– Я не юрист, мадемуазель. Я сражаюсь с помощью своего тела, своих мышц, а не с помощью слов. – Его голос был низким и хриплым, а руки жесткими от солдатских мозолей, но теплыми.
– Ах да. – Она вздохнула. – Но это всего лишь один вопрос. Так как я француженка, а не немка, я прошу тебя помочь мне с немецкими правилами. – Коко опустила глаза и прижалась ближе к полковнику. – Если кто и знает ответ, то это ты.
Он снова сжал ее грудь, на этот раз причинив ей боль.
– Я правильно понимаю, Хорст, что немецкие законы запрещают евреям владеть собственностью во Франции? Даже в бизнесе?
Хорст застыл. Когда он наконец заговорил, в его голосе слышалось удивление.
– Да, разумеется. Владение собственностью это привилегия, а не право. При новом порядке владение собственностью, даже разрешение работать, дано только тем, в ком течет арийская кровь. То есть людям с чистой кровью. – Она подняла на него глаза, и он нахмурился. – Но почему ты спрашиваешь?
Ей нужно было отвечать с осторожностью. Из ресторана доносились негромкие звуки музыки, там снова заиграл оркестр. Темноту ночи прорезали фары автомобиля, на мгновение осветив балкон, когда авто остановилось у входа в отель.
Хорст напрягся, встревоженный шумом и светом. Мотор машины умолк. Хлопнула дверца. К музыке присоединился высокий женский голос. Через несколько секунд ей ответил низкий мужской, отпустивший какую-то шутку. Охранники рассмеялись. Потом снова воцарились тьма и тишина.
Коко дотронулась до подбородка Хорста. Его взгляд вернулся к ней. Устроившись поудобнее в его объятиях, Коко рассказала о Пьере. О том, как, будучи молодой и глупой, она позволила богатому инвестору влезть в ее бизнес. О том, что этот человек находился на вершине парфюмерной промышленности, у него были фабрики, система распространения и деньги. О том, как он предложил помощь, а потом каким-то образом у него оказались права на ее духи. Рассказывая все это, Коко помахивала кистью, чтобы аромат от ее запястья долетел до Хорста.
– И этот человек оставил тебя ни с чем? – В его взгляде читалось возмущение с ноткой недоумения. – Я не понимаю. Ты же мадемуазель Шанель! Как такое возможно? – Полковник поднял одну бровь в ожидании ответа.
– Мне принадлежит десять процентов парфюмерной компании. Ему и его брату принадлежат девяносто процентов.
– Вот ублюдок!
– Понимаешь, Хорст, я была совсем молоденькой девушкой, я только начинала, а Пьер Вертхаймер был хорошо известен. Он предложил деньги и фабрику, и покупателей. – Она понизила голос до шепота. – Что я могла сделать?
Хорст пошевелился немного, и Коко почувствовала, как он напрягся.
– Вертхаймер, ты сказала? – Прежде чем она смогла ответить, его руки сжали ее талию. – Еврей?
Коко коснулась его лица, но он схватил ее за запястье и повторил вопрос.
– Да, – сказала она. Если бы только она умела плакать по заказу, как это делала Арлетти в своих фильмах. Но она все же моргнула, как будто слезы были близко.
Хорст сжал губы. Он тяжелым взглядом посмотрел на Коко. Она застыла. Он не понял. Ей нужно было объяснить ему, что у нее не было иного выхода.
Слова полились сплошным потоком:
– Пьер еврей, но он очень богат, и тогда никто не обращал на это внимания. Конечно, ходили слухи об их племени, и дело Дрейфуса никто не забыл, но я об этих вещах не думала. Я была слишком молода, я понимала только, что Пьер расширит бизнес.
Хорст молчал. Коко расслабилась немного. Кажется, он ее слушал. Определенно он поймет ее обстоятельства. Она всплеснула руками.
– А теперь мой партнер сбежал в Америку, украв формулу моего № 5, моих самых ценных духов. Ты можешь в это поверить?
Она уронила руки на колени и посмотрела на Хорста из-под ресниц.
– И он это проделал в тот момент, когда я в Париже и отрезана от моего бизнеса войной. Украв мою формулу, Пьер теперь сможет производить и продавать духи в Америке. Он будет продавать их везде, используя мое имя и не делясь со мной прибылью. – Коко коснулась уголка глаза, как будто смахивала слезинку. – Я думала, может быть, законы Германии смогут остановить его.
Когда Хорст ей ответил, голос его звучал сурово и размеренно.
– По закону любой человек, пойманный на том, что он работал с евреем, тоже под подозрением. Любой! Ты разве не знала об этом, Коко? – Он откинулся на спинку, удерживая ее на расстоянии вытянутой руки. И Коко вдруг испугалась.
От изумления она вздернула подбородок.
– Ты не можешь обвинять меня за воровство моего партнера по бизнесу!
– Ты дура. – Закрыв глаза, Хорст пощипывал переносицу. – Но глупость – это не оправдание. Это ясный и четкий вопрос морали и благоразумия.
Коко скрестила руки на груди.
– Chanel № 5 мой. Он принадлежит мне и Франции.
Хорст посмотрел на нее.
– Нет, мадемуазель. Франция теперь провинция фатерлянда. Ты, твои духи и все во Франции является собственностью рейха. Герр Геринг этим вечером попросил всего лишь двадцать флаконов твоих духов, но, если он захочет, он заберет все вот так! – Хорст щелкнул пальцами.
