– Я не могу сделать то, о чем ты просишь, – сказала Коко, смаргивая слезы. Аромат Chanel № 5 принадлежал ей. Это была единственная ее надежда, единственный залог ее безопасности. Но Франция! Франция – это ее страна, ее дом по рождению. Она положила руку на плечо Динклаге. Он предложил ей способ остановить алчного Геринга. Но цена слишком высока. – Должен быть другой способ.
Он вздохнул и похлопал ее по руке.
– Ты попала в капкан, Коко. У тебя бизнес с евреем. Если ты откажешься от этого предложения, то ничто не помешает рейхсмаршалу захватить компанию и духи. Ты сама дала ему оружие – бизнес принадлежит еврею. Он заберет и компанию, и твое имя, и, возможно, твою свободу.
Что она наделала! Коко прижала руку к глазам. Если Геринг победит, то ее имя, ее Дом будут связаны в истории с Адольфом Гитлером и рейхом. Она выбежала из гостиной в коридор, но там остановилась и развернулась. Шпац, уперев локти в колени, наблюдал за ней с выражением глубокой жалости на лице.
Коко принялась мерить шагами коридор до входной двери и обратно, и постепенно ледяной холод проник в ее кости. Она растирала руки, пытаясь согреться. Шпац молча ждал.
Когда Коко вернулась в гостиную, он вопросительно посмотрел на нее.
– Что будет, если я соглашусь? Ты говоришь, что рейх поможет мне справиться с Пьером?
– Да. Такова сделка.
Коко закрыла глаза от нахлынувшего на нее отчаяния. Шпац потянулся к ней и обнял ее бедра.
– Я не в состоянии думать, – сказала она. – Мне нужно время, чтобы поразмыслить.
– Не думай слишком долго, дорогая. Не стоит злить Германа Геринга. – Откинувшись на спинку дивана, он посмотрел на нее. – Как и человека, передавшего тебе это послание. – После секундной паузы Шпац добавил: – Мне жаль, что это я передал тебе его.
Повернувшись к нему спиной, Коко прошла к двери, вышла из квартиры, с грохотом захлопнув за собой дверь. Она промаршировала по коридору мимо ателье, где «маленькие ручки» делали свою работу, и спустилась вниз по лестнице. Она прошла через салон, перешла улицу Камбон, вошла в «Риц» и поднялась в свой номер, где она могла привести мысли в порядок. Там она могла спокойно обдумать это презренное предложение.
Глава двадцать третья
Предупредив Коко, что тянуть с решением не следует, Шпац снова уехал. Коко не могла спать, не приняв лекарство, раздираемая тревогами об Андре и новыми обстоятельствами. Днем ее мысли были хаотичными, они метались от одной проблемы к другой.
Время шло, оно было ее врагом. Ей нужно было принять решение. Иначе Пьер победит или Геринг конфискует компанию, а вместе с ней и № 5.
Но шпионить в пользу Германии? При мысли об этом у нее начинала болеть голова.
На четвертый день, сидя на заднем сиденье «Роллс-Ройса» на обратном пути в отель после неутешительного разговора со своим бухгалтером, Коко смотрела в окно. По словам бухгалтера, сумма на ее счете уменьшается быстрее, чем она думала. Это было связано не только с тем, что она перестала получать доход от духов, который теперь доставался исключительно Пьеру, но и с быстрым падением франка. И самым неприятным было то, что из-за войны Коко не могла получить деньги ни из хранилища в Женеве, ни со своих счетов в Швейцарии.
Самым ужасным было то, что об Андре по-прежнему не было никаких известий. Шпац утверждал, что ищет его, но пока ничего не нашел. Прислонившись к дверце авто, Коко прижалась лбом к прохладному стеклу. Нет, в самом деле, это было уже слишком.
Она сунула руку в сумочку и достала карточку, удостоверявшую, что она католичка. Закрыв глаза, Коко потерла ее между пальцами. Андре, Пьер, Геринг, Хорст Экерт. Проблемы не дают ей покоя. А тут еще добавилось это послание, которое Шпац передал ей от таинственного, облеченного властью человека из Берлина. Эта сделка могла превратить ее в предательницу Франции.
– Мадемуазель?
Голос Эвана заставил ее очнуться. «Роллс-Ройс» остановился. Коко огляделась.
– Что случилось? Где мы?
– Рядом с еврейским кварталом, мадемуазель, в Марэ. – Эван махнул рукой в сторону вереницы автомобилей впереди. – Они перегородили улицу.
– Кто? Что? Кто блокирует движение? – Рядом с машиной на тротуаре начала скапливаться рассерженная толпа. Что случилось со знаменитыми немецкими порядком и эффективностью? Подавшись вперед, Коко посмотрела в лобовое стекло над плечом Эвана.
Двое мужчин в форме тащили молодую женщину в сторону грузовиков, которые и заблокировали движение. Это были французские полицейские, а не немецкие солдаты, сообразила Коко. Женщина отбивалась, выворачивалась из рук полицейских, звала на помощь. За ними бежал маленький мальчик. Он плакал и цеплялся за юбку женщины.
– Это какая-то специальная операция, мадемуазель.
Тон Эвана был мрачным. Взгляд Коко метался между женщиной, полицейскими и мальчиком.
На их глазах полицейские запихнули женщину в последний грузовик. Старик в фартуке мясника с криком выбежал из лавки поблизости. Он протолкался через растущую толпу к ребенку и схватил мальчика за плечо. Малыш продолжал плакать, когда мужчина развернул его к себе, опустился на корточки и прижал к груди.
