены. – Банкир развел руками. – Всех тревожит война, а сезон сбора совсем близко. Я сумел получить часть абсолюта из Грасса, и совсем немного мне продал Дом Бесс, семейная ферма рядом с городом. Абсолют из Грасса будет отгружен немедленно. Абсолют от Бесса будет отгружен после сбора летнего урожая и отправлен через Марсель.
– Хорошо. – Пьер будет доволен. – А что с моими новыми документами?