Она слушала полковника, и его лицо расплывалось у нее перед глазами. Требование Геринга было достаточно унизительным, а теперь еще и это. Если бы только Бой был жив и дал ей совет. На нее нахлынула странная беспомощность. Бой был ее скалой, ее якорем.
А теперь ее якорь в мире – это № 5. Он ее легенда, ее безопасность, ее личность. Каким высокомерным стал полковник. Каким уверенным в себе, высокомерным и жестоким. Она Шанель и не допустит такого неуважения.
Коко встала, отошла от Хорста, сделала три коротких шага до перил, там развернулась и яростно уставилась на него. Она расставила ноги, уперла кулаки в бедра.
– Я тоже арийка, как и ты. У меня чистая кровь. – Глаза Хорста сузились.
Немного лести не помешает. Коко на мгновение опустила глаза, а потом снова посмотрела на него.
– Я думала, что ты сильный и храбрый, что ты мне поможешь, что твоей власти хватит, чтобы остановить Пьера. – Она печально покачала головой. – Кажется, я ошиблась.
Хорст хлопнул ладонями по подлокотникам кресла, его глаза сверкнули.
– Ты хранишь опасную тайну, liebchen. – Полковник встал, взял ее за локоть, провел по террасе, через гостиную и в спальню. Там он сел на край кровати и принялся расстегивать мундир.
В мыслях у Коко прояснилось. У нее еще оставался козырь. Она была готова сделать что угодно, чтобы поквитаться с Пьером. Коко по одной спустила бретели комбинации с плеч и позволила ей соскользнуть на пол. Шелк лег у ее голых ступней. Хорст молча смотрел, как она идет к нему.
Когда Коко была совсем рядом, он притянул ее к себе на кровать и хрипло произнес:
– Ты хочешь, чтобы я помог тебе с твоим партнером. Но не забывай, малышка. У милости рейха есть своя цена.
Разумеется. Она это понимала. У всего есть цена. Коко едва не улыбнулась грустной улыбкой. Она давным-давно усвоила этот урок.
Глава двадцать первая
Да, у всего есть цена.
Платой за мою любовь к Бою было горестное ожидание того, что он примет на себя обязательства по отношению ко мне и к Андре. А за жизнь в Руайальё и за то, что я цеплялась за Боя, мою скалу, мой якорь, я платила гордостью. За будущее Андре и за свое будущее я заплатила потерей ребенка.
Прошло четыре года. Андре рос без матери. В Руайальё мне оставалось только тосковать по Андре и ждать Боя. Я как будто съежилась внутри. У женщины должна быть цель в жизни. В Руайальё каждый день был как последний. Я томилась от скуки. Если бы мы с Боем были женаты, говорила я себе, я бы воспитывала ребенка, заботилась о семье и жила в собственном доме.
Мне не принадлежало ничего ценного. Я зависела от Этьена и Боя: они давали мне крышу над головой, еду, одежду. Несмотря на протекцию Этьена и на нашу долгую, крепкую дружбу, я медленно начала осознавать, что я была всего лишь гостьей в Руайальё, о чем Эмильенна предупреждала меня много лет назад. Жена Этьена могла выгнать меня в любую секунду. Мне нужна была безопасность. Мне нужен был повод, чтобы просыпаться каждое утро. Я хотела большего.
Я и не подозревала, что моя жизнь вот-вот изменится, что я обрету цель в жизни в один обычный – и все же необычный – день. Это произошло однажды в воскресенье на скачках в Лоншане.
Там были и Бой, и Этьен, и Эмильенна, и другие люди из нашей компании в Руайальё. Стояла жаркая и влажная погода. Перед отъездом из Руайальё я по какому-то наитию завязала черную ленту из грогрена на моей соломенной шляпе-канотье. Она была намного легче тех моделей, которые носили модные дамы. Шляпка была удобной, ее поля давали небольшую тень. Когда мы садились в экипаж, Эмильенна посмотрела на мою шляпку и сказала, что ей тоже нужна такая.
Как я могла догадаться о том, что будет дальше? Все дамы в жаркой бане, которой был Лоншан в то воскресенье, внезапно пожелали такую же маленькую круглую шляпку, как моя, даже те, кто раньше едва снисходил до того, чтобы поздороваться со мной. Они примерили мою шляпку, оценили ее комфорт и простоту, которые контрастировали с модными в то время широкополыми шляпами, украшенными в изобилии цветами и фруктами, большим количеством бантов и лент. Еще до того, как мы уехали с ипподрома, я поняла, что обещала сделать шляпки нескольким приятельницам Эмильенны.
Это был удачный ход, я могу только похвалить себя за него. В Париже Эмильенна и ее модные подруги всюду появлялись в моих шляпках. Ко мне хлынули женщины, поскольку Эмильенна всем называла мое имя. Я установила цену на соломенные шляпки, втрое превышавшую цену заготовок, которые я покупала в «Галерее Лафайет», а потом доводила до ума.
Так я неожиданно оказалась в бизнесе по продаже шляп. Сначала я делала только одну модель на основе простого соломенного канотье, которую можно было носить днем и вечером. И как будто фея просыпала на меня волшебный порошок – я неожиданно начала зарабатывать деньги.