– Мне не нужны объяснения. Мне нужны действия.
– …Что, по словам господина Бодена, Пьер уже начал строительство фабрики по производству № 5 в Хобокене, Нью-Джерси. Эта фабрика заменит Нейи в качестве центра по выпуску ваших духов.
Сигарета прилипла к ее губам. Коко закрыла глаза, представляя бесконечный серый пейзаж с фабриками и дымом, висящим над Нью-Джерси на другом берегу реки, отделяющей его от Манхэттена. Во время последнего визита в Америку она была поражена этим густым темным маревом. То, о чем говорил Рене, просто невозможно. Она медленно покачала головой, ее голос зазвучал громче, набирая высоту.
– Вы, должно быть, ошибаетесь, Рене. Пьер Вертхаймер никогда не станет пытаться производить мои изысканные духи в подобном месте. Они принадлежат Франции! Ароматы должны впитать воздух Франции! Они мои!
Когда эта тирада достигла крещендо, из спальни выбежала Алиса, бросила взгляд на Коко и тут же ретировалась. Прижав руку ко лбу, Коко мерила шагами комнату, насколько ей позволял телефонный провод.
– Это ошибка. Жорж наверняка что-то не так понял. Пьер не станет выпускать мои духи в…
– Нью-Джерси. – Голос Рене звучал ровно.
– Значит, он действительно выкидывает меня из бизнеса. Если Пьер уже так далеко зашел, то он может начать ухудшать формулу, чтобы снизить расходы, используя сырье худшего качества. И там не будет Шанель, чтобы протестовать.
– Коко, скорее всего, он этого не сделает.
– Никто не говорит о том, чем он заменит жасмин, если война отрежет его от поставок из Прованса в следующем году. – Она хватала ртом воздух, вытащила из уха сережку. – Он уничтожит мое имя, Рене. – В уголках ее глаз собрались слезы. – Он даже может продавать мой № 5 в аптеках!
Рене тяжело вздохнул.
– Я не допущу такую катастрофу. Мы должны найти способ остановить его. Chanel № 5 мой. Мой! И это французское достояние. Производство должно остаться в Нейи. – Коко развернулась на каблуках и продолжила ходить по комнате.
– Прошу прощения, но у меня нет решения этой проблемы, если директора вас не поддерживают.
Никчемные адвокатишки. Сжав пальцы в кулак, Коко прижала его к сердцу.
– Вы не понимаете, Рене. Мое имя, мое выживание теперь поставлены на карту. – Коко изо всех сил сжимала трубку телефона. Мысли об уменьшающемся счете и обо всех повседневных расходах, которые ей необходимо оплатить, яростным вихрем пронеслись у нее в голове. Она должна взять все под контроль. Коко глубоко судорожно вздохнула. – Вы готовы сражаться вместе со мной, господин де Шамбрен? Если нет, то я найду другого, храброго, адвоката, чтобы он перехватил флаг.
– Приказывайте, мадемуазель, – сказал Рене. Коко была готова поспорить, что в это мгновение он округлил глаза. – Я вступлю в битву вместе с вами, если в конце концов вы решите, что это единственный выход.
– Да. Хорошо. – Коко на мгновение зажмурилась. – Полагаю, нам все же надо обратиться в суд. Подготовьте бумаги. Я подам иск о защите моих прав. Немедленно добейтесь судебного постановления, Рене, запрещающего компании и Пьеру распространять № 5 и все ароматы Шанель по всему миру, пока мое положение не прояснится в соответствии с законами Франции.
– В оккупированной Франции сейчас действуют законы Германии.
Коко отмахнулась.
– Не имеет значения. Значит, мы должны сразиться с Пьером в немецком суде. Возможно, это будет даже лучше. – Она на секунду замялась, пытаясь вспомнить, что она совсем недавно слышала об этих новых немецких законах.
– Действуйте, Рене. Петиция в суд. Требование аудита, проверка всех балансовых документов, доходов и убытков, бухгалтерских книг. Я больше не доверяю своему партнеру. Отчеты за последние десять лет должны быть перепроверены. Потребуйте копии протоколов заседаний совета директоров, если они вообще существуют, касающиеся кражи моей формулы и переноса бизнеса в Америку. Все! Я хочу также получить все отчеты компании о краже.
Рене вздохнул.
– Посмотрим, что я смогу сделать.
– Вы это сделаете. – Коко резко опустила трубку на рычаг и снова прислонилась к стене, глядя через окно на Вандомскую площадь, на бронзовый обелиск в ее центре, высокую колонну со статуей Наполеона. Снова на своем месте, прямая и сияющая фигура, некогда символ привилегий и презрения, снесенный мятежниками в дни Парижской коммуны много лет тому назад. Сжав губы, Коко выпрямилась, растерла сигарету в пепельнице и снова взяла сумочку. Она уже опоздала на встречу. У двери она остановилась. Что-то всплыло в глубине ее памяти, и она потянула за ниточку, пытаясь поймать мысль.
Взять на себя управление «Обществом Мадемуазель» – это радикальная мера. Ей придется использовать фабрику Пьера для производства духов без его согласия. С другой стороны, Пьер не оставил ей выбора. Никакой нерешительности! Это вопрос ее выживания. Эта идея станет путем к верной победе над Пьером.
Она сделает это. По крайней мере, теперь у нее был план.