– Что происходит? – выпалила Коко, берясь за ручку дверцы.
– Нет! Не открывайте дверь, мадемуазель! – Она от изумления застыла. Эван встретился с ней взглядом в зеркале заднего вида. – В толпе небезопасно. Пожалуйста, оставайтесь на месте. – Он говорил резко. Коко убрала руку с ручки, пораженная настойчивостью в его голосе. Грузовики впереди по одному начали трогаться с места. Мальчик повернулся в их сторону. Он начал звать маму и вырываться из рук старика. Коко в ужасе смотрела, как мясник подхватил плачущего, отбивавшегося ребенка.
– Мама! – Тонкий испуганный голосок проник через барьеры, которые Коко годами выстраивала вокруг себя. Она закрыла глаза, вспомнив свой бесконечный ужас, когда она смотрела вслед отцу, оставившему ее в монастыре. Потребовался год или даже больше, прежде чем она смогла взглянуть в лицо правде – она больше никогда не увидит отца.
Когда Коко открыла глаза, два полицейских подошли к веренице машин. Опустив стекло, она помахала затянутой в перчатку рукой, привлекая их внимание. Ближайший к «Роллс-Ройсу» полицейский посмотрел на нее, потом на своего напарника, затем снова на Коко.
– Да, вы, – сказала она, не убирая руку с дверцы. – Подойдите сюда.
С удивлением на лице он направился к автомобилю, но остановился в несколько футах от него.
– Подойдите ближе. Я хочу задать вам вопрос.
Мужчина приблизился, нагнулся и коснулся пальцами фуражки.
– Да, мадам?
– Скажите мне, что происходит? Почему мы остановились? – Слова сорвались с ее губ быстрее, чем она успела подумать. – И почему вы забрали эту женщину?
– Пустяки, мадам, – ответил полицейский. – Мы выполняем приказ. Немцы проводят перепись. Это всего лишь подсчет.
За его спиной Коко видела, как лавочник уводит плачущего мальчика в свой магазинчик.
– Что за подсчет? Кого считают?
– Только евреев, мадам. Тех, кто живет в Марэ. – Он кивком указал на ряд лавок и на Плетцль, как это место называли на идише, маленькую площадь. Автомобили впереди заурчали моторами.
Подойдя к лобовому стеклу, полицейский нагнул голову и через стекло обратился к Эвану:
– Я должен попросить вас двигаться дальше, месье.
– Да, мы уже уезжаем.
Когда полицейский уже уходил, Коко крикнула ему вслед:
– Но зачем вы их пересчитываете?
Он не ответил. Сбитая с толку Коко откинулась на спинку сиденья.
«Останови “Роллс-Ройс”, Коко, и зайди в лавку, чтобы проверить малыша.
Это не мое дело».
Когда Коко открыла дверь своего номера в «Рице», она увидела Динклаге, поднявшего голову от книги. Она удивилась и застыла на месте. Шпац вернулся из Берлина, хотя она ждала его только на следующей неделе. И, как всегда бывало при его возвращении, в ее груди затеплилась надежда. Возможно, он привез новости.
– Андре? – Она запнулась, произнося имя сына.
Шпац отложил книгу и встал.
– Пока нет. – Подойдя к Коко, он обнял ее и расцеловал в обе щеки. Она на мгновение опустила голову ему на плечо, неожиданно уставшая, опустошенная сценой, свидетельницей которой она только что стала. Наконец Шпац отодвинул ее от себя на расстояние вытянутой руки и внимательно посмотрел ей в лицо. – Ты в порядке?
На какую-то крошечную долю секунды Шпац показался ей почти врагом. Почему ему нужно столько времени, чтобы найти информацию об Андре? Высвободившись из его рук, Коко прошла в спальню и сняла шляпу. Когда она вернулась в гостиную, Шпац уже снова уютно устроился в кресле.
Коко посмотрела по сторонам.
– А где Алиса?
– Я дал ей выходной на остаток дня.
Коко нахмурилась. Он вел себя как дома. Все еще взбудораженная предыдущими событиями, Коко подошла к низкому столику между креслами и взяла пачку «Житан».
– Когда это ты начал платить зарплату моей горничной? – Она выудила сигарету из почти пустой пачки.
– Я велел ей уйти, чтобы мы могли поговорить наедине, – ответил Шпац. И сердце Коко забилось в два раза быстрее. Она коснулась бьющейся на шее жилки, потом ее пальцы соскользнули на нити жемчуга и остались там. Она ждала. – В Берлине я говорил с адмиралом Канарисом.
– Канарис, Канарис… Я его знаю? – Коко услышала свой голос со стороны, он был резким и напряженным. Но ее сжигало нетерпение. Закурив, она уселась в кресло напротив Динклаге и положила руки на подлокотники.
– Адмирал Вильгельм Канарис – это глава абвера, нашей военной разведки. Он и есть тот человек, о котором я говорил ранее. Именно он сможет удержать Геринга, если ты примешь его предложение.
– Боже мой, Шпац! – Коко покачала головой.
Он поднял бровь.
– Не волнуйся, дорогая. Он уже знал эту историю. Полковник Экерт не сидел без дела. – Динклаге сцепил пальцы и оперся на них подбородком. – Ты должна принять решение по поводу Испании, пока еще не поздно. Прежде чем рейхсмаршал Геринг начнет действовать, адмирал Канарис хочет встретиться с тобой.