«Ты не должна, Коко. Бой сказал бы, что это неправильно.
У меня нет времени на философские рассуждения Боя. И потом, Бой наверняка думал, что на войне и в любви все средства хороши».
Коко приняла решение. Она приступит к его выполнению немедленно – пока Шпаца нет в городе.
Глава двадцатая
В тот вечер на закате солнце коснулось горизонта, раскрасив Париж лилово-розовыми и мандариновыми красками. Фонари вокруг Вандомской площади уже зажглись, пока Коко готовилась к ужину с особым тщанием. Алиса разложила на постели платье, которое ее хозяйке предстояло надеть. Ужинать Коко намеревалась с полковником Хорстом фон Экертом за своим личным столиком. Она заранее отправила ему приглашение, и немец сразу же ответил запиской, выражая свою признательность.
Хорст – человек, взращенный войной и вульгарной философией, будто вибрировавший от напряжения. Он щелкал каблуками и редко улыбался. Но самое главное, он обладал властью и влиянием, которые, казалось, сильно превосходили его ранг. Коко заметила, что даже высшие офицеры рейха, дипломаты и военные одинаково выказывали уважение полковнику. Даже герр Геринг тепло приветствовал Хорста.
Встав перед зеркалом в одной комбинации, Коко принялась изучать свое отражение. Ее темные глаза искали несовершенства. Она сделала новую прическу, высоко подняв густые кудри с одной стороны и заколов их бриллиантовой заколкой в форме кометы.
Вид у нее стал более хрупкий и женственный. Рост у нее невысокий, она миниатюрная, но Колетт однажды написала в журнальной статье, что мадемуазель Шанель похожа на маленького черного бычка. Коко ей этого так и не простила. Колетт всегда была слишком грубой. Возможно, она завидовала Коко.
Саму Колетт возраст не пощадил. Много лет назад она была похожа на пудинг – маленькая, пухлая, с бледной кожей, яркими розовыми щеками, красными от природы губами с красивым изгибом. В те времена она была намного красивее. В последнее время Коко ее не видела. Возможно, Колетт скрывалась.
Жизнь не могла быть легкой для женщины, у которой муж еврей, хотя муж Колетт, Морис, всегда нравился Коко. Морис был умным, блестящим, настоящим интеллектуалом. И хотя в нем текла еврейская кровь, а немцы не жаловали подобную наследственность, он был также и французом. Коко не сомневалась, что гражданство защитит Мориса.
Она взяла флакон № 5 с туалетного столика, нанесла немного за ушами, на ямку на шее и в ложбинку между грудями. Натянула шелковые чулки, взяла платье с кровати и надела его. Покрутившись перед зеркалом, она залюбовалась дизайном, одним из ее лучших. Платье, длинная переливающаяся серебристо-зеленая дымка, тонкой пеленой покрывало грудь и бедра и заканчивалось как раз над ее серебристыми сандалиями. Кружевная вставка в дюйм шириной на талии подчеркивала стройный силуэт. Коко взяла нити жемчуга и изумрудов и по одной надела на шею.
Она отступила на шаг назад и улыбнулась. Мадемуазель Шанель была готова для полковника Хорста. Она не сомневалась, что офицер СС хочет ее. Он редко улыбался, но всегда внимательно смотрел ей в глаза, когда они сталкивались в коридоре или в ресторане внизу.
Отвернувшись от зеркала, Коко принялась быстрым шагом ходить по комнате, к окну и обратно. Этот план должен был сработать. Рене де Шамбрен оказался бесполезным. Бросив последний взгляд на свое отражение, Коко взяла серебристую сумочку, расшитую бисером, и поспешила к двери.
В начале романа у женщины больше всего власти в отношениях. Если кто и понимал скоротечную природу мужского желания, так это Коко. После предстоящего вечера Хорст поможет ей вернуть то, что ей принадлежало.
Они сидели за личным столиком Коко в укромном уголке ресторана недалеко от окон, выходивших на Вандомскую площадь. На улице фонари мерцали во тьме. Уже пробило десять, и зал ресторана был полон. Официант принес шампанское, и Хорст принялся изучать этикетку. Официант стоял неподвижно, сложив руки. Нервное подергивание его правого века выдавало напряжение.
Оглядев сверкающий зал, Коко заметила Арлетти за столиком недалеко от центра. На этот раз красавицу актрису сопровождал не один импозантный офицер, а целых трое. Ее полковник Шёринг, как и Шпац, часто уезжал. Как будто почувствовав взгляд Коко, Арлетти подняла голову и помахала ей.
Хорст пробормотал что-то одобрительное и вернул шампанское официанту. Коко сидела молча, положив руки на колени, пока официант со словами «Очень хорошо, месье» открывал бутылку. Хорст кивнул, и официант наполнил два бокала. Когда он ушел, полковник поднял свой бокал, отсалютовав Коко, и отпил глоток. Экерт сидел с прямой спиной и без улыбки смотрел на нее, когда она взяла свой бокал.
Небольшой оркестр в дальнем углу зала играл ностальгические мелодии фатерлянда. Музыка звучала негромко, в соответствии с новыми правилами рейха. Новый порядок требовал умеренности и дисциплины во всех сферах жизни. Коко чуть подалась вперед, рассматривая Хорста из-под полуопущенных ресниц и потягивая шампанское.